Город Мирный на западе Якутии — широко известный всему
миру центр промышленной разработки алмазных месторождений.
Название его связано с первой открытой здесь кимберлитовой
трубкой «Мир». Сначала оно было символическим… «Закурили
трубку мира, — сообщал с Вилюя в своей знаменитой радиограмме
иркутский геолог Юрий Хабардин. — Табак
отличный»… Это было в июне 1955 года.

Приложили свои силы к поиску алмазов и другие иркутские
геологи: В.Б. Белов, Г.Х. Файнштейн, М.М. Одинцов.

В 1956 году в республике началась
промышленная добыча алмазов. Вот уже скоро
пятьдесят лет исполнится городу Мирному, бывшему районному
центру.

Якутия была самым моим любимым «цехом». Будучи фотокорреспондентом
ТАСС, я исколесил всю республику, а узнав о
находке алмазов своими земляками-иркутянами, немедленно
вылетел в Мирный. Дорога заняла на самолете одиннадцать
дней. На трассе всюду проливные дожди. Самолет приземлился
в Киренске, а в Мирном — глиняная взлетно-посадочная полоса.
Москва ждала и требовала срочной подлинной информации.
О якутских алмазах заговорила вся страна. Добрался я
до Мирного. В только что организованном участке из нескольких
человек (в основном бульдозеристов) принять фотокорреспондента
отказались. Появляться да еще с фотоаппаратурой было
не положено. Нужны были специальные
допуски, разрешения. А где их взять в этой глухомани.
Разрешили с трудом, без аппарата, присутствовать на
вскрыше первых метров будущей знаменитой трубки «Мир».
Предупредили: под ногами могут заблестеть
камушки — это алмазы. Я с любопытством вглядывался
себе под ноги… Случалось, попадались под сапогом сверкающие
на солнце «стеклышки». Когда здесь признали меня «своим
парнем» и поняли, что для меня самый дорогой алмаз — это
фотография, разрешили взять фотоаппарат. Что получилось:
трактора, самосвалы, стрелка-указатель, трубка «Мир»
и, конечно, люди-первопроходцы. Это и были мои первые
кадры, отправленные в ТАСС в Москву. Редакция ждала
горы алмазные, блестящие камушки, играющие гранями на
солнце. Но этого пока не было. Об этом позже.

В Мирном добывают как мелкие — промышленные алмазы, так
и крупные — ювелирные. Ювелирных 20 процентов. В Конго, дающем
половину (без СССР) мирового производства драгоценных
камней, только два процента оцениваются как ювелирные.

В Мирном появилась первая обогатительная фабрика. Мне
предстояло о ней рассказать и показать на снимках. Все
это, конечно, ожесточенно охранялось, и пустить меня на
фабрику ни партийные, ни государственные, ни хозяйственные
власти не решались. Давай разрешение и только. Телеграфирую
в Москву: «Помогите добиться съемок». Подключаем Якутский
обком КПСС, совнархоз. Идут переговоры, стороны обмениваются
телеграммами. Через несколько дней моих мытарств приходит
в Мирный руководству алмазного предприятия правительственная
телеграмма. Фотокоров, желающих побывать на первой
алмазной фабрике, было много. А разрешили только мне.
Я хожу «козырем» и обещаю своим коллегам «отрезать
негативчик»…

Снаружи фабрика ничего не представляла — это было нечто
из железных полуржавых листов, с покосившейся трубой, какими-то
коммуникациями, бачками, трубками, резервуарами. Все
это гремит, оглушая, со страшной силой.
Захожу в цеха фабрики, окруженный охраной с револьверами
и представителями специального первого отдела. За мной
следят десятки пар глаз. Очень хотелось сфотографировать
алмазы и много, много, целую горку в руках у операторов.
И каково же было мое удивление, когда вместо алмазов
я увидел горы черных камней на транспортере.

— Куда вы меня привели, — спросил я у сопровождавших
меня людей, — и зачем? У меня все это давно сфотографировано
и лежит аккуратненько в архиве.
Это же кормоцех — любая свиноферма так выглядит.

Я ушел с фабрики, не доставая аппарата. Никто из моих
товарищей не мог поверить, не поверила и редакция, так
долго добивавшаяся мне разрешения на эту съемку.

За алмазами я действительно охотился. Хотелось сделать
интересную фотографию. Такое могло быть раз в жизни.
Я познакомился с руководителями «Якуталмаз»,
с самым главным алмазником Героя Социалистического
Труда Викторам Илларионовичем Тихоновым (управляющим трестом).

Меня допускают к алмазам. В спецотделе в сейфе, в деревянной
коробке, в замшевом мешке, в целофановом пакете — и все
это с сургучной печатью… Сорок девять камушков:
самый маленький — пять каратов, самый крупный — сорок.
При мне их считает на стекле, отделяя один от другого пинцетом,
хозяйка этого отдела. «Это мы, — говорит, — для Никиты Сергеевича
Хрущева приготовили». Я так и не понял: чтобы показать
или подарить? И вот я первый раз так близко вижу эти
драгоценные камни. Боюсь прикоснуться к ним рукой. Они
совершенно не светятся, не горят, как я себе представлял.
Фантазирую: хорошо бы их снять в руках девочек-операторов.
Камушки пересчитывают, упаковывают, складывают в сейф —
все 49! Обещают девочек пригласить завтра. Назавтра приходят
девочки. Очень симпатичные. Я жду, пока девочки приводят
себя в порядок. Передо мной опять выстраиваются по счету
камушки — 49. Девчонки очень хорошие, поняли задачу
и безотказно позировали. Одна девочка была беленькой —
русской, другая смуглая — якутка. Так и было задумано.
Кадр получился исключительный. Никто еще в прессе так
не показывал алмазы. Жаль только, что по требованиям цензуры
нельзя было назвать фамилий этих алмазниц. Договорились
имена придумать: русскую девушку назвали Светлана Советская
якутку — Людмила Родина. Так появился снимок в «Комосомольской
правде», первой опубликовавшей этот кадр, может, потому,
что девочки — мои герои — были комсомолками…

Я стал приезжать в Мирный как к себе домой. Появилось
много друзей и знакомых. Очень помогал в работе упомянутый
управляющий трестом, мне стали доверять любые съемки.
Важно быть при этом «своим человеком». О якутских алмазах
в Мирном Центральная студия документальных фильмов снимала
картину для советского павильона международной выставки
в Брюсселе. Я много поснимал в карьере трубки «Мир»,
она уже значительно углубилась. Вместо старенькой обогатительной
фабрики превратилась в белый
айсберг из алюминиевых панелей, наполненных теплоизоляционным
материалом. Эта фабрика станет крупнейшей в мире. Чтобы
обеспечить ее водой, пришлось создавать искусственное
водохранилище емкостью 15 миллионов кубометров. Кимберлитовая
труба «Мир» стала напоминать уходящий конусом вертикальный
колодец, который, как сундук с алмазами, набит драгоценными
камнями. Город Мирный застроился многоэтажными домами.
От реки Лены в Мирный построена трехсоткилометровая
автомагистраль. Было что поснимать…

Киношников, как и меня, интересовали алмазы. Их должно
быть в кадре много. Но вот руководство треста не разрешает
высыпать мешок (в бумажных мешках, как цемент, отправлялись
из Мирного алмазы).

Кинорежиссер — бывалый мастер-хроникер — предлагает проделать
такую демонстрацию на глазах у всех. Купить в магазине
стеклянных граненых стаканов и на крыльце треста перебить
их камнями. Рассыпать на цветном красном одеяле и отснять.
Я иду к управляющему и говорю: «Это же на весь мир
будет хохма, никто и не поверит. Ребята уже купили сто
стаканов…»

Виктор Илларионович разрешил высыпать на одеяло мешок
алмазов. Я, конечно, воспользовался этим и сделал
еще один кадр: из рук между пальцев сыплются на гору
алмазы — огромное количество.

Начались разработки еще новых месторождений алмазов
на «Айхале» и трубе «Удачной». Я там бывал много раз,
приобрел звание «алмазного фотокора». Но, скажу честно,
я не был по-настоящему удовлетворен ни одним снимком
алмазов, хотя на Выставке достижений народного хозяйства
в павильоне «Сибирь» много лет экспонировался мой снимок
якутских алмазов (размер светящегося цветного диапозитива
выходил за метровую величину).

Через много лет я вернулся к алмазам. Хотелось сделать
такую фотографию, какой не было ни у кого из моих коллег.
В Мирном
меня и мои публикации о алмазном крае все знали
и почти никакого труда не составляло «попросить еще
горстку алмазов». Должен же я сделать снимок, где камушки
заиграют гранями и заблестят.

Самая светлая комната в конторе фабрики для съемки —
женский… туалет.

Консультантом-проводником была женщина из спецотдела
и, коечно, охрана с револьвером — тоже женщина. Захожу
в чистенький туалет. Солнце сияет в небольшом оконце.
Открываю висящую на одном шарнире форточку, приношу
из кабинета два стула, ставлю их внутрь спинками на
ширину рамки от форточки, рассыпаю алмазы и зеркалом
снизу напросвет (мне начальница подсвечивает солнечным
зайчиком). Так я еще никогда не снимал алмазы. Эффект
отличный — камушки начинают светиться. Мне показалось, что
камней маловато, и я прошу поднести еще мешочек. Охранница
с револьвером заговорилась в соседнем кабинете,
другая побежала к сейфу. А я остался один на один с этим
богатством. Съемка со всей ее подготовкой, подсветкой,
поиском нужной композиции длилась, конечно,
долго. Когда начальница пошла за партией драгоценных
камней, кто-то, проявив «сверхбдительность», предположил,
что фотокор исчез с алмазами…

На фабрике и в административном здании, где находилась
моя «съемочная площадка», сыграли тревогу. Но все, слава
богу, обошлось, никто не стрелял, и якутские алмазы были
возвращены в сейф алмазной кассы.

После я снимал алмаз весом в 56 каратов. Его назвали
«Марией» в честь рентгеноавтоматчицы самой крупной в
мире алмазной фабрики.