!I1!Впервые я встретила его в начале девяностых. Он был
в ту пору заведующим хирургическим отделением
медсанчасти Иркутского аэропорта. О котором, между
прочим, шла странная молва: будто там не спешат
избавляться от трудных пациентов. Не выдворяют
больного, если его диагноз оказывается сложнее
поставленного раньше. К примеру, поступил человек с
банальным аппендицитом. Прооперируй его — и пусть
себе идет на все четыре стороны. Но при более
тщательном обследовании вдруг обнаруживается
затаившаяся до поры этакая препротивная «язвочка».
Хирург может ее «не заметить». А может повторно
взять на операционный стол. Так вот слух был: Борис
Леонидович Кручинин замечал всегда. Чем в немалой
степени свою жизнь усложнял.

А надо сказать, что в почте редакции жалоб на
тяжкие, чреватые осложнениями вояжи людей в машинах
«скорой» от одного приемного покоя к другому —
никакая не редкость. Так бывало и десять лет тому
назад, так ведется и поныне; боюсь, что не скоро
исчезнет и завтра. Слишком многое нужно менять в
медицине, чтобы занедужившим человеком, простите,
перестали играть, словно мячиком: то стационар не
того профиля, то сам пациент не из того района. На
этом фоне хирург, добровольно утяжеляющий себе
существование, представлялся чудаком. Если и не
пытающимся остановить крылья ветряной мельницы, то
принимающим решения всегда в пользу пациента и
внаклад самому себе.

Но Борис Кручинин оказался меньше всего похожим на
Дон Кихота. Сдержанный, чуток ироничный, что начисто
исключало даже намек на какой-либо эмоциональный
выплеск. Единственно, что позволил он себе при нашей
первой, десятилетней давности встрече, так это
определить свое ремесло как поливалентное. Так и
представился: «Я поливалентный хирург, оперирующий
сегодня на желудке, завтра — на грудной полости,
послезавтра — на печени». Зато подтвердилось
главное: соглашаясь на предложенную ему должность
заведующего хирургическим отделением медсанчасти,
он действительно поставил условие: никогда не
отсылать больного, если есть возможность помочь ему
здесь, на месте.

Врач высшей профессиональной квалификации, прошедший
специализации по авиационной и космической медицине,
по пластической хирургии, по онкологии и по
эндоскопии, оперирующий ежедневно… Я была уверена,
что рано или поздно он шагнет выше, займет ту
карьерную ступень, которая ему, талантливому
трудоголику, под стать. И вот десять лет спустя
встречаю его в сельской больнице! В ЦРБ Иркутского
района.Тоже заведующим хирургическим отделением, но
каким — всего на 25 коечек. Между прочим, по нашим
российским стандартам, на 25 коек полагается только
один оперирующий хирург. Так что он здесь, в
больнице райцентра — поселке Дзержинском (и в ее филиале, что в
Хомутово) един в двух лицах. На нем все без
исключения операции, на нем и вся рутина маленького
заштатного стационара. В Дзержинске «режет всякую
мелочевку». В Хомутово, где хорошо оснащенный
операционный блок, — все плановые операции: «всякие
там холециститы и аппендициты». Такой вот «взлет»,
способный хоть кому напрочь загасить душевный свет,
без которого ничего, кроме посконных будней, не
различить. Поэтому я очень боялась новой встречи:
согласитесь, ничего нет мучительнее, чем видеть
бессмысленную расправу судьбы над талантом. Но
хирург Кручинин от такого разочарования избавил. Он
был таким же. Все так же прям и немного усмешлив
взгляд синих глаз. Все так же уверен в себе и
сдержан. Вот разве что стал чуть кряжистее, да
морщины резче обозначились на лице.

— Ничего не попишешь, я теперь отношусь к старшему
поколению хирургов. Так что принимайте таким, каков
есть.

— Это вы-то, Борис Леонидович? По-моему, если не
изменяет память, вам сейчас, десять лет спустя,
нет и пятидесяти. И не вы ли говорили мне
когда-то о том, что возраст хирурга — понятие
очень относительное? Если здоровье нормальное, если
руки не подводят, может оперировать хоть до
восьмидесяти…

Дежурный диалог. За ним мгновенно угаданный немой
вопрос: откуда такой зигзаг пути, хирург Кручинин? И
сразу же спокойный ответ: ничего особенного, все
банально, как вскрыть на чьей-то руке созревший
абсцесс. История и впрямь по нашим временам обычная:
благополучное лечебное учреждение, попав в воронку
рынка, пытается устоять. И в поисках надежного
прибежища то меняет свой юридический статус, то
своих администраторов. Но, увы, одновременно все
дальше отходит от тех принципов, которые в лечебной
практике для хирурга Кручинина остаются главными:
интересы больного должны быть превыше всех передряг.

Он уходил с болью. Не поверите, но был уволен новой
администрацией за… неисполнение служебных
обязанностей. Это он-то, отдавший хирургическому
отделению медсанчасти аэропорта 10 лет! По сути, создавший его и
бережно собравший коллектив таких же, как сам,
одержимых профессионалов. И он — не справился?

Бегущий всяких будничных дрязг, чуткими пальцами
осязающий вес каждой минуты, он на этот раз ввязался
в конфликт. В конце концов, была задета его
профессиональная честь. Его человеческое
достоинство. Восстановился по суду. И тут же, в тот
же день, написал заявление об уходе. Вот, собственно,
и все, что стряслось.Досадная нелепость, однако из
разряда тех, что слабых повергает во прах, сильным
же придает упрямства, азарта, злости. Борис Кручинин
— личность сильная. А посему не усмотрел в
случившемся ничего трагического, никакого для себя
краха. Однако не для людей, работавших многие годы
рядом с ним. Спрашиваю:

— Взыграло тщеславие, Борис Леонидович?

Возражает:

— Да вовсе нет! Беда в другом: когда со мной та
катавасия случилась, коллектив отделения встал на
мою сторону. Но сейчас не те времена, когда с мнением
коллектива считаются. Поэтому из того состава
разогнали практически всех…

Молчит несколько мгновений, словно размышляет, стоит
ли продолжать. И все-таки решается на признание:

— В будничных сшибках медицинский мир грязен сам по
себе…

— Как мир театрального закулисья?

— Нет, тут есть разница. Там страдает актер или
режиссер. А у нас в первую очередь — пациент. Это
куда страшнее…

А я при этом думаю, каким умницей оказался главврач
Иркутской районной больницы, Виталий Василеьвич Иванов, буквально на лету
перехвативший хирурга такого уровня; и еще о том,
как в конечном итоге повезло живущим в Оеке и в
Введенщине, в Хомутово и в Дзержинске, в Большой
Речке или в Урике. Теперь не страшно, если город
отсылает их восвояси то ли за неимением мест в
областном стационаре, то ли еще по какой причине. У
них теперь свой доктор, довериться которому —
значит спастись. Что же до самого Бориса
Леонидовича Кручинина, то его представление о
«везении» или «невезении» в упрощенную схему никак не
укладывается. Если проследить его путь, то покажется,
будто он стелится под уклон: 15 лет отдано областной
клинической больнице. Зам.главврача по хирургии, старший
ординатор отделения хирургии. Зам. главврача по хирургии первой
иркутской городской клинической больницы.
Заведующий хирургическим отделением медчанчасти
Иркутского аэропорта. Наконец, ЦРБ Иркутского
района. Но не верьте своему ощущению, будто ступени его
карьеры идут вниз. Просто хирург Кручинин — не карьерист в
общепринятом понимании. Десять лет назад он
признался в том, что любую административную
должность воспринимает как наказание, как «отсидку»,
крадущую его личное время. Раньше он считал, будто
«хирург растет первые пять-семь лет и то, что успел
за этот срок, то с ним навсегда». Сейчас слышу от
него: «Хирург растет столько, сколько он оперирует,
идти нужно только в гору, и не дай бог растеряться,
когда на операционном столе перед тобой больной. А
что за окном операционной — город или сельская
улочка, — абсолютно без разницы. Хирургическая
привязанность от сего не зависит…»

— Странное какое определение — хирургическая
привязанность. Раньше слышать не приходилось…

— Не странное, а, на мой взгляд, точное. Означает,
что врач сам нуждается в своей профессии, в
хирургии. Означает, что врач в нее влюблен. А не то,
что папа-мама хирурги, вот и дите свое привязали. Ну,
защитит дите диссертацию, а в хирургии будет
нуждаться постольку-поскольку. А там придет в
медицину третье поколение, которому вообще до
хирургии дела нет. Так начинается самое страшное…

Хирурга Кручинина никто «за рукав» в медицину не
тянул. Зато учителя у него — слава и легенда
иркутской хирургической школы: Вера Николаевна Ванеева,
Александра Васильевна Серкина, Всеволод Иванович Астафьев,
Николай Викторович Шинкарев. Они
не только «поставили» руку своему молодому коллеге
(«ставят» же голос начинающим певцам), но и сообщили ей
необходимую отвагу и уверенность, а еще, что очень
важно, — аккуратность, восходящую к красоте. В устах
самого Бориса Леонидовича это звучит (цитирую его)
так: «Предположим, хирург оперирует аппендицит. Потом
что-то осложнилось, и хирург оправдывается, находя
тысячи причин. Или гинеколог; женщина, рожая,
разорвалась. Можно ушивать аккуратно. Полчаса, час.
А можно как попало. Конечно, ребенок жив, мама
жива. Но какие проблемы потом начинаются».

Мне сдается, восхождение Бориса Леонидовича
Кручинина к новой вершине — к контурной пластике —
не в последнюю очередь предопределено его осмыслением понятия
красоты в хирургии. Или, если точно переводить с
греческого языка, — в рукоделии. Я его однажды,
давно, спросила:

— Вы каждый день оперируете; наверное, к
распростертому телу у вас уже нет почтения, как, к
примеру, у тургеневского Базарова?

И услышала в ответ чуть удивленное:

— Тело, пока живое, всегда вызывает трепет, а в
больном человеке главное не его хворь, а его
личность.Но если ты ко всему прочему еще и хирург-пластик,
ты должен оперировать все области тела без
исключения. Возможности профессионального роста в
пластической хирургии огромны. Знаете, в чем
главная сложность пластической медицины? Она в том, что
приходит к тебе практически здоровый человек, и он
готов подвергнуться оперативному вмешательству,
риску возможных осложнений, риску анестезии, риску
разочарования. И ты, хирург, принимаешь этот риск на
свою совесть. И выкладываешься целиком. Ради того,
чтобы риск этот был оправдан…

… Сейчас ловлю себя на мысли, что вступаю вместе с
ним в зону неизведанную. Вот только terra incognita
у нас разная. Мне нужно всего лишь положительно
отозваться об одной из платных сфер практической медицины. Ведь
раз платная — ее всегда удобнее хулить, чем воздавать
должное. Выходит что-то вроде представления о джазе как о
«музыке толстых». Помните, сколько времени этот
темный образ царил в официальной пропаганде? Так и с
пластической хирургией, отнесенной официальной
медицинской табелью о рангах к разряду неэкстренных,
а потому платных услуг. Мол, если хочешь быть
красивым, будь им, но за свой счет. А если природа
зло посмеялась над человеческим ликом? Если какой-то
скрытый физический порок отравляет существование?
Таких «если» можно насчитать десятки. Но парадокс в
том, что в отечественном реестре медицинских
профессий, в отличие от принятого на Западе, вообще
понятия «пластическая хирургия» не существует. Ты
можешь пройти четыре специализации по этому
профилю, как четырежды сделал это герой моего
очерка. И все равно тебе, как ему, потребуется масса
времени, сил, чтобы в лицензии, удостоверяющей право
на хирургическую практику, было дописано: «и на
практику в области пластической и косметологической хирургии».

В созданный Борисом Леонидовичем Кручининым
Сибирский центр контурной пластики стремятся попасть
пациенты не только из ближайших к нам областей и
городов, но и из Москвы, Киева, Тель-Авива. Не
только потому, что очень затратные по своей сути
операции в его центре дешевле, но потому, что выполняются
они на уровне столь же высоком, как в
столицах. Конечно, среди его пациентов есть люди
весьма зажиточные. Из тех, что даже на перевязки
предпочитают летать к нему из Москвы. Но есть и
такие бедолаги, остро нуждающиеся в хирурге Кручинине
из-за несчастья, отравляющего им земное
существование. Для которых вопрос стоимости операции
очень существенен. Обстоятельство сие всегда им
учитывается. Что же касается самого Бориса Леонидовича,
то он уверен: пластическая хирургия практически
поднимается над ремеслом, приближаясь к искусству. И
не только потому, что пластический хирург обязан
знать (цитирую), «как разрезать, какой шов, не
применяемый в обычных операциях, наложить и какой
шовный материал применить». Много и разно
оперирующий практик, Кручинин эти частности давно
постиг. Дело не только в таких узкопрофессиональных
подробностях. Дело, я думаю, в том, что по своему
восприятию мира хирург Кручинин — художник. Он
может позволить себе подшутить над собой:
мол, занялся пластикой потому, что надоело резать
желудки и легкие. А может объяснить новый этап в
своей биографии вполне серьезно: занялся
пластической хирургией не просто потому, что
«надоело резать желудки и захотелось красоты», а
потому, что «красота — это всегда труднопостижимое,
и пластическая хирургия, только заявляющая о себе,
сродни красоте».

Собственно, он начинал практиковать как пластический
хирург еще там, в медсанчасти Иркутского аэропорта.
Но должно было миновать это трудное десятилетие. Он
должен был продолжать «резать желудки и
легкие» в сельской больнице, чтобы, словно
обретя второе дыхание, повернуть против течения. И
стать одним из немногих в России лицензированных
хирургов-пластиков, заняв свое место в той самой
нише, которая еще ждет таких же неуемных, упрямых,
ищущих, как он. Добавлю еще: «сотканных» из
противоречий и неожиданностей. Скажем, прекрасно
оснащенный, стоящий отдельно от других блок для пластических
операций находится не в самом Иркутске, а в…
Хомутово.

— Почему в Хомутово, Борис Леонидович?

— А почему обязательно в городе? Люди обращаются ко
мне с интимными проблемами. Им зачем быть на виду у
тысяч глаз? Им чем меньше встречных прохожих, тем лучше.
Письма о помощи приходят на иркутский адрес центра.
Операции же — вдали от городской суеты. Так
удобнее, разумнее, полезнее.

Некоторые из этих писем, разумеется, без обратных
адресов, я читала. Они поражают своей искренностью и
надеждой. Видела фотографии, вложенные в конверты.
Собственно, с них и начинается раздумье хирурга:
сможет помочь или нет. Если да — назначается срок
приезда. «Своим», тем, что поблизости, легче: очная
консультация сразу. Но все тот же предельно ясный
ответ — да или нет. Он, хирург Борис Кручинин,
никогда не играет в прятки с больными, полагая
честность в отношении с людьми одной из непреложных
моральных врачебных норм.

!I2!Между тем вот вам одно из самых пошлых и глупых утверждений, поначалу
так его раздражавших: будто в Сибирском центре контурной
пластики «деньги гребут лопатами». Но за те шесть
лет, что центр существует, хирург приучил себя не тратить
на такие измышления душевные силы. Недавно нагрянули
люди в погонах — искать незаконные запасы
обезболивающих препаратов. Ничего, конечно, не нашли,
но все перевернули вверх дном. Уходя,
суровый капитан процедил сквозь зубы: это уголовно
недоказуемо, но уголовно наказуемо, и мы по зернышку
будем вас клевать и тихонечко кончать. Это, так
сказать, вместо извинения. «Чудаки, — пожал плечами
Кручинин, — им бы знать, что сама сельская больница
во многом живет за счет средств, добываемых центром».

Что правда, то правда: свежее постельное белье,
обезболивающие и другие медикаменты, шприцы — за
все это сельские пациенты в отличие от большинства
городских не платят ни копейки, как и за лечение в
Иркутской ЦРБ. Такие вот «деньги вместе с лопатой».
Вот сбылась бы его мечта — расширить хирургическое
отделение ИРБ до сорока коек — это было бы
действительно здорово. Так что, выходит, кому что:
кому дело делать, кому за это «по зернышку клевать».

… В минувший понедельник хирург Кручинин отменил
вечернюю консультацию. Днем привезли из Урика женщину с
тяжелым осложнением после родов. Он прооперировал,
но ночевать остался в Хомутово…