Когда началась война, наша семья жила в Качуге. На
улице Колхозной, 38. В первые же дни, как ее
объявили, с нашей улицы призвали почти всех мужиков.
Большинство ушедших летом сорок первого года домой
не вернулись: погибли или сгинули в плену. Наша
семья отдала фронту двух мужчин. Старший мой брат
вернулся аж в сорок восьмом году — до этого
ликвидировал банды на Западной Украине. Отец не
вернулся. Мама ходила в военкомат, пыталась хоть
что-то узнать о нашем отце. Ничего так и не смогла
выведать. От нужды, недоедания она стала инвалидом
второй группы. Между прочим, одно из моих детских
воспоминаний: сидим в маленьком клубе, механик
привез новое кино. А перед ним, как водится,
киножурнал. А в нем кадры, как наши солдаты в
Германии кормят с рук немецких ребятишек. Мы
смотрим и слюнки глотаем. Так есть хочется. В
сорок шестом году мимо нашего дома везли куда-то за Бодайбо
наших же солдат, бывших в немецком плену. И тут еще
одна картинка из моей давней памяти. На площади, где
была церковь, устроили нечто вроде столовой. Это
было место, где собирались взрослые. Глядя на тех,
кого под конвоем везли мимо, некоторые из
вернувшихся домой срывали с гимнастерок свои медали
и бросали их на землю. Мы, мальчишки, только и
ждали такой минуты. Нам же, малолеткам, было
невдомек, какая драма творилась перед нашими
глазами! Мы подбирали эти солдатские награды из пыли
и играли ими. Сначала цепляли на себя, потом и вовсе
теряли. Мало что разумея, я тогда все-таки усвоил,
что война — это не только красивые кадры в кино.
Есть оборотная ее сторона. Кто-то из вернувшихся
еле-еле притащил ноги к порогу, а кто-то на ней
нажился, вез тюками награбленное. Вот такое это
было странное время — первые годы после нашей Победы.
Расскажу еще об одной исторои, о которой, если не
забыл раньше, теперь уже буду помнить, сколько живу.
Один из таких вот благополучных да сытых, пришедший
с войны в новенькой армейской форме, стал торговать
коммерческим хлебом. Однажды, когда закрывал лавку
на обед, в ней спрятался мальчонка, на вид младше меня и
еще более худой. Помню, что он учился в нашей
деревянной двухэтажной школе. После обеда солдат
вернулся, обнаружил пацана, вытащил его на улицу и
отстегал своим офицерским ремнем. Бил со всех сил.
Мальчонка молчал, ни разу не крикнул. Потом столкнул
его в овраг и ушел. Мы пацана подобрали, у него лицо
было разбито в кровь. Изо рта он выплюнул изжеванную
бумажную тридцатирублевку. Может, кто-то из людей
старшего поколения помнит — тридцатирублевки были
тогда красного цвета. Между прочим, на всю эту жуткую
картину смотрели взрослые, но никто не остановил
того сытого сильного человека в новенькой армейской
форме. Вот так я с детства усвоил: война — не
только «ура», «ура» и не только маршал Жуков на
коне. Война — это гибель солдат, это
несправедливость по отношению ко всем без разбору,
кто имел несчастье быть в плену; война — это
ожесточение сердец, которое долго не проходит. Если
иметь мужество и говорить о любой войне только
правду, то окажется, что горького в воспоминаниях
куда больше, чем светлого. Что поделать, сермяжная
правда — всегда такая: жестокая.