!I1!

— Конечно, из-за океана! — удивилась моему недоверию продавщица. — И цена нормальная.
Везти-то из Америки, да еще, быть может, самолетом, не ближний свет. Люди покупают
и на качество не жалуются…

Примитивную разделочную доску из США стоимостью в несколько сот рублей в иркутском
магазине я воспринял едва ли не как личное оскорбление. Неужели даже такой примитив из
дерева мы, россияне, для которых лес — естественная среда обитания, тоже делать не умеем?

Оскорбился и задумался: сколько же таких досок может получиться из одного ствола
сибирской лиственницы, к примеру? Или, может быть, лучше из кедра, которого на
Ковыктинском газоконденсатном месторождении уже вывалено — немерено. Из него геологи
дома и бани строят, чтобы древесина «зря» не пропадала. А сколько в одном сибирском
дереве «помещается» палочек для еды, которые везут к нам из Поднебесной для растущего
числа китайских ресторанов? И сколько же тогда реально стоит одна наша лесина?

Понаблюдайте при случае за железной дорогой, посчитайте составы свежего, круглого леса,
уходящие на восток, переведите их в стоимость китайских палочек, и вам покажется, что
богаче России не может быть государства на планете. Почему же тогда мы бедные?

Как ни обидно, а отнести Россию к экономически сильным государствам, даже если очень
сильно выпятить грудь и надуть щеки, все равно невозможно. Это противоестественно, но —
факт. Если в нефтяной и газовой отраслях, к примеру, все заметнее проблески света в конце
тоннеля, если газо- и нефтедоллары в бюджете страны становятся все весомее, то
«деревянные» рубли, увы, большей частью сгорают в лесных пожарах, разворовываются на
корню. Китай, где заготовка собственного леса запрещена законом, вдоль российских границ,
говорят, десятки лесозаводов построил, кующих прибыль на бесценном (купленном за
бесценок. — Г.К.) сибирском лесе. А на западе России, как вычитал недавно в Интернете, лес с
тем же успехом сдают в… Финляндию.

Удивительны и необъяснимы «законы» мировой экономики: китайцам, американцам, японцам
и всей Европе перерабатывать круглый лес в конечную продукцию выгодно, а россиянам —
нет. Нам почему-то выгоднее продавать «кругляк», а потом привозить в Россию готовую
мебель, бумагу и разделочные доски для домашних хозяек. Процветающих
лесозаготовительных, и уж тем более лесоперерабатывающих, предприятий в нашем лесном
краю с ходу и вспомнить-то не удается. Приходит в голову «Игирма-Тайрику», так оно
совместное и по внутреннему содержанию больше японское, чем российское. Есть и другие,
что сводят концы с концами, имеют возможность инвестировать собственное производство из
собственной же прибыли и уже поэтому на фоне общей нищеты выглядят едва ли не
богачами. К таким я отнес бы и Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат. Даже в самые
трудные годы, когда в России исчезло понятие зарплаты, а вся российская промышленность,
включая Братский и Усть-Илимский ЛПК, дробилась на мелкие кооперативы и превращалась
в пыль, Байкальский ЦБК продолжал производить качественную целлюлозу. России она не
нужна — хорошую бумагу мы все равно «из-за бугра» привозим. Поэтому комбинат продавал
свою продукцию за приличные деньги в более развитые страны. А коллектив в итоге
регулярно получал зарплату. И всегда — выше, чем в среднем по области и по всей России-
матушке. Но если хотя бы относительный достаток возможен здесь, то почему он невозможен
в других местах?

По мнению Андрея КОРОБКО, генерального директора лесопромышленной компании
«Континенталь Менеджмент» (в состав которой с июля прошлого года входит и БЦБК), к
настоящему времени лесная отрасль остается в России одной из самых наименее
восстановленных после всеобщего развала экономики.

— За 10-12 последних лет производственные мощности в лесопромышленном комплексе,
раздробленном на мелкие предприятия, устарели. Оборудование износилось. Все пропало. У
мелких предприятий не хватает денег на современное деревообрабатывающее оборудование,
но хватает, к примеру, на пилы «Дружба». Вот и валят они лес поближе к городам, гонят
нижнюю, экспортную, часть бревна китайцам, а остальное бросают, потому что
перерабатывать нечем. Даже при высокой рентабельности, которая нередко достигается
мелкими заготовителями за счет грабительского отношения к лесным ресурсам, уровень
валового дохода все равно не позволяет им быстро и эффективно развиваться.

— Вы сказали о высокой рентабельности…

— Это по форме рентабельность, а по сути — воровство. Вместо того чтобы заплатить
государству за аренду леса — поставили леснику бутылку, чтобы он в облюбованном бору
неделю не появлялся. Своих дорог на дальние деляны, где лес можно брать без ущерба для
природы, не строят, рубят там, где вывозка возможна по чужим. В тушение лесных пожаров
средств не вкладывают. В лесовосстановление — тоже. Вот и получается, что потратила
фирмочка на бензин и ремонт своей «Дружбы» тысячу рублей, а заготовленного леса продала
на две тысячи. Если еще и от налогов уйти сумела, значит, «рентабельность» фантастическая
— сто (!) процентов. Только общей суммы все равно не хватает, чтобы лесоперерабатывающий
цех построить с современным оборудованием, обеспечивающим должное качество изделий.
Можно бы взять кредит, да только банковские структуры маленьким компаниям никаких
кредитов давать не станут, потому что у хозяина за душой ничего, кроме изношенной
«Дружбы» да растопыренных пальцев.

— В Интернете нашел интересную цифру, будто лесная отрасль России в настоящее
время раздроблена на 20 тысяч самостоятельных предприятий.

— Думаю, что если учесть тех, кто кормится около леса, мелких перекупщиков и
перепродавцов, их окажется еще больше. По данным статотчетности, в прошлом году одних
только предприятий — экспортеров круглого леса в России насчитывалось 10 тысяч. Только
экспортеров! Вы представляете, какие усилия должно затрачивать государство для одного
контроля, для понимания, что все проходит там, во внешнеэкономической деятельности,
правильно, или, наоборот, в корне неверно.

— В советское время мне много приходилось писать о работе лесного комплекса нашей
области. Знаю, что в СССР он был представлен крупными и крупнейшими
предприятиями. Даже его первичное звено — леспромхозы были в подавляющем
большинстве крупными, мощными. Они содержали на своем балансе поселки, включая
всю социальную инфраструктуру. Но и они, в свою очередь, входили в состав еще более
крупных лесозаготовительных и лесопромышленных объединений. Однако с началом
перестройки молодые экономисты, которые неожиданно даже для самих себя оказались
в правительственных кабинетах или, как минимум, в «кругах, близких к
правительству», подняли истерические крики о «совковой гигантомании». В результате
приватизации и других «реформ» мы имеем то, что имеем: растертую в пыль
промышленность. В том числе и лесную. К большому счастью, каким-то чудом (а скорее
всего для конкретных людей) правительство сумело сохранить несколько крупных
структур, так называемых естественных монополий, без которых государство перестало
бы быть государством. Не уверен, что вы согласитесь, но у меня возникло ощущение,
что дробление крупных производств, объединений, комбинатов и комплексов произошло
по двум тесно связанным причинам. Во-первых, потому что приватизаторы не имели
первоначального капитала, чтобы целиком выкупить, к примеру, такие гиганты, как
Братский или Усть-Илимский ЛПК. Десятки желающих выкупали их по бросовым
ценам отдельными цехами, участками и регистрировали каждый такой обломок
самостоятельным юридическим лицом. А государство, под прикрытием
антимонопольных лозунгов, способствовало такому дроблению, чтобы дать возможность
«порулить» каждому, мнящему себя идеальным «водилой» в экономике. Без этого
невозможно было бы выявить настоящих хозяев, управленцев, способных организовать
производство и управлять им в условиях конкуренции. Вот и устроили гонки без
правил. Выпустили их на незнакомые экономические трассы.

К настоящему времени многие сорвались в пропасть на крутых виражах. Еще больше
водил, переоценивших свои способности, разбились о глухие стены налогового
законодательства, перегородившие трассы в самых неожиданных местах. А самое
большее число «гонщиков» было вытеснено с дорог наглой «подрезкой» их же
партнерами.

Ну и что толку? Победители в гонке без правил выявлены, а дальше-то ехать не на чем.
Предприятия, разбитые, раскуроченные, разворованные, лежат на обочинах. Многие в
глубокой пропасти, откуда достать их просто невозможно…

— Образно и слишком мрачно. Хотя не очень далеко от действительности. Экономика
развивается так, как она должна развиваться. Время дикой толкотни на дорогах прошло.
Наступила пора целенаправленного движения вперед. Некоторые отрасли такое движение
начали и набирают скорость. Дошла очередь до консолидации активов и в лесной
промышленности.

Отсутствие крупных собственников в лесу приводит к тому, что государству очень трудно
работать. Государство объективно заинтересовано в появлении крупных компаний, потому
что тогда видно, кто «не так рулит», кто нарушает установленные правила, кто за что отвечает,
и, самое главное, понятно, чем он отвечает. Консолидация неизбежна, потому что крупная
лесопромышленная компания, холдинг — это не какая-то дикая бригада в лесу, которую надо
ловить. А поймаешь, все равно никакого толка: в кармане вальщика мятая пачка сигарет, да
под деревом — разбитая «Дружба». И кто его нанял — не знает. Говорит, что хозяин сюда, в
лес, приезжает и рассчитывается наличкой… В лесу такие бригады не столько украдут, сколько
напакостят.

Нечто подобное прошли все основные отрасли. А целлюлозно-бумажное направление — оно
же ориентировано на экспорт. Мы, имею в виду всю страну, благодаря имеющимся в России
запасам леса должны быть представлены и на восточных, и на западных рынках. И
представляться зарубежным партнерам мы должны, по моему глубокому убеждению, как
единое целое. Потому что страна очень много теряет из-за того, что нет пока общероссийской
консолидированной позиции на рынке сбыта. Мы и со старыми акционерами ОАО «БЦБК»
беседовали, и на себе уже ощущаем, что Байкальский комбинат на просторном китайском
рынке находится в конкуренции с соседним Усть-Илимским. То есть даже не вся Россия, а
Иркутская область на китайском рынке конкурирует… сама с собой. Абсурд. Я понимаю,
когда конкуренция между производителями связана с продажами внутри страны. Это хорошо,
потому что в результате выигрывает российский потребитель. Но при продажах на экспорт
позиция должна быть четко консолидированной. В противном случае не китайцы, а мы сами
на радость китайцам сбиваем друг другу цену. В итоге проигрываем и мы, производители
целлюлозы, и вся Россия.

— А выигрывает Китай, экономическим успехам которого мы удивляемся…

— Конечно. Поэтому, в моем понимании, те реструктуризации, которые предусмотрены
проектом нового Лесного кодекса, новый подход к лицензированию, к повышению ставок за
использование лесных ресурсов — все это возможно и необходимо, но реальный результат
будет получен только тогда, когда лесопромышленные компании будут по-настоящему
крупными. Только тогда будет понятна их ответственность. Это уже не початая пачка сигарет
и разбитая «Дружба», а реальный капитал. Государству становится понятно, с кем вести
диалог, с кем договариваться, для кого устанавливать правила игры, с кого спрашивать.

— И «Континенталь Менеджмент», на ваш взгляд, в состоянии вытащить лесную отрасль
из той пропасти, в которую она была сброшена во время «шоковых» реформ?

— «Континенталь Менеджмент» — компания, которая была создана специально и целиком для
того, чтобы воплотить идею централизации активов лесной отрасли, для ее развития за счет
использования всех лесных ресурсов по всем переделам. Подчеркну — по всем переделам. В
лесу нет отходов. Каждая хвоинка — сырье для какого-то ценного продукта. Мы пока не
умеем использовать все, но к этому необходимо стремиться. Вы упоминали о крупных
советских леспромхозах. Они создавались с расчетом на 40 — 60 лет, чтобы вырубить лес
подчистую и уйти в новые, еще не тронутые топором просторы тайги. Никого всерьез не
волновало, что более половины древесных ресурсов после вырубки живого леса оставалось
гнить на лесосеках. И более половины уже вывезенной древесины сжигалось на нижних
складах и на лесозаводах в виде щепы, горбыля, обзола и прочего ценного древесного сырья,
которое было принято считать отходами. В то же время высококачественный лес, из которого
можно делать мебель, вывозился на целлюлозно-бумажные комбинаты и дробился в щепу.
Хотя именно на ЦБК с большим успехом могут использоваться те самые повсеместно
сжигаемые «отходы». Советские леспромхозы были однобоки и поэтому уродливы. Не
шоковые реформы, а сам принцип организации и развития лесной промышленности привел к
развалу отрасли. Реформы этот развал только ускорили и сделали процесс неуправляемым.

— А вы, ваша компания, насколько я понимаю, готовы изменить саму концепцию
развития лесной отрасли, исправить ошибки? Но хватит ли на это сил, опыта, знаний?

— ЛПК «Континенталь Менеджмент» сегодня насчитывает более 16 тысяч работающих. Он
представлен в шести самых лесных областях России. Есть у нас активы в Карелии, в
Кировской области, в Архангельской области, в Бурятии, в Красноярске, в Иркутской области.
Сейчас мы развиваем ряд леспромхозов в разных регионах России. Пока они работают в
обычном, стандартном режиме. Но мы планируем в конце концов устроить лесосеки так,
чтобы леспромхоз мог работать не 50-60 лет, а всегда. Чтобы через 85 — 110 лет, когда будет
вывалена последняя деляна в арендованном лесу, лесорубы могли вернуться на первые
деляны, которые рубятся сейчас. К тому времени здесь поспеет новый лес. Лесное хозяйство
должно быть сродни сельскому, чтобы на специальных плантациях выращивались
специальные лесные культуры для получения высококачественной древесины. Если сможем
добиться этого, то «деревянный» рубль станет самой надежной валютой, потому что лес, в
отличие от нефти и газа, ресурс возобновляемый. И, одновременно (что, может быть, еще
важнее), только в этих условиях человечество сумеет сохранить значительные лесные
массивы в их естественном природном состоянии, где береза, осина, ольха не считаются
растительностью второго сорта. Это только для лесоруба осина — малоценное дерево, сорняк.
А для того же дятла, зайца лучше осины нет деревьев в Сибири.

— То есть вы утверждаете, что пришли в лес надолго?

— Не надолго, а навсегда. Чтобы достичь планируемых результатов, мы консолидируем
лесные ресурсы от заготовки древесины до ее глубочайшей лесохимической переработки,
включая все промежуточные переделы. Не обязательно дробить в щепу для производства
целлюлозы ту лесину, из которой получится отличная мебель. Это расточительство. И не надо
делать мебель из второсортных материалов, годных только для производства целлюлозы.
Цех лесопиления, существующий сам по себе, дает очень много отходов, а в комплексе с
целлюлозным производством, как на БЦБК, он выдает уже не отходы, а сырье для нового
передела. Следуя этим принципам, можно минимизировать, а с развитием науки и технологий
— вовсе исключить образование отходов и извлечь из древесины максимум полезных
продуктов, получить максимум прибыли. Именно для этого мы активно консолидируем
активы как в лесозаготовительном направлении, так и в переработке. Для этого акционерами
были приобретены Байкальский комбинат, Селенгинский ЦКК, выкуплен Енисейский ЦБК,
приобретена Омская картонная фабрика, Архангельский лесозавод N 2, другие предприятия в
разных регионах России. Сейчас мы активно разрабатываем программу по развитию своего
присутствия в Красноярском крае. Есть у нас планы и по Иркутской области, в том числе по
лесозаготовке.

— В последнее время вновь активизировались разговоры среди экономистов и
политиков о так называемых финансово-промышленных группах…

— За ними будущее, потому что у них большой финансовый потенциал. Имея свободные
финансовые ресурсы и возможность привлекать банковские кредиты под гарантии основных
компаний, они очень быстро развиваются. Запад гораздо более охотно и активно с ними
сотрудничает, потому что ему тоже понятна их ответственность. А мелким предпринимателям
никто и цента не даст.

— Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат получил очень даже приличный
кредит Всемирного Банка на реализацию программы перепрофилирования, хотя до
прихода вашей компании, насколько мне известно, не входил ни в холдинг, ни в ФПГ.

— Байкальский ЦБК — случай показательный. Во-первых, прежняя команда управленцев
сумела уберечь его от дробления, и он остался именно комбинатом, не превратился в набор
мелких заводиков. Во-вторых, он всегда оставался экономически стабильным и, судя по
объемам выплачиваемых налогов, в том числе с прибыли, которую большинство предприятий
попросту «прятали», — честным в отношениях с партнерами и с властью, чем заработал
авторитет как в экономических, так и во властных кругах. Отсюда поддержка комбината перед
ВБ губернатором Иркутской области. А к слову Б.А. Говорина прислушиваются, потому что
он не популист и ни при каких обстоятельствах не обещает несбыточного. Крайне важно, что
заем у Всемирного Банка берется не от отчаяния, не под красивую идею, а под подробную,
добротную, квалифицированную, четко просчитанную по всем рискам и реально исполнимую
программу. Все перечисленное позволило даже президенту страны лично поддержать идею
займа у Всемирного Банка.

— Личное слово президента страны, думаю, дорогого стоит. Судя по всему, оно и стало
последней каплей, подтолкнувшей ВБ к принятию положительного решения?

— Слово президента не «капля», а очень веский довод. Но — не последний. Всемирный Банк
живет не эмоциями и не верой в честность и порядочность отдельных, пусть даже очень
высоких, персон. Он вовсе не благодетель, а жесткий экономист и прагматик, избегающий
неоправданных рисков. Думаю, что если бы здесь не было четко понимаемой структуры
собственников, в том числе государства с пакетом акций в 49 процентов, если бы акции были
распылены среди каких-то неизвестных физических лиц, то комбинату было бы или вовсе
отказано в кредите, или процесс его выделения затянулся бы на много лет. Мы строим свою
компанию именно по принципу внятной структуры собственников. Партнеры должны знать, с
кем они договариваются о сотрудничестве.

— Раиса Зайкова, ведающая на БЦБК вопросами инвестиционной политики, однажды
обронила фразу, что комбинат не просил денег взаймы у Всемирного Банка. Комбинат
предложил ВБ стать партнерами…

— Это действительно не подачка богатого бедному, а нормальная, взаимовыгодная
партнерская сделка. Мы, получив целевой кредит под программу экологизации производства,
повышаем экономическую эффективность за счет сокращения загрязнений озера, а значит,
сокращения платежей за загрязнения. А банк получает доход в виде процентов. Думаю, что и
эти проценты могли бы остаться здесь, если бы комбинат к тому времени уже входил в какой-
то холдинг, в компанию. Именно отсутствие достаточного количества оборотных средств и
собственных источников кредитования, усиленное экспортной ориентацией лесной отрасли,
говорит о том, что рано или поздно процессы консолидации будут происходить. Это
экономически обосновано и, скажу больше, неизбежно. Другой вопрос — кто встанет на ноги, а
кто будет поглощен более крупной, сильной, более жизненной структурой…

— Ловлю вас на слове, Андрей Владимирович. Это не я, а вы сказали о поглощении
одних хозяйствующих образований другими. Значит, гонки по экономическим
просторам России продолжаются. Только теперь, как я понимаю, вместо мопедов,
мотоциклов и микролитражек на дорогах тяжелые фуры, обладающие гораздо
большей разрушительной силой? Хочу заметить, что те, кто «рулит», на мой взгляд, не
стали вежливее по отношению друг к другу. Подрезать на повороте вчерашнего
партнера, вынудить его скатиться в кювет — это запросто.

— Вы правильно назвали то, что было раньше, гонками без правил. За рулем сидели
новички-любители. Цель большинства — успеть урвать, так как все понимали: беспредел —
это недолго. И никто из участников тех гонок не знал, в какой стороне находится финиш.
Мчались сломя голову куда ни попадя, вдоль и поперек дороги, вперед и назад, по встречной
полосе и по обочинам. Но теперь за рулем профессионалы. Жесткость осталась. Гонки есть
гонки, и уступать дорогу сопернику никто не станет. Только теперь это гонки по правилам
существующего законодательства. Цель ясна — стабильность и стабильная, на многие
десятилетия, прибыль. И все понимают, что финиша в этих гонках нет и быть не может в
принципе. Начавшись с рождением человечества, экономические гонки будут продолжаться
до тех пор, пока жива цивилизация.

Нас, компанию «Континенталь Менеджмент», можно обвинять в желании купить
хозяйствующие структуры аналогичного профиля. Подчеркну: купить, а не отобрать. Можно
рассказывать о нашей обороне от попыток перекупить предприятия, входящие в состав КМ.
Но это нормальная эволюция отрасли. Все происходит теперь в рамках норм существующего
законодательства. И всеми своими действиями мы показываем полную корректность. Все идет
так, как предписывают законы. Споры разрешаются арбитражными судами. Где-то
проигрываем мы, где-то наши конкуренты, а в итоге — выигрыш населения и трудовых
коллективов. Выигрывает экономика государства в целом.

— И вы можете подтвердить это не теорией — как должно быть и как надо, а
практическими примерами? Что вот, мол, было плохо, а мы пришли — и стало хорошо.

— Могу. Это Енисейский комбинат. Когда мы пришли на него, он назывался Сибирским ЦБК
и представлял собой практически остановившееся предприятие — 30 тысяч тонн товарной
целлюлозы по году…

— Подобрали на обочине разбитый грузовичок, не выдержавший гонок без правил?

— Не подобрали, а купили у хозяина, который не смог справиться с управлением. Так вот,
сейчас это предприятие выпускает уже 110 тысяч тонн целлюлозы за год. Мы полностью
прошли реструктуризацию взаимоотношений с красноярскими энергетиками. Енисейский
ЦБК за 2002 год заплатил энергетикам в несколько раз больше, чем ряд крупных городов.
Комбинат платит больше, к примеру, чем Канск. В нынешнем январе наш Енисейский ЦБК
заплатил энергетикам больше, чем весь Красноярск. Мы делаем это, потому что нацелены на
долгосрочные программы развития производства и всей инфраструктуры. Мы не ставим и не
приемлем каких-то коротких целей на 4, 5, 7 лет, которые можно определить одним словом
— «урвать». Наша главная цель — выстроить четкую, понятную компанию с большими
перспективами. Поэтому мы рассматриваем наиболее эффективные и долгосрочные проекты с
максимальными вложениями средств для повышения эффективности работы любой
промплощадки. Будь то леспромхоз, завод, комбинат.

!I2!

— Байкальский ЦБК отличается от Енисейского и всех других предприятий лесной
отрасли тем, что он стоит на берегу уникального Байкала, на участке Всемирного
природного наследия. Тем, что не только иркутская, российская, но и мировая «зеленая»
общественность требует его закрытия по экологическим причинам. Споры об
уместности комбината на Байкале начались еще на стадии его проектирования. Не
только ученые-естественники, но и многие экономисты утверждают, что это
предприятие является рентабельным лишь потому, что в России до сих пор не
существует реальной платы за загрязнение природной среды, но если заставить БЦБК
полностью возмещать ущерб, который он наносит экологической системе Байкала, он в
считанные месяцы станет банкротом. Задумывались ли новые акционеры об этом?

— Этот вопрос обсуждался многократно и был четко оценен еще до приобретения акций. Мы
понимали также, что комбинат не станет безраздельно нашим, потому что в нем есть очень
большая доля государства. Знаем о дискуссиях в правительстве и Государственной Думе по
поводу закрыть комбинат или дать ему возможность реконструироваться,
перепрофилироваться и так далее. Всю колоссальную ответственность мы понимали
изначально и шли сюда, четко следуя постулату: мы не временщики, идем не на время, а
навсегда. Поэтому четко подхватили те работы по экологизации, которые здесь велись. И
хорошо, что они велись. Мы пришли не на пустое место. Программа перепрофилирования, по
крайней мере ее первый этап — создание системы замкнутого водооборота, — вполне реальна,
осуществима и отвечает не только и даже не столько сегодняшним требованиям, сколько
нацелена на перспективу. А мы смотрим вперед, значит, эта программа наша. В масштабах
государства это маленький проект, но в связи с мировой значимостью Байкала и кредитом
Всемирного Банка он показывает миру лицо России в целом. Это накладывает
дополнительную ответственность, которую наши акционеры тоже четко понимают. Мы
выполним программу.

— Вы лично, Андрей Владимирович, искренне верите в экологическое оздоровление
байкальской экосистемы и экономическое процветание Байкальского целлюлозно-
бумажного комбината?

— Проще и красивее всего сказать «да». Но я готов сказать «да» только в отношении нашего
комбината. Через четыре года после открытия кредитования Всемирным Банком он
полностью прекратит сброс сточных вод в озеро. И останется рентабельным. Скажу больше:
он останется рентабельным именно потому, что перестанет загрязнять Байкал. Но очень много
экологических проблем здесь связано не с нами, а с другими предприятиями, находящимися в
Слюдянке, в Улан-Удэ, в Читинской области. Так что об общем экологическом оздоровлении
судить не берусь.

БЦБК был превращен (отчасти, быть может, искусственно) в символ загрязнения озера и этим
отвлек все внимание экологов на себя. Другие источники экологической опасности просто
выпали из поля зрения, и похоже, что ими до сих пор никто серьезно не занимается. Думаю
только, что пример нашего комбината заставит и общественность, и власти более пристально
присмотреться к другим предприятиям, загрязняющим экосистему.

Наверное это покажется кому-то кощунственным, но признаюсь, что не только из высоких
принципов мы инвестируем значительные средства в экологизацию производства. Причем не
на одном Байкале, а везде, где есть присутствие компании. Мы прагматики и действуем в
первую очередь из интересов своего бизнеса. Наши аналитики прекрасно видят, что
экологически «грязные» предприятия не имеют экономических перспектив. Как только ученые
научатся правильно рассчитывать реальную цену живой природы, доходы «грязных»
предприятий будут «съедены» экологическими платежами. Мы просто заранее стелем себе
соломку там, где неизбежно начнут падать предприятия, живущие одним днем. И в первую
очередь это коснется Байкальского региона.

— Вы оптимист?

— Скорее, все-таки прагматик.