Тридцать зерен
...Ну, допустим, в октябре, когда еще не вся листва опала, удается отыскать какое-никакое пропитание: глядишь, синяя муха села погреться на теплую, озаренную солнышком древесную кору и даже довольно потирает лапкой об лапку; а вот еще не нашел себе места для зимовки паучишка, торопко сучит-сучит свою паутинку, спешит спуститься на ней куда-то поукромней; а то и шальная бабочка, будто с похмелья, вдруг неловко затрепыхает своими цыганскими оборками над сладко, обманно повеявшей на нее черемухой. Но сколько понадобится усердия и сноровки, чтобы хотя бы раз в сутки склевать что-либо съедобное в промозглом, то сыплющем моросью, то секущем колючей крупкой ноябре? И сколько раз синичка с надеждой постучится в окно, завидев зелень на подоконнике? А в пугающем омертвелостью голых ветвей декабре? А в крутом, заиндевевшем январе? А там еще и февраль - не подарок и, считай, половина марта - не мед...
Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой
тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках
крепко, будто засахаренная вата.
Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь. Но снег был
тверд, и она озабоченно поглядела по сторонам, словно спрашивая: «Как же
теперь быть?»
Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам
линейку, закрепил ее кнопками и через каждый сантиметр расставил
конопляные зерна. Первое зернышко оказалось в саду, зернышко под
номером тридцать — в моей комнате.
Синичка все видела, но долго не решалась слететь на окно. Наконец
она схватила первую коноплинку и унесла ее на ветку. Расклевав твердую
скорлупку, она выщипала ядро.
Все обошлось благополучно. Тогда синичка, улучив момент, подобрала
зернышко номер два…
Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синичку.
А она, все еще робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр
за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмеряна ее
судьба.
— Можно, я склюю еще одно зернышко?
И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела с
коноплинкой на дерево.
— Ну, пожалуйста, еще одно. Ладно?
Но вот осталось последнее зерно. Оно лежало на самом кончике
линейки. Зернышко казалось таким далеким, и идти за ним так боязно!
Синичка, приседая и настораживая крылья, прокралась в самый конец
линейки и оказалась в моей комнате. С боязливым любопытством
вглядывалась она в неведомый мир. Ее особенно поразили живые зеленые
цветы и совсем летнее тепло, которое овевало озябшие лапки.
— Ты здесь живешь?
— Да.
— А почему здесь нет снега?
Вместо ответа я повернул выключатель. Под потолком ярко вспыхнул
матовый шар плафона.
— Солнечко! — изумилась синичка. — А вот это что?
— Вот это? Книги.
— А зачем они?
— Они научили зажигать это «солнечко», сажать эти цветы и те деревья,
по которым ты прыгаешь, и многому другому. И еще научили насыпать тебе
конопляных зернышек.
— Это очень хорошо. А ты совсем не страшный. Кто ты?
— Я — человек.
— Что такое «человек»?
Объяснить это было очень трудно, и я сказал:
— Видишь нитку? Она привязана к форточке:
Синичка испуганно оглянулась.
— Не бойся. Я этого не сделаю. Это и называется у нас — Человек.
— А можно мне съесть это последнее зернышко?
— Да, конечно! Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день. Ты
будешь навещать меня, а я буду работать. С тобой мне будет хорошо и легко
работать. Согласна?
— Согласна. А что значит «работать»?
— Видишь ли, это такая обязанность каждого человека. Без нее нельзя.
Все люди должны что-нибудь делать. Этим они помогают друг другу.
— А чем ты помогаешь?
— Я пишу книгу. Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает ее,
положил бы на своем окне по тридцать конопляных зерен:
Но, кажется, синичка совсем не слушает меня. Обхватив лапками
семечко, она неторопливо расклевывает его на кончике линейки.