В этом году исполнилось 60 лет Иркутской школе музыкантских
воспитанников. Как такую замечательную дату пропустить?!
И вот мы, т.е. ваш покорный слуга и фотокорреспондент
«ВСП» Николай Бриль (а было это весной текущего года),
в гостях у ребят, у замечательной женщины, директора
школы Валентины Дмитриевны Лапшаковой, у учителей. Ходим,
смотрим, пишем, снимаем. («Восточка» тогда посвятила
школе целую страницу. Мало того, за свой счет наша
газета и областная типография N 1 выпустили красочный
20-страничный буклет, который получил каждый ребенок
и преподаватель).

В одном из музкабинетов, куда мы заходили для знакомства,
нам представили молодого преподавателя с фамилией, которая
заставила нас задержаться здесь подольше: Дэвид Уэллетт.

— Дэвид, — улыбнулся молодой человек, — преподаю
класс саксофона юным воспитанникам.

Мы договорились встретиться с ним
и поговорить попозже, осенью, когда начнутся занятия.

И вот эта встреча недавно состоялась. Слегка приоткрыв
дверь, из которой доносились звуки саксофона, я увидел
знакомую фигуру молодого человека. Прижав к губам инструмент,
он выводил чарующую мелодию, увы, незнакомую мне. Я
удивился только, что саксофон может быть так философски
тих, так нежен.

— О, — сказал Дэвид, опуская сакс, — прошу, заходите.

Конечно, первый вопрос был:

— Дэвид, ты как здесь оказался?! Вдали от родного дома, от…

— Америка, штат Мэн, город Горэм…

— Вот именно. Далековато, Дэвид. Или в городе Горэм
не любят саксофона?

— Нет, в Америке саксофон популярен.

— Ну, тогда давай по порядку…

И вот что рассказал мой собеседник.

Штат Мэн (он произносил — Минь) — на самом северо-востоке
США. Здесь он родился, закончил консерваторию. Здесь
познакомился с такой же юной музыкантшей (валторна)
по имени Эзми. Женился. Родился мальчик (как оказалось,
далеко не последний — потом были еще мальчик и девочка).
Но пока еще был только один мальчик, Дэвид и Эзми немного
поработали в родном штате. А потом им кто-то из американских
музыкантов, побывавших в Иркутске, рассказал о Сибири
и сибиряках, о Байкале и Ангаре.

— Собираемся! — сказал Дэвид молодой супруге. — Я уже
написал письмо в Иркутский педуниверситет, меня приглашают
на курсы русского языка. Поедем, а там видно будет.

Странно, но Эзми не возражала.

Так они появились ровно пять лет назад на перроне иркутского
вокзала. Градусник показывал минус 38 —
такая температура была 28 ноября 1998 года. Это Дэвид
хорошо запомнил.

— Дэвид, — говорю, — надо было сразу же садиться
на обратный поезд.

— О, нас это не напугало. В штате Минь тоже бывает
холодно, — он же прямо на границе с Канадой.

— Ну хорошо, мороз вас не испугал. А… все остальное?

— Незнание русского языка. Но мы учились,
закончили курсы. На это ушел год.

— Ты вполне сносно говоришь по-русски, Дэвид. Ну хорошо,
закончил курсы…

— Я ведь писал письмо и в школу музыкантских воспитанников.
Меня пригласили, и вот уже 4 года мы с мальчиками учим
саксофон. Как это по-русски… — «сняли» квартиру в микрорайоне
Университетский. Жена Эзми сидит с детьми, а я работаю
здесь, иногда подрабатываю в музтеатре, даю частные уроки.

— Жена сидит дома с мальчиком? — так ведь ты сказал,
Дэвид?

— Нет, она сидит с двумя мальчиками и одной девочкой,
ей два года. Да, два малыша родились уже здесь, в Иркутске.

— Вы смелые ребята, Дэвид… А как отнеслись
к твоему поступку дома? Родители, конечно, решили,
что сыну захотелось хлебнуть сибирской экзотики.
Или российской — это все равно.

— Никакой экзотики нет. Я работаю, и мне тут хорошо.
И Эзми меня понимает. Она ходит с детьми на детскую
площадку. У нас свой круг знакомых — это все окрестные
мамы и бабушки. Они ладят.

— Дэвид, извини, что я тут все время верчусь вокруг
пресловутой экзотики. Но все же, согласись, твое решение
ехать за тысячи верст (миль) от дома необычно. Не
так ли?

— Мы привыкли весь мир делить на границы. Сегодня это
понятно, завтра мы будем смотреть на такие вещи совсем
по-иному. Для меня это «завтра» наступило сегодня. Я ощущаю
себя вполне комфортно, — я люблю детей, люблю музыку,
занимаюсь любимым делом, мне хорошо.

— Ты ощущаешь себя человеком земли?

— Я бы так не сказал. Я скромный человек, и мне много
не нужно, хватает того, что имею. Я удовлетворен
ощущением того, что я делаю пользу. И это — главное.

— Но все же, жить на что-то надо. Я знаю — ты в школе
работаешь бесплатно.

— Мне помогают спонсоры из Америки, которые меня знают.
Но это очень немного.

— Как тебе с русскими ребятами, они тебя понимают?

— Думаю, да, понимают.

— Они любят твой инструмент?

— У меня не очень много учеников: ведь саксофон — трудный
инструмент. И не очень популярный. Что очень жаль,
ведь он может «изображать» и скрипку, и виолончель,
и трубу. Он очень многогранен, и его предназначение
отнюдь не только джаз, как это некоторые представляют.
Мы очень много изучаем классики.

— Русской?

— Классика бывает только мировой. Мы играем очень много
европейской классики.

— У тебя есть хороший ученик?

— Да, в школе есть очень интересный мальчик — Андрей
Пухтий. В Пскове он получил н смотре Всероссийский диплом
за исполнение. Я должен сказать, что не все ученики
могут добиться хороших результатов: ведь музыка — это
не только слух, но и терпение и очень тяжелый труд.
Не все ребята это понимают, и не все поэтому становятся
хорошими музыкантами. Но это как раз тот случай, когда
нужно не количество, а качество.

— Дэвид, я знаю, в Иркутске есть американцы, которые
работают в других учреждениях, преподают и так далее.
Вы встречаетесь?

— К сожалению, нет. Или очень редко — некогда. Мой
день сильно загружен, хватает только на работу и на
дом.

— Есть такое состояние — ностальгия, тоска по родине…

— У меня ее нет. В этом году мы были у себя на родине,
у родителей. Встречался с братьями и сестрами, рассказывал
о том, как живу здесь, в Сибири. Они не осуждают и не
отговаривают меня: ты взрослый, ты должен сам все
решать.

— Дэвид, есть такое противное слово, и я бы не хотел
его называть, но «замену» ему подыскать трудно: «менталитет».
Тебе, американцу, оно, наверное, ближе. Ты можешь сравнить
«образ» российской жизни и американской?

— На этот вопрос очень трудно ответить, он для специалиста.
Могу сказать только, что мы очень, очень разные. Во
всем — в образе мыслей, в чувствах, в отношениях между
собой. Я повторяю, мне очень трудно ответить на ваш вопрос.
Наверное, он не по адресу. Я могу только сказать, что
и с детьми и со взрослыми я нашел общий язык. Хотя меня
может что-то и не устраивать, но я — гость, а гостю
надо соблюдать правила вежливости.

— Я думаю, есть «предмет»,
на котором можно выяснять взгляды достаточно откровенно:
как вашей семье русская кухня, что ваша Эзми дома готовит
для вас?

— Она отлично научилась готовить русский борщ, а я
— пельмени. Правда, лепим их не часто — нас вполне
устраивают те, что мы покупаем в магазине.

— Ты играешь на саксофоне, жена, наверное, не забывает
свою валторну. Представляю, что говорят ваши соседи,
когда дома вы «тренируетесь»…

— Мы делаем это очень тихо и совсем редко: жена ведь
всегда занята детьми. А у меня есть мое музыкальное
училище, вот этот кабинетик, где места хоть и немного,
но мне вполне хватает…