Помню, через
полгода после своего юбилея на поминках двоюродного
брата Васи Матинина Семен вдруг встал и говорит: «Года
через два всех вас приглашаю на свои поминки». Это в
его духе. Когда хоронили мать в 1970 году, Семе было
всего пятьдесят, он также отмочил на кладбище: «Видите,
оградку я на двоих сделал, здесь меня похороните». Он
тогда прибаливал и, видно, не надеялся пожить долго.
Но Богу было угодно дать ему еще три с лишним десятка
лет, на радость не только ему, но и нам, родным его, друзьям
и близким, его ученикам, юным краеведам. Они столько еще
узнали о своем крае, столько понатащили в музей экспонатов,
столько нашли каменных орудий первобытного человека,
что школьный музей после ограбления вновь возродился
и даже достиг уровня районного. Сема привез из Каменки
от краеведа Фетисова кости неандертальца, собрал их
в цельный скелет и положил его в стеклянную витрину
с песком, снабдив, как и должно, каменными стрелами,
топорами, нуклеусами и прочими допотопными атрибутами.

Еще не один раз и не одну группу учеников своих он свозил
по городам и весям нашей Родины, к южным и восточным
морям. Таких путешествий за свою жизнь брат совершил
бессчетное количество, только через Саянский хребет перевалил
с десяток раз, преодолевая со своими учениками
по двести с лишним верст без троп и дорог, по скалам
и осыпям, перебредая горные речки, обходя водопады и
прижимы. Бог был милостив к нему, всегда все обходилось
у него благополучно.
Ребята открывали месторождения полезных ископаемых, собирали
гербарии, вели дневники, а главное — учились выживать в
экстремальных условиях подобно русским землепроходцам.
Учились разводить костер под проливным дождем, ставить
палатки, варить обед, обсушиваться и выручать друг друга.
Лишь один раз у него потерялся парнишка, отстал и попер
в обратную сторону, и то его нашли специально посланные
братом смелые ребята, знающие тайгу. Оружия с собой
Семен никогда не брал. Я, когда пошел с ним, спросил,
взять ли ружье? Он ответил, смеясь: «Какой там медведь,
какая дичь, когда такая орава идет, все разбегаются».
И он был прав, никакого зверя, кроме бурундуков, мы
не увидели.

Команды юных туристов Семен Ефимович готовил так, что
они непременно занимали на слетах призовые места, особенно
по географии, геологии и ориентированию на местности.

Круг интересов и познаний брата был настолько широк
и богат, что многие удивлялись: он прекрасно знал нашу
отечественную историю, минералогию, геологию, революционное
движение в Сибири, естественно, географию, которую преподавал
в школе всю жизнь, но не только по учебнику, а вспоминал, где
был, что видел своими глазами, начиная от Крайнего Севера
и кончая югом. Много читал и в спорах всегда
побеждал; доставал из своей богатой библиотеки нужную
книгу, тут же открывал нужную страницу, и истина оставалась
за ним.

Он был настоящим сельским интеллигентом, однако, поселись
в городе, он и там был бы заметной личностью. Никогда
не курил, не ругался матерно, всегда был обходителен,
приветлив, гостеприимен, даже с бичами разговаривал
вежливо, хотя и критиковал их образ жизни. Кого только
не перебывало у брата в гостях в его уютной, ухоженной
усадьбишке в Хомутово на улице Колхозной! Здесь были
и писатели Марк Сергеев, Геннадий Машкин, Станислав
Китайский, Алексей Зверев, Владимир Козловский, и ученые,
такие как профессор Павел Петрович Хороших, и редакторы
районных и областных газет, и участники Великой Отечественной
войны, среди которых был Герой Советского Союза, уроженец
Хомутова, летчик Васильев, которому впоследствии брат поставил
бюст возле школы, где тот учился. Им были установлены
памятники павшим в Великую Отечественную, героям гражданской
войны Звереву, Каландаришвили, а также бюст Пушкина
перед новой школой в селе Борки.

Одна интересная деталь: придя из армии, я устроился
в Хомутовскую школу по совету брата, он уже работал
в ней, только-только начинал создавать музей, я ему кое-что
рисовал. И вот он командирует меня в райвоенкомат в
Шелехов с запиской, чтобы я привез для его музея три
автомата, штык и гранаты. Я привез, но один автомат,
не мудрствуя лукаво, утаил. Жил я тогда отдельно, в школьной
квартире. Через неделю вижу: в учительской на подзеркальнике
трюмо лежит мой автомат — замок-то с ключом для квартиры
мне Сема дал. Я вынужден бы примолкнуть, но и он не
сказал ни слова. Так никогда мы и не обмолвились с ним
по этому случаю.

Последнее время я стал чаще ездить в нему в Хомутово.
Мы подолгу беседовали с ним о политике,
о музее, о нашей родне, что мне, как младшему, было интересно
слушать, о его детстве, проведенном на Каменских заимках,
он хотел написать об этом серию рассказов для детей,
но, к сожалению, написал всего три или четыре. Иногда
я смотрел на брата и думал: откуда в нем такое благородство,
такая стать, он был на голову выше нас всех, такое породистое
лицо, не сравнишь с нашими. Мать наша — простая крестьянка,
сухонькая, среднего роста, отец — кузнец, тоже невысокий.
Наверное, от дальних непростых предков, а может, все самое
лучшее ему досталось от родителей, как первенцу.

Семен был главой всей нашей родни не только как самый
старший из мужчин, он имел к этому какое-то призвание,
к нему все стремились, он притягивал, объединял, любил
посидеть в хорошей компании, немного играл на баяне,
знал много песен. За столом порой читал лекции на какую-нибудь
историческую или злободневную тему, и все слушали его
с неподдельным интересом. Брат поддерживал связь не
только с родными, но и с друзьями, коллегами по работе,
по всей стране десятками рассылал поздравительные открытки,
писал письма, фотографировал и карточки тоже высылал,
отмечая на обороте, кто, где и когда снят. После него
осталась целая фотолетопись нашей и его жизни, его времени.
Многие снимки его в Саянах — настоящие шедевры.

… И вот мы осиротели. Это случилось неожиданно. Летом
2002 года он побывал у меня на Большой Речке, на моем
шестидесятилетии, пел песни, играл на баяне. Незадолго
до своей кончины был приглашен на юбилей детской экскурсионной
станции, написал и опубликовал статью о
нашем земляке академике Окладникове, с которым переписывался
когда-то. В тот день, когда статья вышла, посетил редакцию
газеты и по моему приглашению пришел на наш с Володей Жемчужниковым
творческий вечер в Дом писателей. Пришел рано, и я предложил
ему пойти к нашим хорошим друзьям, через дорогу, отдохнуть,
полежать на диване, но Сема отказался, сказал: «Не надо,
я не устал» — и сел в кресло с газетой в руках.

На вечере он выступил с обращением к писателям, подкрепив
свое выступление только что опубликованной статьей,
попросил поддержать его в хлопотах по установлению памятника
Окладникову. После торжественной, как говорят, части
Сема много шутил, пел песни…

Назавтра я уехал к себе, на Большую Речку, а через два
дня мне передали: твой брат в больнице, инсульт.

… Я мчался в Хомутово, предчувствуя, что это конец.
Так оно и оказалось. Ушел Семен, ушел от нас внезапно
и неожиданно, прожив большую, яркую, прекрасную жизнь.