Скажи — Борис Щербаков, и среднее поколение сразу, уверен, вспомнит
красавца-актера. Младшее, боюсь, не вспомнит никого. А вот ангарчане ни за
что не спутают.

— Дядь Боря? — переспрашивают два парня на скамеечке у пятиэтажки. — Да его
тут не только весь двор знает, а еще и полгорода. А те, кто постарше, — точно уж
все…

И то: какой возраст у города? Чуть больше пятидесяти. Ангарскому
нефтехимическому комбинату «полтинник» только исполняется. А Борису
Васильевичу — 76 лет, и с 1952 года он — «безвылазный» ангарчанин: как
направили по приказу Министерства нефтяной и газовой промышленности на
строительство сибирского комбината, так и живет «по приказу».

Хотя не все в жизни просто. Бывает, приказы и судьбы так сплетаются, что и не
поймешь, что чему первопричина, а что — вытекающие последствия…

На фронт Борис не попал. В 1941 году мал был: едва пятнадцать исполнилось,
а вот что такое война и нефть для войны, грозненский пацан уже понимал.
Поэтому даже в 1943-м, когда немцы штурмовали Кавказ и казалось, вот-вот
возьмут его «нефтяную столицу», сознательно поступил в Грозненский
нефтяной техникум и, там же, сознательно вступил в ВКП(б). Кто понимает —
тот оценит.

Так что бомбежки и дым пожарищ невоюющему пацану знакомы не
понаслышке: их Сталинский район и четыреста двадцатый завод, выпускавший
горючее для танков и самолетов, разделяло только железнодорожное полотно —
оно-то и было главной линией фронта.

— Помню дни, когда самолеты немцев буквально закрывали все небо: такая была
плотность бомбардировок, — вспоминает Борис Васильевич. — Но, как видите,
уцелел… Под бомбежками уцелел, а вот пулю едва не получил. Причем от
своих, как сейчас говорят, «федералов»… Непонятно? А чего понимать, когда
корни нынешних чеченских «мочилок» оттуда идут — из 1944 года…

Как сейчас помню: 22 февраля собрали всех студентов техникума, раздали паек
на три дня, обьявили режим ожидания. Чего? Не сказали, но ведь знала же чья-
то информированная голова, потому что уже 23 февраля — в День Красной Армии
— по всем городам и аулам собрали всех мужчин, чеченцев и ингушей, якобы на
митинг. И… под конвоем — на станции, в заранее подготовленные вагоны-
«телятники». Через час-два к ним присоединили жен, детей, стариков и
старух… Естественно, без пайков и без «лишних» вещей. Вот наша задача и
была это оставленное добро сохранить — вещи, скотину, постройки.

Скот ревет, коровы недоеные, собаки воют… Та еще картина. Не знаю даже, что
сильнее в память врезалось — пожары над Грозным или эти «сполохи» по
аулам? Так вот о пуле…

Молодой был, глупый — сел на коня, решил прокатиться. И наметом — в сторону
гор. А одеты мы все по-зимнему были: папаха, бешмет ватный. В общем,
приняли меня бойцы из охранения за чеченца. Как только бог надоумил меня
проскакать всего-то метров пятьдесят и назад повернуть..? Возвращаюсь шагом,
навстречу солдат — лицо белое и автомат в руках дрожит: «Ну, паренек, твое
счастье, что назад повернул. Я ведь тебя уже срезать собрался…» Такие у меня
воспоминания о войне.

Послевоенные годы тоже с Грозным связаны, но уже повеселее. В 1946 году
женился на Бэлле Кишишьян — девушке из армянской семьи. С 1947 года — на
767-м заводе энергетиком. Квартиру получил. Двое сыновей родились — Олег и
Саша. На руководителей повезло — Бочарова и Бригенштейна. Потом с ними в
Ангарске встретился… Вот что значит — от судьбы не уйдешь.

Наверное, и в этом ее перст был. Не случайно же нефтяников из разрушенного
Грозного бросили поднимать заводы в Сибири? Значит, верили в их закалку, в их
ответственность перед делом, перед страной?

Чем встретил Ангарск? А его попросту не было — Китой был. Глушь и
романтика, о которой любили писать тогдашние журналисты…

— Я из-за этой «романтики» четыре года младшего — Сашку — у его бабушки в
армянской деревне «растил», в глаза не видел: привозить-то некуда было…

— Помнишь, Саша, каким ты приехал сюда?-обращается отец к
пятидесятилетнему сыну-здоровяку.

Саша вспоминает и смеется: первые почти два года по приезде в Ангарск не мог
по-русски фразы связать, так и объяснялся на «смеси».

— Да, интересные времена были, — вздыхает отец. — Никакого деления «на ваших»
и «наших», «нацболов» или «нацменов»… Кстати, не хочу кощунствовать, но в
труде, на стройке мы даже с заключенными не «разделялись».
Не в плане
тюрьмы и воли, конечно, а в отношении к делу. У них на ударных стройках
месяц за три шел, так зеки порой такой темп задавали, что только успевай
подтягиваться. Это потом комсомольским задором назвали… — Щербаков
смеется.

Сразу по прибытии Борис — главный энергетик УВК (управления
водоснабжения и канализации) на строящемся нефтехимическом. И главная его
задача — запустить водозаборы для комбината. Прежние маломощные насосы
иначе как «головной болью» для химиков не называли, потому — соцзаказ:
сделать так, чтобы «голова не болела».

Борис со своими людьми сделали: уже в марте (при наших-то морозах и
мерзлоте) состоялся пуск первого водозабора и 13 тысяч кубометров воды
погнала «вертикалка» на комбинат. Первой, заметим, в стране по этой
технологии…

Способного «технаря» заметили сразу. И не случайно вся последующая
биография Щербакова — ступеньки карьерного роста: энергетик УВК,
начальник УВК, с 1973 по 1990 год — заместитель генерального директора
АНХК по социалке. Строительство жилья, содержание жилищного фонда,
медицинское обеспечение, курирование отдела рабочего снабжения (знаменитых
ОРСов… Ангарские тех лет многим памятны до сих пор), строительство и
эксплуатация баз отдыха и пионерских оздоровительных лагерей… Это все —
сферы, которые особенно значимы для людей, а потому и запоминаются ими.

Памятны они и Щербакову.

— Это сейчас на АНХК профилакторий сродни курорту. А когда строительство
его начинали — только и славы было, что от ручья… Теперь же и
грязелечебница, и поликлиника, и столовая, и кинозал, и жилые корпуса. Не
уступят и кисловодским — и там, и там побывал, знаю не понаслышке…

Странно, вот от Грозного до Кисловодска пешком можно дойти, а ни разу не
был. От Сибири же — как у Гоголя — «хоть три года скачи…», а побывал. И не раз.
Хорошо ценили труд производственников в прошлом: и оплатой, и льготами, и
социалкой. Экий город отстроили… И правильно — ни один рабочий без крыши
над головой не остался. Замечаю, что подобное отношение начинает
возвращаться на комбинат, и это неплохо — нынешним руководителям
грех забывать, кто главная сила на производстве, откуда источник успеха…

(К слову сказать, заслуги Бориса Васильевича отмечены и особо — орденом
трудового Красного Знамени и медалью «За трудовую доблесть»).

Не все воспоминания о прошлом у Щербакова светлые: там остались ушедшие
из жизни Бэлла Николаевна и сын Олег — Алик, как его называли в семье… Но
оттуда же и вся нынешняя «порода» — четыре внучки и внук, три правнучки и
три правнука. А всего — вместе с невестками, «внучатыми зятьями», Лилией
Анатольевной, второй женой, двадцать человек в семье соберется…

— Иной раз в квартире и места не хватает, — смеется сын Александр.
— Тогда
заказываем кафе неподалеку от дома. А еще к ним с Лилией Анатольевной вся
наша детвора бегать любит. Вроде бы все рядом живем, а все
равно после школы обедать к ним мчатся…

… После «городской части» знакомства — выезд на дачу: телевизионщики
упросили, захотелось им снять жизнь семьи «на пленэре». Пока собирались, не
удержался и подсмотрел, что в книжном шкафу у ветерана: Константин Симонов
и Стефан Зорьян, Виталий Набоков и Сурен Айвазян, Василий Шукшин и
Хачатур Абовян… Рядом — «Армянская кулинария» и «Путеводитель по Чечено-
Ингушетии»… Видно, что все читано. И не раз.

… Машина прошелестела по асфальту поселка и остановилась у добротных
ворот ухоженного участка. Стройные сосны, как кипарисы, уходили в
сибирское небо. Борис Васильевич помчался переодеваться «к страде».
Домашние разбрелись по подворью.

— А что, прадед веселый человек? — спрашиваю я у правнука Борьки.

Мы сидим на бревне у теплицы, грызем вяленого карася, стойко оберегая
добычу от домашнего любимца — кобеля Макса. Карасями увешана вся теплица:
помидоры едва завязались, а эти уже дозревают… Промысел пацанов
щербаковского рода.

— Нормальный. Знаете, как он у деда Саши на пятидесятилетии лезгинку
плясал… С ним всегда интересно.