Из отзыва ученого совета: С приходом в институт
Михаила Грачева получило развитие направление
молекулярно-биологических исследований. Байкал стал
модельной экосистемой для количественного
исследования биоразнообразия, имеющей важнейшее
международное значение. За последние годы удалось
получить новые данные о процессах видообразования в
древнейшем озере Земли в контексте глобальных
геологических изменений в регионе.
Аналогичных по масштабу молекулярно-биологических
исследований в России нет.

Под руководством М. Грачева налажено производство
глубинной байкальской питьевой воды по защищенной
патентом технологии, разработаны первые проекты
важнейших для охраны Байкала документов: «Нормы
допустимых воздействий на экосистему озера Байкал»;
Закон РФ «Об охране озера Байкал», предложение о
включении Байкала в Список участков мирового
наследия.

Из бесед с академиком Михаилом Грачевым:

«Химию я выбрал случайно. В 7-м классе долго
проболел, и, чтобы догнать одноклассников, стал
заниматься в кружке. С этого времени и стал
«прожженным» химиком. Моя первая учительница химии
Капитолина Никаноровна Пермякова, преданный школе и
своим ученикам человек, сидела со мной до позднего
вечера. Потом стал заниматься в кружке при
университете, участвовал в олимпиадах. Знал,
конечно, весь учебник общей химии и другую
специальную литературу. Но, надо сказать, всегда
любил эксперименты. Часами наблюдал, как из разных
веществ возникало что-то, как растворы причудливо
меняли свою окраску. На мой взгляд,
нельзя полюбить химию без желания самому
овладеть удивительными превращениями.

И с первых дней я привык все делать сам, для чего
пришлось множество подсобных профессий освоить. И,
кстати, и при голосовании в РАН, когда меня избирали
в академики, это сыграло свою роль. Известный ученый
академик Евгений Свердлов напомнил, что в свое время
я многим делал когда-то стеклянные приборчики для
химических опытов».

«Наука наша новая. Она возникла в свое время как
альтернатива «лысенковщине». Тогда нельзя было
заниматься генетикой, но люди, которые развивали
атомную промышленность, понимали, что без знаний
генетики, молекулярной биологии просто не удастся
сохранить здоровье людей, которые будут воплощать
эту программу. Поэтому было объявлено новое
направление в науке — радиационная и
физико-химическая биология. Развиваться оно начало
под крылом Курчатова, а потом быстро вышло в
самостоятельное плавание. Один из институтов,
который был создан в те годы, так и назывался —
институт радиационной и физико-химической биологии.
Располагался он в Москве, на улице Вавилова, 32. Из
этой «школы-инкубатора» вышли многие известные
ученые. И те, кто выбирал меня в академики, были ее
воспитанниками».

«В людях ценю умение держать свое слово, мне
нравятся те, кто работает не для того, чтобы жить, а
живет для того, чтобы работать. Научный поиск — это
ведь образ жизни, а не средство заработать. Считаю,
что таких людей очень много в нашем институте. А из
других ученые просто не получаются».

«В последнее время увлекся популярными книгами
известного американского физика, лауреата
Нобелевской премии Ричарда Фейнмана. Он считает и (я
с ним согласен), что основная функция науки —
сомнение. Люди, передавая из поколения в поколение
знания, наряду с полезной информацией передают и
ошибки. Происходит некий сбой информации, и это
может наследоваться. Но в обществе существует
популяция людей, которые все перепроверяют из
первоисточников. Это и есть ученые.

А чем отличается наука от лженауки? Лженаука, как ни
парадоксально, никогда не обещает ничего
бесполезного. Она всегда предлагает какую-нибудь
панацею, например, получить энергию из камня. Она не
бескорыстна. Фейнман изучал физику потому, что ему
было интересно понять, как устроен мир. И мы изучаем
молекулы потому, что нам это интересно. А если тебе
интересно, то очень глупо самому себя обманывать,
подделывать результат. Настоящая наука отличается от
лженауки прежде всего любопытством и перепроверяет
все».

«Все свои работы считаю важными, и каждая интересна
по-своему. Например, самая первая, университетская.
Было убеждение, что вещество, которое я
синтезировал, нельзя получить в больших объемах.
Родители в это время уехали в Мурманск. Я взял
большую эмалированную кастрюлю, сделал к ней
специальную крышку, для чего пришлось познакомиться
с университетским кузнецом, потом с токарем,
фрезеровщиком и т. д. Начал экспериментировать. И
кастрюля выдала необходимый продукт — ядовитый,
слезоточивый, и в большом количестве. От него три
дня слезою исходил, но все равно это было счастье».

«Главное, на мой взгляд, что удалось сделать, это
создать высокопрофессиональный коллектив. И до моего
приезда в Иркутск здесь работали хорошие ученые. Но
они были разобщены, очень мало было оборудования. К
тому же наука была крайне политизирована — Байкал
непременно нужно было считать загрязненным. С этим
пришлось бороться, и процесс этот был достаточно
болезненный. Но старался людей не обижать, за 15 лет
не было никаких серьезных конфликтов. Разговоры
нелицеприятные бывали, ведь мой принцип — говорить
правду в лицо. И все-таки удалось увлечь, объединить
людей. Институт стал одним из лидеров в Сибирском
отделении. И то, что сейчас у нас в институте почти
половина сотрудников — молодежь, тоже о многом говорит.

Вырос ли авторитет института в мире? Напомню, в 1950 году,
хотя и был железный занавес, появилась одна из
первых современных иностранных работ по
биоразнообразию Байкала, и в ней было очень много
ссылок на работы ученых нашего института. Вообще,
все, что делалось здесь, всегда было достоянием
мировой литературы. Объект такой — единственный в
мире».

«Но вот что важно — если раньше, в 1987 году, появилась
только одна статья института в международном
журнале, то сейчас у нас 70-80 публикаций в год.
Разница, конечно, существенная. На Байкале за
эти годы побывало более 1200 иностранцев, множество
специалистов из разных городов России. Выполнен
огромный объем работы, который можно оценить в
десятки миллионов долларов. Я считаю, что в знаниях
о Байкале произошел качественный прорыв. Он стал
природной лабораторией, куда приезжают работать люди
со всего мира. Считаю, что это будущее науки — такая
междисциплинарная работа. И она на Байкале удалась.
Нельзя сказать, что это мое научное достижение, но
то, что я как неплохой дипломат сработал, это точно.
Несмотря на мой, знаю, нелегкий характер.
Нужны были не только знания, интеллект,
но и широкое представление о многих науках. Очень
легко заставить вместе работать физика и биолога, а
вот двух биологов или физиков даже из одного
института сложно объединить — начинается выяснение,
кто главнее, кто крупнее. А у нас буквально
спонтанно формируется команда, причем
международная, и все делают общее дело. В России
нет, наверное, подобного примера… Если раньше
приходилось «играть соло на скрипке», то сейчас у
нас здесь уже большой «оркестр».

«Мне всегда очень помогало хорошее знание иностранного языка. В
детстве я несколько лет прожил в Америке, куда
направили работать моего отца. Позже в институте, в
Москве, мне приходилось буквально переводчиком
работать, поскольку лучше многих других сотрудников владел
английским».

«Кстати, впервые встретился с Байкалом, когда мы с
мамой направлялись по железной дороге к отцу в
Америку. Очень хорошо запомнил это впечатление, хотя
мне было четыре года. Запомнил, например, как омуль
в Слюдянке продавали. И вот сейчас мне удалось
кое-что для Байкала сделать. Он стал Участком
мирового природного наследия во многом благодаря
настойчивым рекомендациям нашего института. Мною
был написан первый проект закона о Байкале,
который недавно приняли. Мы первыми наладили
производство питьевой байкальской воды, разработали
необходимые стандарты. Что нового внесли в знания о
Байкале? Если говорить лично про меня, то вряд ли
внес что-то особенное. Недавно вышла моя книга «О
современном состоянии экологической системы озера
Байкал». В ней немало сведений, развенчивающих самые
различные мифы вокруг знаменитого озера. Она в
концентрированном виде дает самый полный на
сегодняшний день и достоверный обзор сведений о
здоровье Байкала. Книга была удостоена премии
губернатора Иркутской области. Но она небольшая, и
данные, которые в ней приводятся, не мои, они
получены учеными разных стран, работавшими в
последние годы на Байкале».

«Что помогало в жизни? Вообще считаю, что надо
активно использовать все, чему научился. Есть такое
понятие — активные и пассивные знания. Я работал всю свою
жизнь над тем, чтобы все мои знания были активными.
Может быть, это свойство характера, которое от
родителей передалось. И молодым, идущим за нами, я
бы пожелал, чтобы они не стеснялись, не боялись себя
проявить, всегда стремились к тому, чтобы сохранять
любопытство и максимально активно использовать свои
знания».