— Как Вы относитесь к тому, что «Единую Россию» часто называют
партией чиновников? Вот чиновники из НДР перетекли к «единороссам»,
и если завтра будет придумана другая партия с таким весом, как «Единая
Россия», то они тут же переметнутся к ней. И так будет происходить всегда?

— К сожалению, такие люди всегда были, есть и будут. Мне кажется,
достаточно того, что ты знаешь: завтра эти люди побегут вот туда,
послезавтра — в другое место. В моем понимании, главное — чтобы они не занимали
полярно противоположные позиции по отношению к стране. Конечно, у каждого
может быть свое видение, своя оценка власти. А полярно противоположные
позиции — это открытая, откровенная пропаганда фашизма, национализма,
призывы к переделу границ, к развалу страны. Это для меня неприемлемо. Но
сегодня не о чем беспокоиться. В руководстве партии образовался хороший
костяк. Я думаю, что если мне представится возможность заниматься только
своим делом, то я спокойно покину эту свою деятельность, я спокоен за
руководство партии…

— Недавно Вы с Грызловым заявили о том, что партия будет биться
за то, чтобы учителям и врачам увеличили зарплату. Вы готовы
придерживаться этой позиции?

— Конечно, придерживаюсь. Вы сами посудите: о ком сегодня еще заботиться?
Учителя — это наш завтрашний день. Все то, что было упущено за эти годы, уже
приносит негативные плоды. То же самое с врачами. И врач, и учитель должны
думать только о своем деле. О том, как лучше построить урок, какую предложить
методику лечения. А у них подчас голова занята тем, где деньги достать, чтобы
еды купить. Это недопустимо. Не должно в нашей стране быть бедных людей, я в
этом глубоко уверен. И в некоторых регионах ситуация меняется. Если три года
назад мы говорили: только бы не спугнуть, то сейчас мы говорим: это надо
развивать, всячески поддерживать.

— Вас называют уникальным политиком: Вы поддерживаете отношения
с теми людьми, которые ушли из политики, либо их убрали, и они сейчас
находятся не в лучших для себя ситуациях. Вы продолжаете с ними
дружить, это не осложняет Вам жизнь?

— Может быть, и осложняет. Но я никогда не общаюсь с людьми в
зависимости от их статуса. Ведь завтра и ты можешь оказаться в такой ситуации.
Скажем, в 2001 году, когда появились разного рода нападки в прессе на МЧС,
Шойгу, естественно заказные, это была, с одной стороны, довольно тяжелая
ситуация, а с другой — мне кажется, необходимая. Необходимая для понимания
того, что происходит вокруг тебя. Знаете, говорят: «телефоны замолчали». У меня
ситуация была немножко другая, потому что все те, с кем я дружил и продолжаю
дружить, не сговариваясь, не то что звонили, а просто приезжали. Это,
пожалуй, самое ценное. А так: сегодня дружу, завтра тебя уволили, я с тобой не
дружу — это не дружба.

— Известно, что на Вашей охотничьей заимке в Сибири был президент.
В свое время об этом писали. Вы просто разговаривали о жизни или
охотились?

— Одним словом, просто отдыхали. Мы много ездили на лошадях, парились
в настоящей сибирской бане. Называть это охотой я бы не стал. Сезон
был не тот. Цель была просто отдохнуть. Говорили о жизни и, конечно, о судьбе
страны…

— Отношения на публику Вы не признаете?

— Естественно. Я признаю только нормальные мужские отношения. А как-то
афишировать… Я понимаю, если бы мы взяли олимпийское золото в беге на
50 км.

— Все знают, что Вы подарили Владимиру Путину щенка лабрадора. То
есть подарили, по сути, ему надежного друга? Он Вас признает?

— Это невероятно умная и добрая собака, и я рад тому, что она
действительно стала другом президента. Но у собаки должен быть один хозяин.
Моя собака за свою жизнь принесла более двадцати щенков. И многие друзья мои
имеют щенков от моей собаки. А половину помета я сразу отдаю в наш
спасательный центр. Пусть растут и становятся спасателями.

— А есть желающие взять щенка — родственника пса президента?

— Желающие хорошего щенка взять есть, таких людей много. Но наши
возможности не беспредельны…

— То есть Вы из этого бизнес делать не стали?

— Нет. Хотя мог бы.

— Сегодня с Камчатки идут сообщения о провале подготовки к зиме. И
опять не исключено, что исправлять ситуацию придется именно Вам?

— Такой шанс не исключается. И этот вопрос опять же из разряда тех, что
относится к ответственности после выборов. Главное — выбрали, а там как хочешь:
хоть расцветай, хоть не расцветай. По нашим законам и губернатор избирается, и
мэр избирается. Начинаешь спрашивать с губернатора, он кивает на мэра. Вся
беда в том, что в некоторых регионах руководители не готовы управлять в
кризисных ситуациях. Правда, справедливости ради замечу, мы по этому поводу
сильно шумим последние 3 года, и многие стали учиться, ситуация исправляется.

— Какая самая тяжелая авария для Вас была в этом году с
психологической точки зрения?

— Наверное, авария вертолета Ми-8 на Камчатке, во время которой погиб
губернатор Сахалинской области Игорь Фархутдинов. Когда знаешь человека
близко, много с ним работал, это очень тяжело. Мы вместе с ним были в самых
тяжелых ситуациях. И землетрясения, и наводнения, много работали вместе.

— Несмотря на то, что Вы уже больше 10 лет в этой профессии, чувства
притупления не наступило?

— Вы знаете, временами наступает это чувство. Усталость от такого
количества тяжелых печальных событий. Но когда чуть отдохнешь, задумаешься,
что суть твоей жизни — помогать людям, то появляется второе дыхание. Очень
важно видеть результат своей работы. Для меня это спасенные люди.

— Ваша профессия далека от политики. Вас знают, ценят по Вашим
делам. Вы известны. И все-таки Вы пошли в политику. Вам мало славы?

— Я никогда не искал славы. Терпеть не могу всех этих рейтингов и уверен, что это
тоже выборные технологии. Я много раз говорил, что в душе я спасатель. Но я
пошел в политику по одной простой причине. Я надеюсь собственным
авторитетом, знаниями, энергией привлечь достойных людей на свою сторону.
Вместе мы сумеем сделать в России жизнь лучше.