Общественное мнение Гоша возмущал у дороги, по которой
иркутяне идут к рынку. Сидит здоровый нетрезвый мужик
и просит милостыню. Понимая, что ему самому не дадут,
привязал к дереву собачонку, наверняка приблудную. Хорошо,
что хоть воды поставил ей в консервной банке.

Собак люди любят, поэтому каждый третий выговаривал
бомжу: «Совсем ты, мужик, совесть потерял, отпусти собаку!
Иди улицы подметать — на пропитание хватит…»

Гошу такая постановка вопроса явно не устраивала. Он
вытягивал вперед свою ногу, обмотанную грязной тряпицей,
и вступал с прохожими в диалог:

— Вот, смотри, культяпка! Одно название, что нога…
Сам подметай.

Так получилось, что мы разговорились. Я присела рядом
на ящик и спросила, что у него с ногой.
Оказывается, он ее обморозил. В больницу привезли
на «скорой» и ампутировали пальцы. Там он лежал в коридоре
за ширмой, ел кашу и, как белый человек, читал газеты,
которые ему давали больные. Неплохое было время.

— Хотел позвонить жене и дочке, но потом раздумал,
зачем их беспокоить? Слышь, — он наклонился ко мне
и, обдав перегаром, прошептал: — Женка-то у меня, знаешь
кто? Пе-да-гог! А дочь вообще талант — на пианино играет.

Бывшая семья — по-видимому, святая тема.

— Так и надо было позвонить.

— Нет, не надо, — убежден Гоша. — Я иногда в окошки
им смотрю. Только шторы повесили другие. Плохо теперь
видно. Главное, что у них все отлично.

История семейной жизни у него в общем незамысловатая.
Работал на заводе, приносил домой неплохую зарплату.
Потом началась перестройка. Деньги платить перестали.
Народ увольнялся пачками. Слабые спивались. Эта участь
постигла и его: уволился и, как выразился, «забаловал».
Жена терпела, сколько могла, а потом они расстались.
Он нашел другую женщину, работал у нее грузчиком в киоске,
но потом не понравилось — ушел. Уехал к одному фермеру,
пахал на него, но тот сказал ему, что он много пьет
молока.

— Люди плохо друг к другу относятся, — философствует
Гоша. — Смолоду надо найти себе попутчиков — тогда
нормально. А потом уже никто никому не нужен. Тем более
такой, как я. Только Богу я зачем-то нужен.

Интересный посыл. Уверенность в словах полная.

— А что тут непонятного, — продолжает свою мысль мой
собеседник. — Абсолютная правда, что я здесь зачем-то
нужен Богу. Вот, скажем, сколько людей померло вокруг.
Богатые, сытые, лекарства жрут пачками. Бац — и на
тот свет. У меня тыща причин туда отправиться, считай,
каждый день — и вот сижу тут, с вами разговариваю. И
даже гриппом никогда не болею. Значит (он поднимает
палец в небо), там что-то знают.

— А нога?

— Ну это чтоб не бегал. Степенно надо по земле ходить,
любоваться ею, все принимать как есть…

— Но вот сказали бы вам сейчас: «Гоша, койку в общежитии
дадим, на работу устроим». Как бы вы поступили?

Он посмотрел на меня с интересом.

— От койки, конечно, только дурак откажется. А работать
— уже нет. Я свое отработал. «Фридом» — это по-английски
«свобода».

Тут его собачонке какая-то старуха положила вареное,
уже облупленное яйцо. Та, на удивление, есть его не
стала.

— И я яйца не люблю с детства, — поморщился Гоша.
— Вот не идут они мне.

— Да вы и впрямь отпустите собаку, она сама себе найдет
пропитание, — попросила я его на прощание.

— Не держу, пожалуйста! — он с готовностью отвязал
псину.

Но, странное дело, собака явно не спешила убегать. К
тому же и лапа у нее была перебита.

— Вот видите, — сказал Гоша, — все вы думаете не
так. Разберемся сами. Идите, куда шли. И на здоровье
вам…

Это я в шапку Гоше все же положила пять рублей.