— Людмила Павловна, как получилось, что вы, актриса
БДТ, вдруг перешли в режиссеры?

— В БДТ я перевелась из-за Владислава Игнатьевича,
приехала к нему из Москвы. Больших ролей у меня не было.
Так, «рольки» всякие, второго плана.

Уже когда мне было к сорока, Георгий Александрович сказал:
«Ну зачем вам эта беготня в маленьких ролях? Вы
неглупая женщина, давайте попробуем заняться чем-то
другим. Допустим, вы могли бы быть ассистентом режиссера».
С этого я и начала. Одна работа, вторая. А потом случилось
так, что Георгий Александрович, уже плохо себя чувствовавший,
уехал в Америку, а на выпуске был спектакль «Пылкий
влюбленный» с Фрейндлих и Стржельчиком в главных ролях.
И когда Товстоногов приехал, я показала ему два акта,
которые мы сделали без него. Он похвалил меня и перевел
в режиссеры, доверил работать самостоятельно.

— Вы с удовольствием стали заниматься новым делом?

— Не сразу. Это довольно сложная работа. Работа, которая
заключается в том, чтобы все время делать замечания
актерам, — не из самых приятных. Артисты не очень любят
это. Неблагодарная работа. Поначалу мне было трудно.
Надо было научиться так разговаривать с актером, чтобы
ему не было обидно, чтобы он меня понял. Постепенно,
из года в год, все притерлось, появились навыки…
Я работаю вторым режиссером — при постановщике.

Во многих театрах поставят спектакль, и он идет по воле
волн. У нас же Георгий Александрович постановил: каждый
спектакль имеет дежурного режиссера. Эта традиция сохраняется
в нашем театре до сих пор. Все строго отслеживается.
Поэтому так долго живут спектакли. Сколько лет нашему
«Пиквикскому клубу»! Артисты умирают, уходят из театра,
болеют. Вводы, вводы и вводы. А спектакль живет. Там
осталось человек пять из старого состава (а он густонаселенный):
Трофимов, Штиль, Богачев, Басилашвили, Заблудовский…

— Рассказывают, что у Товстоногова работали одни звезды…

— У Георгия Александровича не существовало такого понятия
— «звезды»! Хотя у него был самый звездный театр в
стране. Что ни артист, то звезда — с теперешней точки
зрения. Но тогда никому в голову не приходило, что он
(или она) — звезда. Это были ученики. Они на каждую
репетицию приходили как будто в первый раз — с таким
вот отношением, с трепетом. В театре работали не просто
хорошие артисты. Личности. Каждый был индивидуальностью.
Причем очень яркой. Смоктуновский, Копелян, Луспекаев,
Стржельчик, Борисов… — это же все глыбы. Как звучали
спектакли, когда на сцене были личности!

— Трудно, наверное, работать со знаменитостями? Характеры,
капризы…

— О чем вы говорите?! Каждый со своим характером, конечно,
но ни у кого из артистов старой школы нет ни капризности,
ни «звезданутости». Фрейндлих, Басилашвили — это же
совершенное очарование! Мне со всеми легко работать.
С точки зрения дисциплины, самые дисциплинированные
— это, конечно, артисты старшего поколения. Никаких
отгулов, отмен, опозданий.
Они так воспитаны. Когда Товстоногов пришел в театр,
некоторые актеры уже были известными, заслуженными,
но, тем не менее, он оказал огромное влияние на весь
театр, на всех артистов. Николай Николаевич Трофимов
в жизни не пропустил ни одной репетиции. Ему 82 года,
он никогда не опаздывает. Или Людмила
Иосифовна Макарова… Сейчас же молодые артисты могут
опоздать, могут забыть, что у них репетиция.

— Как Товстоногов распределял роли?

— Георгий Александрович никогда не выбирал на роли
артистов по амплуа. Ему нужны были индивидуальности.
Как он видел пьесу, образы, как прочитывал роли! Всегда
были неожиданные назначения. Не было стандартов: артист
такой-то — герой-любовник, значит, ему и играть красивого
мальчика. Стржельчик был героем-любовником в этом театре,
он играл дона Хуана, Рюи Блаза. А Георгий Александрович
вдруг назначает его на Цыганова в «Варварах» — на роль
возрастную, на характер. Это было совершенно неожиданно.
Отсюда и огромные успехи спектаклей.

Артисты у Товстоногова никогда не «штамповались». Каждая
роль — это рост, следующая — еще и еще…

Георгий Александрович потрясающе распределял роли. У
него не было вторых составов на главных ролях. Если
артист заболевал, спектакль отменялся. Он видел в этой
роли только этого актера и никого больше. Другой артист
разрушит концепцию спектакля…

— А как он выбирал пьесу для постановки?

— У Георгия Александровича было особенное видение,
он потрясающе чувствовал современность. Если брал классику
(скажем, Шекспира), то знал, что мы скажем спектаклем
сегодня. При этом не изменял ни одного слова в пьесе,
ничего не переворачивал с ног на голову, но находил
в ней такое внутреннее зерно, что все звучало очень
современно, как будто про наши дни, про нас. Все было
так узнаваемо! И выбор пьесы всегда был очень удачным.
Он брал ее вовремя. Просто потрясающе…

Сколько лет прошло, полтруппы ушло из жизни, а театр
держится. Товстоногов создал такой театр, такую школу!
И основной стержень, на котором все им и было замешено,
существует и сегодня, и его не «выбить».

Вспоминаю спектакль «Варвары». Это была симфония!
А какое интересное прочтение, а как ярко играла Таня
Доронина! Спектакль шел под аплодисменты зала, овация
раздавалась едва ли не после каждой реплики. А «Мещане»!
Эти спектакли никогда не забудешь: «Оптимистическая
трагедия», «Ревизор», «Идиот», «Дачники», «Дядя Ваня»…

Эпоха Товстоногова, по-моему, очень мало отражена в
нашей культуре. Мы как-то еще не понимаем до конца,
что это такое было. У него была «земная», настоящая
школа Станиславского, но со своим внутренним великолепным
миром, который он вкладывал в пьесу и в актеров. Это
редко кто умеет… Вывернуть пьесу наизнанку — это
не проблема, одеть классический спектакль в современные
костюмы, сделать из Фигаро сегодняшнего официанта или
делягу — это все очень просто делается, и это две копейки
стоит. Георгий Александрович никогда этим не занимался
и фигу в кармане никогда не держал. Он всегда работал
над драматургией глубоко, с огромным уважением к автору,
к классике. А из очень средних современных пьес делал
блестящие спектакли, тонко чувствуя их внутренний темпоритм,
переосмысливал их как автор и очень лихо это делал.

Это было замечательное время! Я счастлива, что работала
с ним рядом. Это мне очень многое дало. Не имея режиссерского
образования, я могу что-то делать в театре, потому что научилась
у Георгия Александровича понимать природу искусства.

Сегодня редко с кем из режиссеров находишь общий язык.
Пытаешься что-то сказать, но твои замечания почему-то
принимают в штыки, как будто их обидели этим. С Георгием
Александровичем можно было говорить обо всем. Ему можно
было сказать: «А вам не кажется, что здесь, в этой сцене,
надо вот так…». «Да, вы правы», — соглашался он.
Или: «Нет. Сейчас объясню, почему…»

Очень все изменилось!

Наверное, Георгий Александрович пересмотрел бы сегодня
структуру театра. Наверное, он не держал бы такую огромную
труппу (это нерентабельно). Но то, что у него был бы
основной костяк, в этом я не сомневаюсь. Сегодня режиссеры
хватают одного артиста из этого театра, другого —
из того, нет ансамбля, каждый барахтается, как может,
не сочетаются разные школы: московская — одно, петербургская
— другое, и спектакли эти не захватывают. Сорвали большие
деньги — и все. Народ просто спятил: платит бешеные деньги
за билеты. Приезжает Меньшиков со своей постановкой
— билеты по две с половиной — три тысячи. По-моему, это
просто безнравственно. Ведь он прекрасно знает, что
ни студенты, ни театралы, ни обычная интеллигенция не пойдут
на спектакль. Для кого же его ставят?

Сейчас вообще антрепризные спектакли очень популярны.
А раньше, когда мы с Георгием Александровичем выезжали
за границу, везде нам завидовали,
что у нас стационарный театр, труппа, репертуар! Такого
почти нигде в мире не было (кроме нескольких национальных
театров, но их единицы), в России же все театры были
такими. И теперь мы это теряем, сами, своими ногами
растаптываем.

А наша постановочная часть! Это же отлаженный механизм,
на сцене все сделано от и до, с иголочки, уровень очень
высокий. И это все идет от Товстоногова. Во многих театрах
же сегодня это уже разрушено, этому не придают значения…

Георгий Александрович Товстоногов

Выдающийся российский режиссер (1913 — 1989), народный
артист СССР, доктор искусствоведения, Герой Социалистического
Труда.

(Из книги «Малая энциклопедия персоналий: 2000 великих
людей»).