Всегда поражаюсь ветеранскому племени. Какой запас энергии,
жизнелюбия… Как будто и не было за плечами годов лихолетий,
разрухи, работы по восстановлению, вечных «выполнений
и перевыполнений», а в последнее время — и проблем
элементарного выживания. А может, наоборот — эта жизнь
в вечном «экстриме», во взведенном состоянии и сделала
их такими: «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат».

Первый раз «млат» прошелся по Борису Суханову до войны
— кончиной матери. Второй — аккурат 22 июня 1941 года.
Запорожье — город почти пограничный, и фронт очень
быстро докатился до Приднепровья. Отца, заслуженного
учителя Украины, уважаемого и известного
человека, командировали на вывоз архивов. И остались
Борис с сестренкой на попечении тетки. Уходя, отец просил
сына быть мужиком — беречь семью. Не уберег. Сразу
же после оккупации города сестру угнали на работы в
Германию… До сих пор в памяти Бориса Константиновича
стоят «телячьи» вагоны, набитые людьми, лай немецких
овчарок, лязг буферов и уплывающий на долгие годы разлуки
невольничий эшелон. А еще — страшные ночи, которыми
почему-то предпочитали охотиться на цыган и евреев
блюстители «расовой чистоты».

Надо ли объяснять, почему сразу же после освобождения
города нашими войсками шестнадцатилетний паренек попросился
на фронт…

— Полуправду пишут, будто тех, кто был под оккупацией,
пропускали через какие-то «сита» СМЕРШев и особых отделов,
— вспоминает Суханов. — Войне всегда солдат не хватает.
Мобилизационные пункты заработали сразу, но я как бы
«в обход» проскочил — пошел напрямую к полковому начальству.
Иначе бы по возрасту не попал… А так — парень рослый,
здоровый, в метрики шибко не смотрели. Зачислили. А
когда самостоятельно изучил и освоил пулеметное дело,
еще и инструктором поставили над взрослыми дядьками-призывниками.
Может, оттуда и пошел интерес к разным конструкциям?

Повоевать, правда, пришлось недолго. Уже под Мелитополем
получил жесточайшую контузию и полную потерю зрения
левого глаза. Очень удивлялся комиссар запасного полка:
«Даже годы не призывные, а уже инвалид…» Комиссовали
с отправкой домой.

Так с 1943 года началась иная, окончательная «поковка».

Окончил экстерном десятилетку, поступил в Запорожский
автомобилестроительный институт. Заканчивал его, правда,
уже как институт сельскохозяйственного машиностроения.
И по распределению — в город Миасс, что на Урале.

«Праведных — в Крым, неправых — в Нарым. Остальных
в Миасс, чтоб черти взяли вас…»

Тогда еще не знал Борис, что и Сибири миновать не придется.

— Послушаешь иных, так пятидесятые годы — сплошная
романтика и поголовный порыв «за туманами». А я в Сибирь
чуть ли не по этапу попал, — смеется Борис Константинович.
— Было такое слово — «надо». И все — твои планы, желания
побоку, дело прежде всего. Короче, прихожу как-то
на работу, а на проходной уже и пропуска нет, вместо
него — командировочное предписание и адрес: «Иркутская
область, комбинат-16». Что за комбинат, почему шестнадцать,
ничего не известно.
А ехать надо — «раньше думай о родине, а потом о себе».
— И неожиданно заключает: — Правильная в общем-то
песня. Жаль, что сейчас акценты переменились…

Сибирь 1952 года встретила не только новым местом, но
и незнакомой работой… Пресловутый «комбинат-16» оказался
особым объектом, которому предстояло решать задачу государственной
важности — обеспечить страну искусственными светлыми
моторными топливами из продуктов переработки… угля.
Нефтяные «моря» и районы были еще в перспективе. Начал
работать с должности дежурного механика в цехе. А ближе
к лету, когда было создано особое конструкторское бюро
(ОКБ), перевели в него на должность руководителя группы.

— Почему «особое»? А все было особым. В стране аналогов
не было: оборудование, технологии поступали из Германии
в счет репараций, даже опыт оттуда везли — кроме специалистов.
Учиться самих отправляли. Вот эту «особость» я не прошел
— вспомнили, что в годы войны жил на оккупированной
территории… Пришлось самостоятельно осваивать технику.

Смекалистым парнем оказался Суханов. Да и не
только он. Наверное, действительно время было такое,
что, кого ни возьми, все люди — со значительной буквы.

Директора комбината — Герой Социалистического Труда,
совмещавший должность первого заместителя министра
и начальника производства, Виктор
Степанович Федоров, сменивший его бывший начальник главка
в Москве Петр Кондратьевич Финенко, их будущая смена
— тогда еще молодые инженеры Евгений Дмитриевич Радченко
и Борис Александрович Блудов, начальник ОКБ Степан Владимирович
Подгузов…

— Меньше чем через год на сконструированном оборудовании
комбината было получено первое искусственное топливо
из черемховских углей. А вскоре было открыто и «нефтяное
море» Поволжья. Необходимость в дорогостоящем искусственном
топливе отпадала, и комбинату поставили иные задачи
— освоить нефтепереработку. Освоили. Еще не было нефтеперерабатывающего
завода, а наши ЭЛОУ (электрообессоливающие установки)
уже давали новое топливо. Кстати, их проектирование
и внедрение — полная заслуга конструкторского бюро,
— говорит ветеран.

Потом был новый виток в судьбе Бориса Суханова. Причем в
духе едва ли не авральной традиции. Хватают с утра за
рукав и с шутливо-нарочитой грубостью: «Ты где шляешься?
На тебя тут приказ подписали. Назначаешься начальником
проектно-конструкторского отдела (в «особости» необходимость
уже отпала)». Так в тридцать лет судьба повенчала Суханова
с ПКО и 38 лет до 1996 года вела по пути неразлучно…

— После Степана Владимировича Подгузова планку удержать
было трудно. Поэтому я изначально сделал ставку на
коллектив. И с тех пор этому принципу не изменял. Творчество,
особенно в проектных организациях, продукт коллективный:
человеку просто не под силу быть стопроцентно сведущим
во всех областях. А там, где речь идет о судьбе производства,
о безаварийности и надежности, в конечном счете, о жизни
и здоровье людей, — это условие обязательное. Ошибкам
места быть не должно. Нам это удавалось…

Борис Константинович бережно разглаживает на столе фотоальбом
и с теплой грустинкой говорит о товарищах. О товарищах-
женщинах. Так уж сложилось, что в ПКО трудились больше
они.

— Это вот Елена Охтина, это Надя Овчинникова, Зоя
Родионова, Люда Ушакова, Надя Борискина, Поля Евграфова,
Нина Кротова, Таня Медведева… Да разве всех перечислишь.
Ведь сорок четыре года отдано конструкторскому отделу.
Со многими пришлось поработать. Многих уже нет в живых…

В жизни Бориса Константиновича есть и личные потери.
Сначала ушел отец Константин Петрович, заслуженный учитель
Украины, кавалер ордена Ленина. В 1970 году — жена
Людмила Константиновна. С тех пор один воспитывал двоих
детей — дочь Марину и сына Дмитрия. Оба получили образование,
стали неплохими людьми. С дочерью до сих пор под
одной крышей…

Может, еще и поэтому не уехал обратно на «юга», на привольную
и милую Украину. А с другой стороны…

— Я как-то подумал: а смогу ли отсюда уехать? Ведь
здесь вся моя жизнь. На что ни посмотри, везде частичка
или труда, или участия. Комбинат, его цеха, технологические
линии. Даже в строительство баз отдыха, эллингов, причалов,
роликодрома, на котором тренировалась и сборная России
по конькобежному спорту, вложено немало труда и фантазии
нашего ПКО.

Знаете, может, это и высокопарно, но мало на свете людей,
которым посчастливилось жить в городе, что рождался
на их глазах и рос вместе с ними.

Ну куда я теперь без Ангарска? А люди? Мы до сих пор
встречаемся на «мальчишниках-девичниках». Даже те, кто
живет в других городах. Из Москвы приезжают. Вот и в
этом году планируем большую встречу…

И еще один «крючок», который цепко держит Суханова в
Приангарье: страсть к рыбалке. Именно к нашей сибирской
рыбалке…

— Повезли однажды канадцев на Байкал порыбачить. Оба
— люди состоятельные. Из-за своей страсти полмира объездили.
А у нас не бывали. Приходим на залив. Плацдарм маленький,
блеснить только на «пятачке» метров в сто можно — дальше
скалы и топь. Кажется, какой уж тут простор или выбор? Ну
ребята, конечно, без всякой надежды и энтузиазма спининги
наладили, разошлись насколько возможно и давай подальше
от берега бросать. Секунды не проходит — у них по рыбине.
Меняют заброс — то же самое: хоть дальше, хоть ближе,
хоть под самые ноги… Через полчаса у обоих садки полные.
Даже расстроились: «У нас, мол, не так. Чтобы рыбу
поймать, за ней поохотиться надо. А здесь как в рыбном
бассейне… Это же первобытность какая-то, как при сотворении
мира. Вы даже не подозреваете, где вы живете». Вот так.
Как же отсюда уехать? Считай, что в Эдеме живем…

— А как омуль «с душком», Борис Константинович? —
спрашиваю у Суханова.

— Первый запах до сих пор помню, — смеется Суханов.
— Это мы только-только в Сибирь приехали. Поезд, помню,
остановился в Нижнеудинске, и все на базар побежали.
Смотрю, рыбой торгуют. Запах — с ног валит, а народу
не протолкнуться… Я давай нос зажимать, а сзади на
плечо чья-то рука: «Ну, паря, видно, не сибиряк.
Это же самый что ни на есть местный
кислород, высшая проба…» Ничего, дышать научился.

Уходить от Бориса Константиновича не хотелось. Нравилось
говорить с ним, слушать его воспоминания, меткие суждения
о людях и времени, о прочитанных книгах… Поражала
живая энергия этого племени. Господи, дай им прожить
еще долгую-долгую жизнь. Может быть, глядя на них и
мы научимся не канючить, не озираться в потемках…