Хлебная проблема даже сама по себе индикатор уровня
жизни. Может быть поэтому, родившись сравнительно
крепким, и я, и сестра так тяжело переносили различные
инфекционные болезни. Но странное
дело: спустя несколько лет после войны, при той сложной
жизни, в 1950-54 годы резко упал показатель смертности. За
пятилетний период в среднем умирало 9,4 человека в
расчёте на тысячу населения, уже в 1950 году показатель
был равен 9,7. Мы выглядели гораздо лучше, чем Франция, Англия,
Бельгия, Австрия и другие европейские страны, уступив
лишь чуть-чуть США, чью землю не топтал фашистский сапог.
Пытаясь разобраться, поделился своими
сомнениями с близкими мне людьми.

— А ты забыл, чем ещё питались? — напомнила мне Зинаида
Воробьёва, с которой мы грызли когда-то гранит науки в
стенах Тимирязевской академии. — Однажды взялись с
подругой вспоминать, и оказалось, что в детстве в пищу
использовали 11 трав, дикоросов. Начинали с липовых
почек. Потом щавель поднимался. Тоже радость немалая
была. Затем хвощ полевой, первые ростки его употребляли.
И, может, поэтому наши сверстники не знали, что такое
туберкулёз. Пили не какую-то кока-колу, а сок берёзовый.
Баранчики шли в пищу — это первоцвет весенний. В них
вообще кладовая витаминов. Свербигу ели, молодые стебли
лопухов, а корешки жарили, они богаты крахмалом и потому,
наверное, такими вкусными были. Кислицей увлекались.
Потом грибы шли, ягоды лесные, брали костянику,
землянику, лесную клубнику, орехи (лещину). Позже
смородина созревала, ранние яблоки подходили. А на
огороде морковь, лук, чеснок. Благодаря этому мы, дети
военного времени, и выживали. Про авитаминоз не
слыхали, а иные дары природы только положительно
действовали на сердечную деятельность.

— Нам тоже нелегко приходилось после войны, — признаёт
начальник Усть-Удинского райсельхозуправления Иван
Кузьмич Вологжин. — Весной, как только оттает земля, в
поле шли, колоски собирали. С помощью самодельного
устройства размалывали их. Мука на оладьи шла, фракцию
покрупнее как крупу исплользовали. Опять-таки лепёшки с
картошкой делали. Потом в лесу саранки собирали.
На Ангаре — уже водные саранки брали. Щавель,
борщевик, пучку ели. Рыбу ловили. Конечно, лучше было
тем, кто имел коровёнку. Но у них проблема с кормами
была. Участков не выделяли, с работы не отпускали. По
ночам родители в лес ходили с косами. Кто на производстве
да в городе жил, тем проще, они хоть хлеб имели, а в
колхозе на трудодни много ли получали? Ягоды пойдут, и мы
снова в лес. Черника, голубица, боярка. Её даже сушили, а
потом размалывали. За черёмухой стайками ходили. Валю
Распутина, будущего писателя, — он у нас самый большой
был — попросишь, бывало: «Валя, нагни куст.» Он нагибает,
мы собираем. Ободрали, куст отпускает: «А где ягода?» —
«Так мы уже съели. Ну ладно, Валя, вон ещё куст. Смотри
какой хороший. Нагни».

Вот такие картинки из сельского быта. Но, как ни велико
влияние питания, многое значили психологический настрой,
моральный дух общества. А он был иной, нежели сейчас.
Отблеск победы был и на наших детских лицах.
Хотя вместе с тем встречались безногие
инвалиды-фронтовики, старухи-нищенки.
Вчерашние солдаты не только озорные
истории рассказывали, но и горькие истины исповедовали,
тягостными воспоминаниями делились те, кто пережил
оккупацию или побывал в плену. Материальная ситуация была
очень сложной. В школе регулярно устраивались
благотворительные концерты художественной
самодеятельности, чтобы кому-то купить ботинки или
калоши. Всё это было. Однако в уставшем обществе
определяющим всё-таки являлся оптимистический вектор. Тем более
для детей, которые всегда легче переносят всякие стрессы,
чем взрослые.

Тому способствовали и средства массовой информации. Радио
— источник настоящей духовной жизни — знакомило с
серьёзной музыкой, с классическими и яркими современными
спектаклями. В печатных изданиях часто выступали старые
учёные, прошедшие тюрьмы и ссылки или жизнь отдавшие
служению Отечеству. Они рассказывали о своём образе
жизни, делились тем, как удалось им дожить до преклонных
лет, говорили о своём питании. И эта идеология — выжить,
сохранить здоровье, вырастить крепких детей — была весьма
заметной. И как производное той идеологии хвалебные
характеристики каши гречневой, моркови, простокваши, или
ещё позднее, болгарской простокваши.

Много шума наделала концепция академика АМН О.Лепешинской о
неклеточной структуре живого вещества, которую как-то
преломляли мы на вопросы долголетия и оздоровления.
Правда, позже она была отвергнута как не получившая
подтверждения. Уже позднее большой интерес вызвала
концепция академика-биохимика А.Опарина о возникновении
жизни на земле. Слово «жизнь» имело тогда оптимистичный
окрас. А советы и рекомендации по питанию, наверное,
сыграли немалую роль в формировании, как мы сейчас
говорим, здорового образа жизни. Прибавим сюда
положительный психологический настрой и в итоге получим
следующее. Если в 1950 году численность населения в
стране составила 178,5 миллиона человек, то в 1960-м —
212,4 миллиона, а в 1970-м она возросла до 241,7
миллиона.

Представляет интерес такая же позитивная
динамика по России, хотя и более поздняя. Так, с 1959
года по 1970-й её население выросло на 12,54 млн.
человек, с 1970 по 1979-й — 7,47 млн. человек, с 1979 по
1989 годы — на 5,85 миллионов.

Сегодня ни войны, ни острейшего голода от чрезвычайной
засухи или недорода, но численность населения падает. В
1995 году убыль населения
составила 840 тысяч человек. На следующий год страна
потеряла ещё 777,6 тысячи, в 1996-1997 годы естственная
убыль несколько снизилась — 755,9-705,4 тысячи человек.
Затем снова рост — почти до 930-960 тысяч. В 2001-2002 годы
мы недосчитываем ещё по 943,3—935,5 тысячи человек.
Таким образом за восемь мирных лет Россия потеряла 6,8 млн.
человек. Между тем на митингах, которые проводит
оппозиция, никто не кричит «Хлеба!» Там больше
возмущаются низкой зарплатой и высокой квартплатой. Да,
треть населения живёт за чертой бедности, но неужели в
1913 году, когда естественный прирост был высоким,
основная масса населения питалась лучше, чем сейчас?

Поднял различные справочники, и увидел, что продовольственная картина
у нас не такая уж удручающая. В 2000 году резко
сократилось по сравнению с 1913 годом потребление
хлебобулочных изделий — с 200 килограммов до 118. Правда,
картошки стали есть больше на 4 килограмма (118 кг в
год). В два с лишним раза возросло потребление овощей и
бахчевых. Было 40 килограммов — стало 86. Яиц, если верить
статистике, вообще потребляем в 4,8 раза больше, чем в
последний мирный дореволюционный год. Вот и с мясом,
салом, мясопродуктами порядок. В 1913 году наши дедушки и
бабушки съели по 29 килограммов, а мы в 2000 году — уже
45. Куда лучше выглядит ситуация с потреблением молока:
со 154 килограммов она выросла до 216. Но почему же
тогда коэффициент естественного прироста по Российской
империи составил 16,4, а в 2000 году он был минусовым:
-6,7? Да, значительный естественный прирост населения
90 лет назад был достигнут благодаря тому, что высокая
смертность была перекрыта куда более высоким уровнем
рождаемости. В таком случае закономерен вопрос:
почему сегодня, когда восстанавливается прежний
капитализм, частная собственность на средства
производства и землю, по уровню рождаемости мы так далеко
отстали от
развитых и слаборазвитых государств? Как умудрились опуститься по
этому показателю на 179 место в мире? Эта проблема
слишком сложная, чтобы походя можно было в ней
разобраться, потому лишь обозначим её.

Сравнивая официальные данные потребления продуктов
питания с 1950 годом, когда так сильно упала смертность
населения, с удивлением узнаёшь, что в наше время оно
стало куда более калорийным, более питательным. В 2000
году сократилось потребление хлеба и картофеля, но мы
теперь стали в 1,7 раза больше есть мяса и
мясопродуктов, а молока и молокопродуктов — на четверть
больше, растительного масла, по разным данным, потребляем
в два с лишним раза больше или в 3,7 раза. Яиц вообще чуть
ли не в четыре раза больше съедаем. Но…
Питаемся лучше, а умираем больше? Ведь
коэффициент смертности (т.е. число умерших на 1000
человек) возрос с 10,1 (по РСФСР) в 1950 году до 15,4
— в 2000. Попытаемся некоторые вещи расставить по полочкам.

Прежде всего, кто меня убедит в том, что я выпил в 2000
году названную норму молока в 216 килограммов? Чтобы
достичь этого, должен был ежедневно принимать его по
стакану. Я пил это? Кроме моей семьи, которая
более-менее сносно питается, ту же норму должна выполнять
одинокая соседка-пенсионерка. Это при её скромной пенсии
в 1800 рублей и высокой квартплате? Кроме нас,
по стакану молока должны опрокидывать и
бичи, что по утрам и вечерам копаются в мусорных баках,
алкаши. Они же тоже часть нашего общества, их немало. А
грудной ребёнок молодой семьи из соседнего подъезда может
тот литр осилить? Вот сколько вопросов возникает, и они
ставят под сомнение названные цифры. Я уж не акцентирую
внимания на том, что бичи и алкаши вряд ли помнят
вкус тортов, пирожных и масла сливочного, на изготовление
которых идёт немало молока. Да и многие другие категории населения
не имеют возможности часто лакомиться этими изделиями.

Но это общие рассуждения. Есть международные данные. Они
свидетельствуют, что когда-то наша большая страна
занимала второе место по потреблению основных продуктов
питания на душу населения. По количеству калорий,
потребляемых с растительной пищей (2178) в 1997 году,
Россия заняла 87 место среди 182 стран мира. Впереди себя
пропустили не только Беларусь и Вьетнам, Австрию и
Великобританию, но и Барбадос, Алжир, Мексику, Гану,
Того и т.д. Да, мы живём в Северном полушарии, и
для нас куда важнее пища животного происхождения. Но и
здесь результаты не впечатляют. 726 калорий животного
происхождения мы потребили в 1997 году. Нас обошли Литва,
Эстония, опять Барбадос, Кувейт, Сомали, а мы оказались
на 42 месте. Не по этой ли причине страна снова
восстанавливает свой печальный status qvo по уровню
смертности? Даже в Мексике, Эритрее и Мозамбике умирало в
1995—2000 годы меньше, чем в России. Многие учёные
связывают смертность с питанием. Правда,
возникают дискуссии, порою заочные. «Покажите мне хоть
одного, кто умер бы от голода!» — взывал как-то отец
рыночных реформ Е.Гайдар. Его пытался образумить
политолог С.Кара-Мурза, который считает, что недоедание,
неполноценная пища помогают «старухе с косой» добирать
свои жертвы из числа страдающих различными заболеваниями
или просто недомогающих.

Однако, как ни велико влияние питания на
здоровье и продолжительность жизни, тут значимы и
другие факторы.

Два с лишним года назад я побывал в Жигаловском
районе, встретился со своими друзьями и остановился на
ночь у Геннадия Кузнецова, бывшего бригадира некогда
знаменитого колхоза имени Куйбышева. Человек он интересный.
Может в течение часа Есенина читать. Знает всех птиц,
что водятся в округе. Удачливый рыбак, охотник. В тот год
держал семь лошадей. Пятеро детей у него. Всех вырастил,
все достойные люди. Может быть, поэтому у него более
оптмистичный взгляд на многое.

— Жить сейчас можно, — убеждал меня тёзка. — Правда,
людей много мрёт, хоронить не успеваем.

— Отчего же они мрут?

— Да от всего. Кто-то перепьёт. Другой отравится тем же
зельем. Тонут много. Нередко опять по той же причине.
Выпимши лезут в воду. Самоубийц хватает. Нет-нет да
наложит кто-то руки на себя.

Такой расклад, равно как и поездка по району, озадачил
меня. Да, тут уже ни одного колхоза не осталось. Все
сначала реформированы были в соответствии с указом Ельцина от
1991 года, потом вовсе развалились. Но ведь и до
революции их не было. Потребкооперация рухнула, хлеб,
сахар, спички некому развозить. А разве она до 1917 года
здесь существовала? Черкесы какие-то, судя по газетам тех
времён, торговали всем. Но жили люди, плодились, извините
за слово. А случаи самоубийства были чрезвычайно редкими,
как сообщали газеты тех времён. Кстати, они много писали
об очень тяжёлом положении населения.

Как это ни горько, но жигаловскую ситуацию не назовёшь из
ряда вон выходящей. У нас и в других районах много
колхозов и совхозов прекратили своё существование.
Скрытая и явная безработица на селе поразила не только
Приангарье, но и другие регионы России. Кстати, на заре
рыночных реформ кое-кто из моих коллег говорил:
«Безработица — это хорошо. Теперь один другому будет в
затылок дышать». Предполагая, что безработица подтянет
людей, повысится ответственность и дисциплина. В связи с
этим представляет интерес сообщение профессора Российской
медицинской академии последипломного образования
И.Гундарева. Оказывается, во многих зарубежных
исследованиях показано влияние безработицы
на человека. «По наблюдениям американских
исследователей, прирост безработицы на 1%, сохраняющийся
в течение 5 лет, приводил к росту: самоубийств — на 4,1%,
обращений в психиатрические лечебницы — на 3,3%,
тюремных заключений — на 4%, убийств — на 5,7%,
смертности от алкоголизма — на 1,9%, смертности от всех
причин — тоже на 1,9%». В Англии десятилетние наблюдения
показали, что среди мужчин-безработных смертность была
выше на 21% по сравнению с работающим населением. А среди
жён, чьи мужья оказались без работы, уровень смертности
был выше на 20%. Вот сколько бед несёт такое горячее
дыхание в чужой затылок.

Ещё один момент. Медики свою роль или влияние на здоровье
населения оценивают не очень-то высоко — в пределах 8-12
процентов. И потому мы снова должны вернуться к проблеме
питания как к фактору, влияющему на здоровье в
наибольшей степени.