Так трактует подобные ситуации Закон «Об
обязательном социальном страховании от несчастных
случаев на производстве и профессиональных
заболеваний». Вы его читали, анализировали? Только
честно, пожалуйста. Я потому так спрашиваю, что в
октябре, в дни охраны труда, побывала на семинаре
работодателей и пришла к невеселому заключению,
что закон этот читан мало и вскользь (если читан).
Давайте же почитаем вместе.

Закон вступил в силу 6 января 2000 года и значится
под номером 125 — для удобства так и будем его
называть: сто двадцать пятый. Как и все предыдущие,
появился он, конечно же, не случайно. Тысячи
предприятий за последние десять лет обанкротились,
лопнули, просто закрылись, оставив без источника
существования не только здоровых, трудоспособных
людей, но и тех, кто получил на производстве увечья
и профзаболевания. Шквал писем доведенных до
крайности людей захлестнул инстанции и
возымел-таки действие: законодатель, поднатужившись,
произвел на свет Божий закон — регулировщик возмещения
производственного ущерба. Характерно, что
запоздалыми милостями государства оказались осыпаны
и глубокие старики, потому что сто двадцать пятый
закон отказался от срока давности. Яичко, обещанное
к Христову дню, выкатилось, когда уже и не ждали.
Мало того, оно стало расти: за три года власть
провела четыре индексации. Страховые выплаты
некоторым пострадавшим приблизились к 60 тыс. руб.
ежемесячно. Оно бы и хорошо, но «товарищи по работе»
подали голос протеста, и был установлен потолок в 30
тысяч рублей. И все равно вышли достойные суммы. Они
настраивают на доверительное отношение к родному, но
не очень любимому государству, даже чувство гордости
пробуждают. Однако невольно спрашиваешь себя: с чего
бы это вдруг да такие милости? Откуда такая охота
выполнять обязательства? Весь свод законов
Российской империи и последующий законотворческий
опыт показывают: резкое сближение с народом бывает в
ситуациях крайних, чреватых, когда власть
инстинктивно пытается «вырулить».

Власть сейчас не та, чем, скажем, в пору принятия
закона о банкротстве, потому что и ситуация в
стране уже не та. Надо ли удивляться, что сто
двадцать пятый закон куда более демократичен, чем
закон о банкротстве? Самый сейчас приглашаемый в
СМИ — министр труда: он разъясняет, комментирует,
как правило, ярко и убедительно, но между строк
слышится тревожная интонация — чем-то господин
Починок долгосрочно обеспокоен. Да и то сказать:
недавняя перепись населения заставляет задуматься,
сколько будет работающих через двадцать лет. Разница
между умершими и родившимися напрягает. Особенно
напрягает смертность мужчин трудоспособного
возраста, их инвалидность от увечий на лесосеках,
заболеваний на химических производствах. Обыватель
делает выводы, просто глядя вокруг и считая; в
правительстве же используется мониторинг и, значит,
взгляд из завтра. Вот откуда, наверное, долгосрочная
обеспокоенность власти и готовность выполнять
обязательства. Закон заинтересовывает работодателя в
аттестации рабочих мест, напрямую связав ее с
размером перечисляемых Фонду социального страхования
средств. В этом году пятидесяти работодателям Иркутской
области снижены тарифы на 40 %. А сто одиннадцать
работодателей, напротив, наказаны: их тарифы
возросли от 25 до 40 %. Чем меньше в хозяйстве
производственных травм и
профзаболеваний, тем меньше и платежи в Фонд
социального страхования.

Работодатели скрупулезно считают отданные на
страхование деньги, но мало пользуются механизмом
возврата средств, заложенным в сто двадцать пятом
законе. Например, предусмотрено обучение охране
труда за счет Фонда социального страхования. В
прошлом году на эти средства выделено три с
половиной миллиона рублей, а в 2003-м —
4 млн. 680 тысяч. Среди обучающихся — главным
образом, педагоги и врачи. Можно порадоваться за
них, но где же работники опасных производств? Их
работодатели заняты тем, что добиваются снижения
тарифов, и они в самом деле падают: от 1,67 в
2000 г. до 0,83 в 2003-м, так что расходы начинают
превышать доходы. Между тем в Германии тарифы
никогда не опускаются ниже 1,4. Кроме того,
страховые взносы перечисляют не только работодатели,
но и сами наемные работники.

Жестко у них в Европе, очень жестко. В июле в
Иркутске прошел «круглый стол» с немецкими гостями, и
один из наших техинспекторов все допытывался, какой
процент алкоголя в крови допустим, чтобы несчастный
случай на производстве был признан случаем
страховым. Немцы очень внимательно слушали, но не
понимали, как можно связать алкоголь со страховкой:
в Германии такие случаи даже и не рассматриваются. У
нас, согласно сто двадцать пятому, определяется
степень вины пострадавшего. Если она составит десять
процентов, то из назначенной суммы и высчитают эти
самые десять процентов. Но и самая большая вина не
может ступить за порог в 25%. Так что сто двадцать
пятый закон при ближайшем его рассмотрении
оказывается весьма демократичным, мягким и гибким.
На его основе вполне могут нарабатываться устойчивые
и надежные механизмы предотвращения производственных
травм и профзаболеваний.

Сто двадцать пятый вступил в силу еще при старом
КЗоТе, новый же Трудовой кодекс сразу встал на
«линию превосходства», обозначив перспективы
страхового законодательства. Пока же давайте
работать с тем, что есть, а в сто двадцать пятом
законе есть главное: не потакая ни работнику, ни
работодателю, он создает условия, при которых никому
не выгодно нарушать нормы охраны труда. Сто двадцать
пятый закон усердно дополняют, прописывают. Вот и в
2003 году внесены две правки — по расходам на
реабилитацию пострадавших и расширению прав
страховщиков. В какую сторону будет развиваться
страховое законодательство, сказать трудно, но
обеспокоенность власти рынком труда все-таки
обнадеживает. И, кажется, никуда не уйти от
закрепленного сто двадцать пятым законом принципа
солидарной ответственности.