… Как вообще судьба кроит жизнь человека? Как и кем
составляются «кройка» и та «трассировка», по которой
будет строиться отмеренный путь? «Знал бы прикуп — жил
бы в Сочи». А живем — «где родился», «где пригодился».
Последнее — даже вернее…

Родилась Элли под Омском в интернациональной семье:
папа, Константин Петрович, — эстонец, мама, Тюннэ
Матвеевна, — финка. Он приехал в Сибирь с родителями
в начале XX века в поисках лучшей доли, она — горничной
в семью богатого омича — тоже туда, где «сгодилась».
Но детям — старшему Лео и дочери Элли — случайной судьбы
не хотели. Потому, хоть и привычней было жить в национальной
среде (по Сибири много было тогда маленьких «Лифляндий»,
«Эстляндий», «Ревелей», «Тарту»), решили перебраться
в село с русской школой. Элли Константиновна до сих
пор помнит, как тяжело было ей, до восьми лет говорившей
на эстонском и финском, учить русский язык в селе Соловецком.
Но выучила, и не только язык, — способной девчонке прочили
хорошее будущее, и пришлось семье переехать в райцентр Калачинск
с школой-десятилеткой.

Вот отсюда, наверное, и начинается ее основная «кройка»
судьбы. Судьбы, которую определяли потребность и
время.

— Тогда модно было жить по призывам, — вспоминает
Лане. — «Комсомолец — на трактор!» — садились на
трактор, «Комсомолец — во флот!» — шли во флот…
Я поспела к годам «химизации». И хотя не бог весть
какой химичкой была, решила поступать на химфак Свердловского
политеха. Так с 1939 года и пошла жизнь «по призывам».

Первым была химия. Второй определила «финская кампания»
1940 года: кровопролитный Карельский фронт показал, как
много нужно в боях не только бойцов, но и медиков.
Элли идет на курсы санитарных инструкторов. Получила
диплом за три дня до начала Великой Отечественной.
И — новый призыв, отодвинувший химию на пять бесконечных
лет. Работала санитаркой в эвакогоспиталях на Урале,
на Украине. Прошла всю войну. Там сердцем поняла, что
«чужого горя не бывает, кто этого понять боится, наверно
или убивает, или готовится в убийцы».

И самая большая радость после Победы — когда начальник
госпиталя пожал руку и по-отцовски поздравил: «Теперь,
дочка, можешь учиться».

В 1946 году восстановилась на третий курс родного УПИ.
Через 10 лет после поступления получила в 1949 году
диплом инженера-технолога по переработке топлива. Диплом
«девичьего выпуска» — парней, с кем поступала, не вернула
война.

— И снова «призыв», — смеется Элли Константиновна.
— Скорее приказ: ехать в Иркутск до получения особого
распоряжения. Так попала на комбинат-16, будущий АНХК.
Честно сказать, думала, ненадолго: к тому времени были
свои планы, задумки. Хотелось остаться в науке, при
кафедре. Но… судьбу не обманешь.

Помню первое впечатление от встречи со стройкой. Началось
на иркутском вокзале: сижу на перроне, жду поезда на
Китой. Подходит женщина, спрашивает: «Вы тоже «на передачу»?»
А я: «Что вы, мне передавать некому». А у самой душа
в пятки — ну, думаю, попала. Оказалось, «передачей»
местный поезд зовут.

Поезд привез к полустанку не полустанку, складу
не складу. Кругом штабеля грузов. Какие-то ящики, трубы,
горы леса и кирпича. Несколько деревенских домов и много
бараков-времянок. «Соцгород» — будущий Ангарск еще
только планировался. Но запомнилось больше не это,
а люди и отношение к людям.

В первый же день молодых специалистов принял директор
комбината Николай Иванович Ярополов. Расспросил о специальностях,
выслушал пожелания, сделал пометки в блокноте. В этот
же день дал команду жилье найти. А со следующего
утра — на работу. Элли попала на будущий газовый завод
— все-таки «топливщик-химик». Начинала с куратора проекта:
приемка оборудования, изучение технологий, привязка
к заданию. Вот когда пожалела, что преддипломная практика,
хотя и проходила в Германии под Дрезденом, не была «пристыкована»
к будущей специализации. А жаль, многое могло бы пригодиться
— ведь все оборудование поступало оттуда, в счет репараций
за потери в войну. Но пытливый ум и самодисциплина помогали
понять если не головой, то руками. Не случайно от
курирования проекта ее перевели на кураторство цеха,
а потом назначили и начальником производственного отдела.

…И опять о людях. Элли Константиновна вспоминает первую
зиму в Китое. Лютые холода, замерзшую Ангару, потрескавшиеся
от холода березы и кедры и ни на минуту не прекращающуюся
работу. Не потому, что жесткое «надо» было сильнее природы,
а потому, что за ним были и организация, и организаторы.

— Снабжение было отличное: теплые вещи, питание, жилье.
В ноябре сдали первый капитальный корпус под управление
комбината, а затем и квартиры для новоселов.
Без крыши над головой никто не остался…

Первое время Элли очень скучала по институту, по
кафедре, по науке. С нетерпением ждала писем от профессора
Гофмана. Читала советы: «Не забывайте химию. Налегайте
на немецкий язык. Германия — колыбель большой химии».
С этим улыбчиво соглашалась — примеры были под боком,
но со многим и спорила. Особенно в части того, что место
науки — в лаборатории.

— И знаете, постепенно пришла к мысли, что химия —
это ведь не просто опыты случайных реакций. Опыт —
это уже знание. А знание — значит польза. Так где же
ее и приносить, если не на производстве? А наука…
Я ее никогда не бросала, у меня принцип был: «Чтобы
с людей что-то спрашивать, надо самому это знать». Так
что и учила, и училась одновременно.

В 1960 году к Элле Константиновне подошел парторг
ЦК на комбинате Павел Алексеевич Подругин: «Скажи, какой
кран нужен, чтобы тебя с завода вытащить? В общем, есть
решение назначить тебя руководителем группы в технический
отдел управления. Согласна? Тогда еще подучиться придется».

Так Лане попала на курсы повышения квалификации в Московский
химико-технологический институт имени Менделеева и с
1961 года — в управлении комбината. До 1979 года была
заместителем начальника техотдела, здесь же за успехи
в выполнении заданий 8-й пятилетки была награждена
орденом Октябрьской Революции, знаком «Отличник нефтехимической
промышленности», отмечена званием «Почетный нефтяник».

… В 1979-м — новый виток в судьбе: пришлось фактически
возглавить областное научно-техническое общество газовой
промышленности. Фактически — потому что должность
председателя была «почетно-общественной», а всю «штатную»
нагрузку нес его заместитель. Пока НТО находилось в
Ангарске, Элли Константиновна работала с удовольствием,
но с переводом «газовиков» под крыло Нефтепрома и
необходимостью перебираться в Иркутск от должности
отказалась: прикипела к Ангарску, к комбинату и людям.

Люди и город — это все, что у нее осталось после смерти
родителей (в 1959 году Константин Петрович и Тюннэ
Матвеевна переехали к дочери в Ангарск). Братья Лео
и Олаф жили своей жизнью. Совсем собралась уж на пенсию,
а тут предложили пойти на опытный завод специалистом
по газовым установкам. И еще пять лет работала по любимой
профессии.

— Элли Константиновна, а как же семья, дети? — задаю
я дежурный вопрос и уже через минуту жалею о бестактной
журналистской «шаблонности»…

Ответ прост и достоен:

— Я — невеста войны. Так получилось, наверное, что
мои женихи не вернулись.

Мы сидим в большом зале музея трудовой славы АНХК
— последнем месте работы Элли Константиновны Лане,
перебираем документы, фотографии, рассматриваем макеты
и стенды. Здесь — вся жизнь комбината, его прошлое
и настоящее. И, наверное, будущее. Дважды при мне
звонил телефон, и нынешнему директору музея Николаю Борисовичу
Пихтину, преемнику Элли Константиновны, пришлось извиняться
за невозможность принять посетителей: идет ремонт, экспозиция
готовится к юбилею АНХК.

— Да. В Финляндию мы с младшим братом Олафом съездили
в 1989 году. Нашли городок, где родилась наша мама,
отыскали регистрационную книгу, где о ней записано:
«по спискам значится числящейся в Сибири». В Эстонии
у меня двоюродные сестры, племянники. Ездила туда часто.
Последний раз была в 2001 году. Переписываемся. Ко мне
приезжали. Очень им понравились и Ангарск, и Байкал,
но говорят: «Это не наше». А я вот тоже скажу:
и у них там красиво и жить хорошо, но… и Эстония не
моя. Так что это судьба. Хорошая ли, плохая, но своя.
Как и у каждого.