Кто не знает этого актера? Более ста ролей было у него в кино!
Светин — это «Чародеи» (Брыль с куплетами «Главное,
чтобы костюмчик сидел…»), «Вольный ветер» (Одноглазый),
«Сильва» (граф Эккенберг), «Не может быть!», «Безымянная
звезда», «Афоня», «Любимая женщина механика Гаврилова»,
«Агония», «Время печали еще не пришло»… Комедийный
актер, «король смеха», мечтающий играть трагикомедии,
роли простых, «маленьких» людей.

Публика Светина любит. Обожает. Сколько раз я слышала
от гостей Петербурга: «Как хочу попасть на Светина!»,
сколько раз видела его выход на сцену… Стоит Светину
появиться, он еще ни слова не произнес — аплодисменты.
Один только жест или улыбка, одно слово — и взрыв хохота!
Недаром о нем говорят: «Ему и играть-то ничего не надо.
Вышел на сцену, и все — зал взят, всенародная любовь!»
Любимец публики, что и говорить, уже и книги о нем выходят
(при жизни!). (Смеется: «На старости лет…»).

В свой родной Театр комедии, что на Невском, Светин
идет по Петербургу пешком (живет недалеко, на Фонтанке).

— Как добираетесь, Михаил Семенович? Пристают?

— Ничего. Я привык. Каждую минуту подходят — пожать
руку, обнять, чмокнуть в щеку, поздравляют, автограф
просят. Приходится улыбаться. Я не люблю обижать людей.

Итак, «Свадьба Кречинского». О роли Расплюева Михаил
Светин мечтал давно. И даже режиссера сам нашел на постановку.
Начали репетировать, но что-то не сложилось, работу
приостановили.

— Я переживал, переживал, а потом решил: ну имею я
право когда-нибудь что-то завалить?

И вот на радость Светину ставить «Кречинского» взялась
Т. Казакова, главная в «Комедии», ученица Анатолия Эфроса.
Недавним событием стал ее спектакль «Тень»
по Шварцу. О нем в Петербурге много говорили и писали.
Эта «старая-старая сказка» — спектакль для Театра комедии
«знаковый». Дань памяти Акимову, истории театра. Знаменитый
режиссер и художник поставил «Тень» первым — еще в
1940 году. Затем спектакль был поставлен в театре в
1960-м.

— В 1984 году «Тень» ставил Юрий Аксенов. Спектакль
играли 18 лет, он пользовался успехом. У меня, как и
сейчас, была роль Министра финансов, она — для любого
возраста, поэтому меня оставили. У Татьяны Казаковой
— совершенно другой спектакль, своя версия, здесь новый
композитор, художник, новые актеры (за эти годы исполнители
постарели). Она отказалась от акимовского решения спектакля,
от тех декораций, костюмов.

Появление Светина публика встречает овацией, с нетерпением
ждет каждого его выхода. (Впрочем, если честно, так
происходит всегда, на любом спектакле).

— А я не очень
доволен своей ролью. В том, старом, спектакле многое
было построено на мне, у меня было больше раздолья.
В этих же декорациях мне неудобно делать свои трюки,
я вынужден от многого отказаться. Прежде были находки,
которые игрались с удовольствием и хорошо принимались
зрителями. Сейчас их нет. Роль, если честно, стала поменьше,
но качественнее, ближе к сегодняшнему дню, многое здесь
додумывается, ассоциируется… Такая сказка с приличным
подтекстом. Шварц — гениальный драматург, написал пьесу
на все времена, его можно по-разному интерпретировать.
В этой постановке пьеса имеет свои плюсы, здесь совсем
другая история. Она к тому же красивая…

— Знаю, что вы, Михаил Семенович, искали новую пьесу
для себя. Нашли?

— Нет, так и не нашел.

— О какой роли вы мечтаете?

— Уже лет пять мы с Николаем Мартоном (замечательный
актер Александринки, народный артист России. — От авт.)
играем антрепризу «Дон Педро». Пора уже что-то другое
ставить. И опять я мечтаю о роли маленького, простого
человека, о трагикомедии. Это мой жанр, я люблю его.
Когда люди смотрят «Дона Педро» (а это трагикомедия),
то сначала смеются, а потом у них появляются слезы.
Грустный там конец.

Сейчас читаю повесть Гоголя «Шинель», «примеряю» роль
Акакия Акакиевича — несчастного, забитого, маленького
человека, который погибает. Вижу в нем черты сегодняшнего
современного человека. Очень интересная, заманчивая
вещь. Гоголь — это серьезно, классика на века…

А параллельно ищу антрепризу на троих-четверых. Очень
трудно найти такую пьесу, чтобы удовлетворяла по всем
параметрам: по смыслу, по жанру, по художественным достоинствам,
и чтобы «пахла» сегодняшним днем…

— Что у вас в кино?

— Нет ничего. Сейчас ведь рынок, быстро все расхватывают.
Я хотел бы сыграть роль классическую…

Сколько меня приглашали в сериалы! Я отказывался, режиссеры
обижались. Зачем мне это? Больше, чем есть у меня, они
мне не дадут.

— А как передача Елены Степаненко «Кышкин дом»?

— Это была моя халтура. Сейчас ее нет, и слава богу.
У актеров бывают свои капризы. Меня уговорили, я и поиграл.
С удовольствием, правда.

* * *

— В вашей жизни было много режиссеров. А есть «свой»
режиссер?

— В кино — Ян Фрид.

— На улице вас стали узнавать после фильма Гайдая «Не
может быть!»?

— Да. Гайдай сыграл большую роль в моей жизни. Я снялся
у него в фильме «Не может быть!» и еще в одном, не очень,
может быть, удачном — «Частный детектив, или Операция
«Кооперация», где сыграл отца героини. Помните сцену,
когда мы с дочкой тонули в новом кооперативном клозете?
Я висел на каком-то крюке, она спрашивала: «Папа, что
будем делать!» — «Надо прощаться!» — отвечал я. Еще
Гайдай снимал «Фитиль», где меня продавали на птичьем
рынке (моя жена, ее сыграла Нина Русланова). Только
я смог отказаться сниматься в его последнем фильме «На
Дерибасовской хорошая погода…»! По глупости! Не поехал
в Америку. У меня бывают такие «бзики». Я могу сниматься,
извините, во всякой ерунде, а Гайдаю сказать: «Я это
не буду играть». И в его фильме «Инкогнито из Петербурга»
я не сыграл. Но тогда, правда, я заболел.

— А у Эльдара Рязанова?

— У Рязанова я дважды должен был сниматься. В «Служебном
романе» мне предложили роль мужа секретарши Верочки
— героини Лии Ахеджаковой. Она разменивает квартиру
и все время разговаривает с мужем по телефону. Я там
должен был гонять на мотоцикле. Мы с Лией репетировали,
а потом эту роль вымарали. Рязанов сказал мне: «Миша,
не расстраивайтесь! Придумаем еще что-нибудь» и пригласил
меня в «Гараж». Я приезжал, пробовался, а потом был
худсовет, и на роль тромбониста утвердили не меня, а
Семена Фараду. Ну и слава богу! Я тогда был очень занят
в театре: по 20 спектаклей в месяц.

Михаил Светин с детства говорил, что хочет стать Чарли
Чаплиным. Обожал кино. Особенно любил комиков. Видимо,
чувствовал в них родственную душу. В школе был главным
комиком: на радость одноклассникам и на горе учителям.
А еще он обожал музыку. В Киеве, где родился и прожил
25 лет, закончил музыкальное училище.

В кино Светин впервые снялся в возрасте 44 лет.
Это были семидесятые. И меньше чем за 10 лет артист
тогда сыграл более чем в 20 картинах.

Театров он сменил немало. Первым профессиональным театром
в его жизни стал драмтеатр города Камышина. Потом были
Кемерово, Петропавловск, Иркутск (драмтеатр им. Н.П.
Охлопкова), Пенза, Петрозаводск. 12 лет в провинции.
И, наконец, Питер, Малый драматический театр (ныне Театр
Европы, или театр Додина), где Светин задержался на
10 лет. И после него, уже более 20 лет, Театр комедии.

— Михаил Семенович, вы сами ушли от Додина?

— Конечно. Меня никто из хороших режиссеров никогда
не выгонял. Тогда меня позвал к себе Петр Григорьевич
Фоменко (теперь он в Москве)… И Марк Захаров звал
в «Ленком». И Андрей Гончаров предлагал сыграть в «Закате»
Бабеля. В Москву звали, уговаривали долго, много. А
мне лень было переезжать. Перешел через дорогу — в
другой театр (из Малого драматического — в «Комедию»)
— другое дело. Фоменко пригласил меня, а сам через
год в Москву уехал. Я же «застрял» в Театре комедии.

У Льва Додина я репетировал абрамовский «Дом», он очень
жалел, что я ушел. Но тут — Театр комедии. Все-таки
я актер комедийного направления.
И Фоменко — такой режиссер, с которым стоило поработать.
Тем более, никуда ехать не надо было.

— Рассказывают, что когда-то вы очень понравились Товстоногову…

— Было дело. Но я не захотел переходить в БДТ, потому
что там уже работал комик (и работает сейчас) — Трофимов,
которого я очень люблю. Тогда я еще не снимался в кино,
не был известен. И быть в театре «на подхвате» мне не
хотелось.

Однажды меня приглашал и Игорь Владимиров. Я никогда
сам не напрашивался. Честно говоря, я мог работать в
любом театре. Комик — это такая специальность дефицитная.

— Правда, что вас звали в Ленинградский цирк?

— Да, Сонин (художественный руководитель) просто умолял
меня. Когда я переехал в Питер, он мне говорил: «Ты
же ничего не понимаешь: ты клоун! Ты столько теряешь,
это неправильно. Я для тебя буду писать отдельные сценарии.
Мы с тобой объездим весь мир!» Я не соглашался: «Какой
клоун?! Я — драматический артист». Не знаю, правильно
ли поступил, но клоуном я был бы неплохим. Это точно.
Все данные для этого, включая музыкальные, у меня были.

— В вашей жизни была ведь еще и оперетта…

— В киевской оперетте я работал с удовольствием! Я
и в кино снялся в трех опереттах. Это мой жанр. Люблю
оперетты, сказки, люблю петь.

— И на эстраде могли бы выступать…

— А я работаю на эстраде. Обожаю монологи. Бывают
творческие вечера. Иногда меня возят с программой «Смешные
истории с маленькими неприятностями». Я играю ее лет
восемь, меняю кое-что внутри, обновляю, читаю Зощенко,
Жванецкого, Измайлова…

* * *

— Цитата из Михаила Светина: «Я ничего не люблю, кроме
театра и женщин». Верно?

— Да! Я люблю себя в театре. Не по Станиславскому,
который говорил, что надо любить «театр в себе». Я же
люблю себя, когда играю. (С серьезным видом). Я получаю
кайф — больше, чем зрители. Они смеются, и мне — большое
удовольствие.

А женщины! Всю жизнь обожаю их, с детского сада.

— Однако в семейной жизни вы — образец. Больше сорока
лет живете с Брониславой Константиновной… (Б. Проскурнина,
жена М. Светина, — актриса Малого драматического театра.
— Прим. авт.).

— Это парадокс! Парадоксальные вещи бывают в жизни!
Вроде — о, о, о, а тут — на тебе, трам-та-ра-рам…
Но есть еще характер, порядочность, прочие качества,
которые не позволяют поступить так, как поступают, скажем,
другие.

— Да, обычно за актерами такой «шлейф»: меняют жен,
любовниц, как перчатки…

— Я стараюсь быть в жизни порядочным (не всегда, правда,
получается, но стараюсь): держать слово, не подводить,
не обижать. Иногда попадаю в глупые ситуации, люди не
понимают меня. Такой уж уродился.

— Какие у вас увлечения, Михаил Семенович?

— Играю на синтезаторе. Любительском, дома. Иногда
часами сижу. На пианино играю. На даче есть аккордеон,
разворачиваю меха…

Люблю слушать серьезную музыку, классику. Ужасно люблю
военную музыку, марши! (Я же служил в двух военных
духовых оркестрах).

Внучек люблю — одну, вторую. Это мое хобби. Они в Америке
живут…

В детстве и в молодости играл в футбол. В свое время
был болельщиком киевского «Динамо». Теперь, как сюда
переехал, болею за «Зенит», за нашу сборную, конечно.
Как все. Мне кажется, здесь все болеют за «Зенит».
Я обожаю хорошую игру. Сильно болею, я в этом
смысле человек нервный.

Шахматы что-то перестал любить. Люблю в преферанс играть.

— А партнеры кто?

— Соседи, их друзья. Еще есть семья, с которой дружу.

— Не актеры?

— Нет. С артистами я не дружу просто категорически!
Один Леня Тубелевич у меня — здесь, в Театре комедии.
Мы много лет поддерживаем дружеские отношения, еще со
времен Малого драматического. В работе не сталкивались,
зависти у нас нет.

— Казалось бы, такой веселый, легкий, компанейский
человек, и жена — актриса, вокруг вас — столько артистов,
дружи не хочу, ан нет…

— Нет, Света. Я много раз пытался дружить,
и каждый раз оказывался у разбитого корыта. Нет, нет,
категорически нет, не люблю я артистов. Театр обожаю
и артистов на сцене — тоже. Обожаю Андрея Мягкова.
Влюблен в больших артистов. И когда снимался в кино,
мы дружили — с Виторганом, Костолевским. Но они —
там, я — здесь. И все равно, артисты — народ сложный.

* * *

Но между тем Светин — актер, способный искренне восхищаться
работами коллег. Идет в Петербурге спектакль «Сидеть!
Лежать! Любить!», Михаил Семенович советует мне: «Надо
посмотреть, как потрясающе играют Ирина Соколова, Сергей
Мигицко». О знаменитой Верке Сердючке сказал:

— С Андреем Данилко мы встречались в совместных концертах
в Москве. Парень очень талантливый, смешной, с потрясающим
чувством юмора, с украинским налетом, так близком мне…