БДТ

!I1!Народный артист России Иван Краско, актер Театра имени
В.Ф. Комиссаржевской, — гордость и любовь Петербурга,
известный среди коллег и театралов не иначе как «дядя
Ваня». Коренной ленинградец, он в 1961 году закончил
театральный институт им. Островского и сразу же был
принят в труппу знаменитого БДТ. И как принят!

Выпускники — полкурса! — подали в театр список фамилий
на просмотр. Краско в нем не было, он должен был лишь
подыграть однокурсникам — Жоре Штилю (Георгий Штиль,
ныне актер БДТ) и Саше Семенову (актер театра «Балтийский
дом»). Причем подыграть не массовку, не эпизодик, не
реплику «Кушать подано!», а ни больше ни меньше как
Егора Булычова — одному, Шмагу — другому. Подыграл.
И понравился всем — «шефу» (так звали Товстоногова),
Стржельчику, Лебедеву.

— Кто это? — спросил шеф.

— Ваня Краско, — ответил Сергей Юрский, который когда-то
занимался с ним вместе в университетской театральной
студии.

Вчерашние студенты с волнением ожидали решения худсовета.
Вдруг прибегает очередной режиссер театра Леша Герман
(ныне знаменитый кинорежиссер Алексей Юрьевич Герман):
«Шеф требует Краско».

Дальше события развивались так (в пересказе Ивана Ивановича):

— Я растерялся и брякнул: «Слушаю вас!»

— Это мы вас слушаем, — сверкнул очками-«хамелеонами» Гога (Георгий
Александрович Товстоногов). — Вашей фамилии здесь нет.
Почему? Вы что — не желаете служить в нашем театре?

— Я боялся.

— Кого? Меня? (Весь худсовет хохочет).

— У меня такой девиз: или БДТ, или Сибирь.

— Что значит «Сибирь»? По этапу?..

В общем, меня приняли в труппу. И Жору, и еще двоих
наших сокурсников.

Учась в институте, мы бегали на спектакли в БДТ. Восхищались
Стржельчиком, Лебедевым, Луспекаевым, Копеляном, Зинаидой
Шарко, Людмилой Макаровой… Я был влюблен в Танечку
Доронину за ее Монахову в «Варварах». Первая роль, которую
мне предложили в этом театре, была роль жениха Володи
в «Старшей сестре» по пьесе Александра Володина. Там
мне надо было любить Доронину. А я уже «заочно» ее обожал.

В БДТ я прослужил без малого четыре сезона. И… убежал.
Почему? Там было сложно пробиться. Как говорила Зина
Шарко: «Золотая дюжина» держит репертуар в своих зубах,
пока жива». Кроме всех перечисленных актеров, там же
еще и великие старики были: Полицеймако, Грановская,
Казико… Товстоногов воспитал целую труппу выдающихся
артистов. Все шумели и блистали при Гоге! В том числе
Иннокентий Смоктуновский, Кирилл Лавров, Олег Басилашвили…

Вот такое у меня счастье было.

Играл я очень много, но практически — одну массовку,
эпизодические роли. Гость на балу в «Горе от ума», в
«Идиоте» — в массовке, в группе Рогожина. Разметнов
в «Поднятой целине», где я фактически болтался как цветок
в проруби при Нагульнове, Давыдове, Лушке, деде Щукаре…
Ввелся вместо заболевшего Володи Рецептера в «Еще раз
про любовь» Радзинского. Играл жениха в «Старшей сестре»…
Но все это было ерундой по сравнению с тем, что я играл
в курсовых работах в театральном институте у студентов
режиссерского факультета, учеников Товстоногова. Там
были и Дюрренматт, и Мрожек, и Горький, и Чехов… Да!
Был еще один спектакль, о котором нельзя не вспомнить,
— дипломная работа первого товстоноговского режиссерского
выпуска «Двенадцать разгневанных мужчин» — по американскому
сценарию. Ставил спектакль дядя Женя Лебедев. Мне он
предложил главную роль — в кино ее играл Генри Фонда.
Один спектакль всего и был — на экзамене по актерскому
мастерству… Евгений Алексеевич позже сказал мне, что
эта роль — лучшая за всю мою жизнь. Кто знает, мастеру
виднее…

А Товстоногов тогда сказал: «Ваня, я теперь знаю, как
вас надо использовать на театре. Для вас будет особая
пьеса». На самом же деле ничего не менялось. Я ждал,
ждал. А тут подвернулся случай. У нас в Ленинграде
был такой легендарный человек Женя Шифферс (к сожалению,
он ушел из жизни), который предложил мне роль Креона,
а Антигону — Ольге Волковой. Оля тогда жила в Ленинграде,
начинала она в ТЮЗе, работала в БДТ… Эта работа стала
для меня этапной, потому что я в ней так много для себя
открыл! Мне, крестьянскому парню, доверили играть древнегреческого
царя?!

— Мое дело — дать тебе роль. Твое — сыграть, — сказал
Евгений Львович Шифферс. — Если ты актер…

Задел он меня, и крепко. Я нашел, по выражению Станиславского,
зерно роли. Потом мне легко было играть королей в сказках
на телевидении, генерала Серпилина и самого Иоанна Васильевича
Грозного… И в жизни я стал другим. Стал спокойно смотреть
людям в глаза (до этого — стеснялся), стал волевым.
Честно говоря, я вдруг открыл, что во мне столько всего
— до поры до времени! — дремлет…

Комиссаржевка

— Я собрался уходить из БДТ. И тут во мне открыл какую-то
«пружину» Александр Моисеевич Володин, случайно сказав,
что мог бы поспособствовать мне попасть в «Современник».
Там, мол, идут мои пьесы, там Олежка Ефремов, так что
кому ты там составишь конкуренцию?.. Я так понял и вдруг
почувствовал, что он не очень ценит меня как артиста,
и обиделся. И много лет держал в себе эту «пружину»:
я тебе докажу, что я — артист настоящий… (Рассмеялся).
Года за три до смерти Володина я сказал ему об этом.
Он так удивился!

— Вань, да ты что? У меня и в мыслях не было!

— Но я так понял. Спасибо тебе, дядя Саша, огромное.
Потому что это такой стимул! Я ведь тебя уважал и даже
боготворил, и твое мнение было для меня просто потрясением.

В 1965 году я ушел из БДТ. С Шифферсом. Всего три месяца
поработал в Театре на Литейном. Сыграл в одном спектакле
— Колю Леонтьева в «Кандидате партии» Крона. Была хорошая
оценка. Поехали по области. В одном ДК — 20 человек
зрителей, в другом — 15. И когда дошло до тринадцати,
я сказал: «Женя, а есть ли смысл работать в этом театре?»

И я ушел в Комиссаржевку, где главным режиссером был
Мар Владимирович Сулимов. У него в это время был трагический
период: его освобождали от работы. Он был слишком интеллигентным
человеком. Труппа распалась на две части: одна была
за него, а вторая, менее талантливая, — против.

Я в составе 22 человек в знак протеста подал заявление
об уходе. Об этом, только представьте себе, было сообщено
по Би-Би-Си! Забастовка в Ленинграде! Нас всех вызывали
в обком. Мар Владимирович разговаривал с каждым из нас,
просил остаться в театре, не портить судьбу себе и ему.
Он нашел себе работу — преподавал в театральном институте,
ставил мощные спектакли на телевидении (в частности,
«Зависть» Олеши, «Метелица» Веры Пановой, где я у него
играл).

О Гоге, конфликте и амплуа

Мое амплуа определил Товстоногов: социальный герой.

Я всегда занимался общественной работой. В театральный
институт пришел не со школьной скамьи: был командиром
корабля Дунайской флотилии, три года учился на вечернем
отделении университета и работал. В театральный поступать
боялся, не чувствовал себя готовым. В университете занимался
в студии, которая мне очень помогла, там я поднаторел
и пошел поступать на актерский факультет. Студия была
сильная, получила статус народного театра, в ней занимались
Игорь Горбачев, Сергей Юрский, Лиза Акуличева, Вадим
Голиков, который был потом главным режиссером Театра
комедии…

В институт меня приняли, несмотря на мой преклонный,
как тогда шутили, возраст: мне было почти 27 лет.

Моим профессором была знаменитая Елизавета Ивановна Тиме
(из Александринки). Ее мужем был Николай Николаевич
Качалов, племянник Александра Блока, а подругой — Галина
Сергеевна Уланова. Я был старостой группы и часто бывал
в доме Елизаветы Ивановны. Однажды я пришел к ней, а
дверь мне открыла… Уланова. Я остолбенел: живая Уланова!
А она мне так просто: «Входи, голубчик»…

Так вот, о Гоге. Как-то у меня, на посту председателя
местного комитета, случилась конфликтная ситуация с
главрежем. Тогда всюду проводились месячники труда.
И у нас — тоже. Я сделал доклад: все хорошо, один из
лучших театров страны, но вот молодежь… Она не знает
своих перспектив, на что ей рассчитывать. И зарплаты
низкие. Об этом никто не думает.

Гога меня буквально раздавил! Уничтожил. Он говорил больше,
чем я докладывал.

После собрания шеф месяц со мной не разговаривал. Избегал
меня. А через месяц мы должны были провести очередное
собрание, на котором разобрать, изменилось ли что-то.
В месткоме были авторитетные люди — Полицеймако, Копелян.
Причем «затащить» их туда было невероятно трудно. Полицеймако
возмущался: «С ума сошел? Мальчишка! В этом дерьме мне
копаться…» Копелян же, слывший очень остроумным человеком,
сказал мне: «Ваня! В «неуместный» комитет — никогда!»
Однажды они оба мне помогли. Мы объявили выговор завтруппой,
который обидел пожилую актрису. За «превышение полномочий»,
за «использование служебного положения», в общем —
за грубость. Копелян на это заметил: «По-моему, в истории
советских профсоюзов это первый случай, когда непосредственному
начальнику объявили выговор».

И вот собрание. Копелян сказал мне: «Ваня, пригласи
Георгия Александровича обязательно. Ну и что, что он с тобой
не разговаривает. Позвони». Я позвонил. Он сказал: «Я
буду». Пришел. И сказал: «Наконец-то я понял, что такое
профсоюзная организация в театре…» У всех был шок!
Как тогда, когда он «долбил» меня! Вскоре в «Смене»
появилась статья «О молодежи в БДТ», где Георгий Александрович
говорил журналисту: «Да, мы мало уделяли внимания молодым.
Теперь это «поставили на контроль». У нас есть перспективные
артисты. К примеру, Иван Краско. Это истинный социальный
герой. Он на сцене исповедует то, что и в жизни. И это
самое убедительное. Зритель ему верит. У него большие
возможности…» Все наши были ошарашены: «Еш твою…»

Мне, конечно, это очень помогло в актерских делах. На
восьмом десятке жизни я пришел к выводу, что на сцене
надо жить, а не изображать что-то. Когда все через себя
пропустишь, тогда зритель тебе верит. И вообще надо
иметь свое мнение.

Луспекаев

— На вопрос, если ли у меня кумир, я в свое время ответил:
«Два. Луспекаев и Юрский. Один — актер от земли,
как говорится, другой — интеллектуал. Но оба — актеры
от Бога. Вот бы их соединить…»

У Игоря Горбачева, который был у нас в институте преподавателем,
была шутка: «Луспекаев в подлиннике и «Мойдодыра»-то
не прочитал». Шутка хорошая, смешная. На самом деле
у Паши был природный ум. Он не успел многого прочесть.
Его укор в мой адрес: «Все книжки читаешь!.. Актер должен
жизнь знать, все пережить, испытать. Сам. Без понтов».
Он меня многому научил, на многое открыл мне глаза:
«Ты мужик, самец, с бабами надо смелее! Ванюха, не бойся».
Может быть, и мой «профсоюзный конфликт» с Товстоноговым
был «навеян» Пашей: он учил меня не бояться ничего;
если считаешь, что ты прав, драться, вплоть до рукопашной.
Потом я четверть века «воевал» с Агамирзяном в Комиссаржевке.

Это такое везение, что я встретился с Пашей в работе!
Сначала в БДТ в «Поднятой целине». Потом были две работы
на телевидении: «Жизнь Матвея Кожемякина» (он играл
центральную роль — Матвея, а я — его слугу, татарина
Шакира) и «Зависть» Олеши (Павел Борисович — главный герой
Андрей Бабичев, а я — Николай Кавалеров; конфликт
производственника с человеком культуры, который не верит
в Советскую власть).

О Павле Борисовиче, Паше, я написал в своей книге «Жил
один мужик»…

О кино

— Мой роман с кинематографом не слишком глубок и длителен
— и по количеству ролей, и по метражу каждой из них.
Из главных ролей — Иван Соловьев, «Конец императора
тайги». Это было уже давно, 30 с лишним лет назад, на
киностудии имени Горького. Роль отрицательная. Хотя
на самом деле Иван Соловьев был не бандитом, а справедливым
человеком, эдаким Робин Гудом.

Фильм, который также оставил след в истории отечественного
киноискусства, — «Блокада». Михаил Иванович Ершов снимал
ее здесь, на «Ленфильме». У меня роль небольшая — старший
лейтенант Горелов, человек, на которых Россия держится.
Социальная роль, как говорил когда-то Товстоногов. На
съемках я познакомился с Юрием Мефодьевичем Соломиным.
Еще «Принц и нищий». Вадим Гаузнер ставил спектакль в
Комиссаржевке и решил сделать фильм. На роль Майлса
Гендона взял меня — единственного из спектакля. Там
я встретился в кадре с Олегом Борисовым. И поразился:
было такое разительное расхождение между тем, как игралась
небольшая роль Гуги у нас в театре, и тем, что сделал
Олег Иванович! Тогда я стал влюбляться в него. Вообще
это один из самых уважаемых и почитаемых мною актеров
из всей русской когорты.

Дальше — «Господин оформитель», «Колесо любви», «Цветы
календулы». Роли небольшие: слуга у барина, грузин,
бомж.

Снялся в сериале «Улицы разбитых фонарей», в серии «Контрабас»
(это кликуха моего персонажа). В «Агенте национальной
безопасности», в серии «Свидетель», сыграл деда. А в
«Убойной силе» — уже капитана судна Жарова. На этой
картине встретился со своим старым приятелем Виктором
Павловым (из Малого театра).

Что для меня главное в кино — не столько роли, сколько
сама атмосфера съемок, когда сначала снимают последнюю
сцену, а уже потом — начало. Это лихое вхождение в
роль, память, которая держит тебя (стоп, какой я тогда
был?)… И еще. Там я могу встретиться с хорошими ребятами
из других театров, знакомыми и незнакомыми, новыми партнерами.
Мне это очень приятно. В родном же театре из спектакля
в спектакль твою жену играет одна и та же актриса. Это
приедается…

О сыне

!I2!Иван Иванович Краско — отец актера Андрея Краско, известного
зрителям по фильмам «Олигарх», «Копейка», сериалу «Агент
национальной безопасности» и другим работам.

— Сейчас ходим друг к другу на спектакли. Он работает
очень тонко и точно, мне нравится. У меня такое ощущение,
что на театре Андрюша очень неплох. А в кино он сильнее
меня. И в сериалах «дурит», как я говорю. Великолепно,
кстати. (Я смотрю, когда доводится). Сейчас снимается
у Хотиненко, Лунгина, Дыховичного.

И слава богу, что он так пошел. В кино у Андрея карьера
гораздо удачнее, нежели у меня. Он более «киношный»
артист, чем я. Ивана Грозного ему не сыграть (а я играл).
Андрей — лирический герой, который в основном играет
себя. А я — характерный, могу перевоплощаться. Тут
уже и опыт, и школы у нас разные. Лева Додин вытаскивал
из них свое, личное, индивидуальность. Андрей держится
на этом. Для кино это лихо…

P.S. А интервью с самим Андреем Краско читайте в следующем
субботнем номере «Восточно-Сибирской правды».