В конце ноября я почти случайно оказался на юге
Синайского полуострова. Здесь, в районе Аль-Тех,
тридцать три века назад, задолго до Рождества
Христова, с которым значительная часть
народонаселения мира Западного и Восточного связывает
празднование Нового года, делали променад сыны
Израилевы под руководством Моисея.

Как я убедился, место для длительного, растянувшегося
на 40 лет экстремального туризма Моисей выбрал со
вкусом. Раскаленные потрескавшиеся скалы, песок, из
которого торчат какие-то сухие колючки, выцветшее
небо. Понятно, что без гарантированной манны с неба
здесь не выжить и дня. И это в ноябре. А каково же
здесь в летние деньки? Единственное, что слегка
оживляет пейзаж, — тощие верблюды и такие же бедуины в
синих, напоминающих больничные халаты, рубахах до
пят. Как-то не укладывается в голове, что в этом
перегретом на солнце «инкубаторе» откладывались
«яйца» современной цивилизации. К этому творческому
делу приложили руки египтяне, иудеи, гиксосы,
ассирийцы, персы, греки, римляне:. Кого сюда только
не заносило:. Дорогой бога Гора именовали фараоны
караванную тропу через Синай в Иерусалим. «Дарб аль-
хадж» — называли правоверные мусульмане путь через
Синай в Мекку. И здесь, на горе Хорив, не сыскав более
приятного места, бог открыл своему протеже 10
заповедей, которыми с тех пор пытается
руководствоваться оптимистично настроенная часть
человечества. В память об этом событии благодарные
потомки назвали эту самую высокую в Египте
возвышенность, лишь немного не дотянувшую до трех
тысяч метров, горой Моисея, а у подножия поставили
православный монастырь Святой Екатерины, который
считается едва ли не самым древним в мире. В его
стенах растет, а местами и зеленеет ценнейшая
христианская реликвия — «неопалимая купина» — куст, в
котором бог явился Моисею в виде огня.

И вот уже 33 века считается, что человек, поднявшийся
на гору и встретивший на ней восход солнца,
автоматически освобождается от всех грехов.
Этот аргумент сыграл не последнюю роль в моем решении
совершить восхождение на гору Моисея. Оно началось в
два часа ночи во дворе отеля «У Святой Екатерины»,
куда нас привез туристский автобус. Чтобы доехать
сюда с берега Красного моря, комфортабельному
«Мерседесу» понадобилось около трех часов. Полтора
столетия назад туристы преодолевали этот маршрут на
верблюдах. Он есть в книге, которую Александр Дюма
написал, переработав путевые записки своего друга,
архитектора Александра Доза. Двухнедельный «экстрим»
изобилует такими деталями, как протухшая в бурдюках
вода и лихие набеги бедуинов, уже тогда имевших
неплохой навар с туристского бизнеса.

Гид Мухаммед, выпускник университета им. Патриса
Лумумбы, развлекавший нас всю дорогу библейскими
сказаниями, раздал фонарики, показал направление
восхождения и исчез в темноте в сопровождении двух
туристок, особо нуждавшихся в поддержке.

Стояла лунная безветренная ночь. Над зазубренным
хребтом совершенно горизонтально, как и положено в
мусульманской стране, лежал полумесяц. Было
прохладно. Интернациональная толпа туристов и
паломников, размахивая фонариками, резво двигалась по
гравийной дороге. Справа нарисовалась черная глыба
цитадели. Монастырь Святой Екатерины. За святой
обителью дорога стала уже, каменистее. Серпантин
полез в гору. Дорогу эту, как объяснил Мухаммед, еще
в 19 веке, в оправдавшейся надежде на доходы от
паломников, построило правительство Египта.

На обочинах и на самой дороге, перегородив ее
в самых узких местах, туристов поджидали бедуины со
своими верблюдами. Если во времена Доза воины пустыни
зарабатывали на жизнь ружьями, то сейчас они освоили
более результативный, хотя и менее героический,
туристский сервис: «Кэмел, десять фунтов:». Это
предложение я слышал через каждые два метра на всем
двухчасовом пути к вершине. Казалось бы, что чем
ближе к цели, тем меньше должна быть такса. Ничего
подобного. И за пятьсот метров до вершины горы цена
оставалась прежней — десять фунтов. При этом,
впрочем, не ясно, кому отпустятся грехи — верблюду
или всаднику:.

Еще на маршруте встречались освещенные керосиновыми
лампами биваки: несколько ларьков с водой, чипсами и
туалет сортирного типа. В один такой я зашел. На
выходе меня уже поджидал юный герой пустынных
горизонтов в синей рубахе.

— Один фунт, — воинственно потребовал он.

Я возмутился. На Родине туалеты подобного типа в
категорию платных не входят. Поторговались и сошлись
на пятидесяти пиастрах.

На подходе к вершине тропа стала круче, появились
вырубленные в скалах ступени. За века существования
монастыря несколько поколений монашеской братии,
усмиряя плоть, вырубили в горе лестницу из трех тысяч
ступеней. По ней путь к освобождению от грехов
короче. Но поскольку верблюды по лестницам ходить не
умеют, туристы используют монашескую тропу лишь на
спуске, когда становится светло. Вершина встретила
нас церковным пением из древней часовни и новой
формой заботливого сервиса — одеялами и ковриками. Их
бедуины предлагали утомленным и начинающим мерзнуть
паломникам за умеренную плату — пять фунтов.

Плотность жаждущих прощения грешников становилась на
вершине все выше. Те, кто пришел раньше, устроились
на бедуинских ковриках под бедуинскими одеялами.
Опоздавшие ждали восхода светила стоя. Правоверные
иудеи доставали из рюкзачков необходимые для общения
с богом атрибуты, христиане листали карманные библии,
не отягощенные грехами и верой японские, российские и
американские туристы щелкали «кодаками». Ожидание
творилось в почти полной тишине под вдохновляющее
пение монахов, закрывшихся в часовне.

Горизонт светлел. Классический библейский пейзаж,
такой, каким он всегда был, без лоз, кущ и вод,
проявлялся медленно, как на черно-белой фотографии.
Цвета — черные, серые, бурые. Скальные стены, зубцы
на хребтах, покатые ущелья постепенно обретали
четкость и рельефность. При этом прикрытый утренней
дымкой скальный восточный горизонт не собирался
розоветь. Он бледнел, оставаясь серым. И с солнцем не
повезло. Мы увидели его лишь тогда, когда багровый
шарик выполз из туманной полосы значительно выше
горного хребта. Однако свершилось… Оставив на
вершине грехи (сколько же их там накопилось за
столетия), мы двинулись вниз по вырубленной монахами
лестнице.

Тропа оказалась интересной. Скальные теснины,
каменные рукотворные арки. В очень крутых местах
камни-ступени укреплены раствором. Площадка. На ней
древняя часовня с огромным висячим замком на
окованной железом двери. Представилось, что сюда, в
скит, уходили из монастыря братья, жаждущие подвигов
в одиночестве. Отшельнический экстрим по полной
программе: ни капли воды, раскаленные скалы и белое
безжалостное небо. В таких-то условиях да без
видений? Не верю.

А потом в долине открылся монастырь. Высокие зубчатые
стены. За стенами нагромождение древних построек —
церковь и даже мечеть, которую монахи соорудили во
времена Саладина, чтобы обрести его милость. Обрели,
хотя мечеть всегда бездействовала.

За время, пока вниз спускались притомившиеся товарищи
по восхождению, мы, спрятавшись от солнца в тенистом
дворе возле входа в монастырь и отбиваясь от
бедуинских детишек, предлагавших (всего за фунт)
камушки и монастырские буклеты, наблюдали особенности
монастырских будней. Лица «арабской национальности»
волокли, а затем выбивали огромный ковер. Другие лица
что-то пилили и строгали. Длинноволосый высокий монах
с ухоженной бородкой и мобильником на широком кожаном
поясе прошествовал в сторону белокаменного особнячка.
Затем из дверцы в монастырской стене выбежал заросший
волосом по самые глаза коренастый мужик в лоснящейся
сутане, уселся за руль видавшего виды джипа
«Вранглер» и, с прокруткой газанув с места, укатил в
пустыню. Мы тоже вскоре покатили через пустыню к
морю.