— Какие факторы и тенденции отразили итоги голосования?

— В результатах голосования отразились тенденции, которые были заданы в последние
месяцы Кремлем. Властью была запущена антиолигархическая, антибизнесовская
волна, на которой и произошла та смена векторов, которую зафиксировало
голосование. Конечно, настроения населения были благоприятной почвой для того,
чтобы это произошло, но я думаю, что если бы это не было запущено сознательно, то
результаты могли быть другие.

Наше население очень чутко реагирует на сигналы, идущие сверху. Я думаю, что
новый расклад сил в значительной степени обеспечен Кремлем.
Я вовсе не уверен, что им нравится получившаяся картина, но она создана при их
непосредственном участии. И я не хочу сказать, что Кремль что хочет, то и делает с
общественными настроениями. Почва была, но почва эта подвижная, она реагирует на
сигналы, ей передаваемые.

— Каким был основной вопрос этих выборов?

— Мне кажется, что это был вопрос о том, продолжаются ли 90-е годы или происходит
смена вех? Ответ получился — смена вех. И это не только поражение правых, но и
поражение КПРФ. Правые и КПРФ — это два полюса 90-х годов. Практическое
исчезновение правых и резкое падение КПРФ означает, что в
сознании людей покончено с советской эпохой, но и произошло отторжение
постсоветской эпохи и самой борьбы между этими двумя тенденциями, того, что
называлось борьбой коммунистов и демократов. Это ушло. Смена вех выразилась в
маргинализации основных игроков 90-х годов.

— Триумфаторы выборов — «Родина» и Жириновский. В чем причина этого, какой
тренд стал залогом их успеха?

— Это, конечно, проявилась державно-социалистическая тенденция. Сам факт того,
что Жириновский намного превысил показатель прошлых выборов, выступая с
откровенной державническо-авторитарной, традиционалистской платформы, которая
очень жестко была в этот раз им проведена, свидетельствует о характере этого тренда.

Это запрос на сильное перераспределительное государство, не советское, не
коммунистического типа, но похожее на советское. Это своеобразный
некоммунистический традиционализм.

Сейчас более всего говорят о «Родине». Но мне успех Жириновского представляется
даже более симптоматичным с точки зрения характеристики нового тренда.

— А каким бы мог быть расклад, если бы не дело «ЮКОСа»? И насколько оно
повлияло на результаты?

— Я думаю, что непрохождение правых вовсе не было предопределено. 21-22%,
националисты, получили в значительной степени на
антиолигархической волне. Была актуализирована тема борьбы с олигархами и было
указано направление в решении этого вопроса.
Это актуализировало морально-репрессивное сознание, которое здесь глубоко
сидит и которое противостоит правовому сознанию, оно и выбрасывает вперед
политиков типа Жириновского.

Плюс к этому традиционалистско-патриотическая, националистская риторика. Это в
обществе есть, и на выборах бы это все равно проявилось, но не в таком объеме. Я
думаю, что если бы не было запущено дело ЮКОСа, правые вполне могли бы пройти.
Так они были поставлены в положение, когда они должны были идти против
запущенной волны. Они не нашли ей противоядия.

Конечно, такое изменение ситуации делало бессмысленным размежевание двух
демократических партий. В 90-е годы размежевание было понятным и оправданным.
То, что сейчас называется СПС, а тогда носило разные другие названия, представляло
официальный, господствующий курс. Они так или иначе участвовали во власти, а
«Яблоко» занимало нишу демократической оппозиции ельцинскому режиму. Сейчас,
когда ситуация принципиально изменилась, их противостояние при той или иной
степени заигрывания с Кремлем просто обессмыслилось. Ниша для двух правых
партий исчезла.

Быть в оппозиции к Ельцину и не быть в оппозиции к Путину для партии такой
направленности — это нонсенс. Поэтому они практически остались партиями
прошлой эпохи.

— Какими могут быть возможные значимые сюжеты президентских выборов?

— Чем интересно появление «Родины»? Это люди, которые по своему политическому
мировоззрению способны идти гораздо дальше Путина в сторону завинчивания гаек,
отрезания всего, что было заложено в 90-е годы. Это сторонники резкого поворота к
государственничеству в традиционном для России понимании. Этот поворот относится
и к экономике. Глазьев при всей риторике, которая включает рынок, декларирует
поворот к государственно регулируемой экономике.

— Здесь очень важно, будут ли они выдвигать свою кандидатуру. Пойдет ли Глазьев
на президентские выборы?

— Я не исключаю возможности внутреннего конфликта. Рогозин уже выдвинул Глазьева в премьеры, указав тем на его
профессиональную нишу. Если они выдвинут своего кандидата, он вполне может
взять процентов десять, но для этого ему придется идти против Путина. Решатся они
на это или нет — от этого будет многое зависеть. Если не решатся, то никаких
неожиданностей просто не будет.

Следующий момент, который может быть интересен с точки зрения деталей картины,
— это кандидат от правых. Найдут ли они его? Их проигрыш может им облегчить
решение этой задачи. Он облегчит в том смысле, что кандидат должен быть ни
непосредственно от «Яблока», ни от СПС, а должен быть какой-то новой фигурой.

И мне хотелось бы это видеть. Поскольку после разгрома, который им был учинен,
очень важно не выиграть выборы — это невозможно, — но зафиксировать эту
электоральную нишу как реально существующую.
И если это провести удачно, можно получить 10—12% голосов и занять третье место, а
при падении КПРФ, может быть, и второе, это было бы удержанием тренда 90-х
годов. Его можно попробовать вернуть таким способом. И тем самым несколько
приостановить ту политическую волну, которая определяется исходом этих выборов.

— Вы говорили о морально-репрессивном сознании, которое выдвинуло «Родину» и
Жириновского в победители выборов. Насколько основательным может быть
всплеск вот этой, питаемой морально-репрессивным сознанием, активности?

— До ЮКОСа перед Путиным была развилка. Сделать ставку на бюрократический
контроль над бизнесом. Это обеспечивает управляемость и видимое спокойствие. Но
это ставка на очень старую и известную в России систему власти. Или — выйти за
пределы этой системы. Это другое направление обозначил ЮКОС. Бизнес говорит, что
он в коррупционно-бюрократическую игру не играет и становится самостоятельным
игроком. Этот путь и вел к выходу за рамки морально-репрессивного сознания. Если
же нет влиятельных игроков, которые готовы разрушить теневую связь бизнеса и
власти, то нет и выхода за пределы коррупционной системы.
А значит, нет выхода из пространства морально-репрессивного сознания, потому
что оно всегда будет иметь почву. Человек будет всегда знать, что бизнес ворует,
чиновники — жулики, и надо всех давить и сажать.

Это подрывает основы возникновения правового пространства. При отсутствии
направления движения к правовому порядку люди просто не будут знать, что такое
право. Мы говорим: «правовое общество», «правовое государство». И люди тоже
говорят: что они — за закон и так далее. Но они не знают, о чем они говорят. Потому
что у них нет никакого опыта проживания в правовом пространстве. И теперь это
продлится достаточно долго, потому что никакого противоядия этому создано не
было. Наоборот, был запущен механизм, который продлевает эту болезнь.

— Предыдущий всплеск борьбы с коррупцией был на излете советского времени и
обозначал конец государства. О чем, с точки зрения становления государства,
говорит нынешний, сегодняшний виток этой вечной борьбы?

— Есть разница между борьбой с коррупцией в умирающей и в становящейся системе.
Была коррупция в период НЭПа. Но так как эта система имела ресурсы подъема, то
она могла эволюционировать таким образом, чтобы эту коррупцию своими,
исключительно репрессивными способами, по крайней мере, уменьшать. То, что мы
сейчас наблюдаем, это система, ищущая ресурсы для своего укрепления.
Экономических способов борьбы с коррупцией в такой системе
нет. Весь вопрос в том, каковы репрессивные ресурсы самой системы, чтобы ее
подавлять. Но, в принципе, эта система только возникла, и в этом ее отличие от
советской системы. Советская система исчерпала все ресурсы своего существования, а
здесь она только встает на ноги.