Под Новый год вечером он позвонил в мою дверь, что случалось
крайне редко. Был, как всегда, с напарником. Попросил
стакан воды, потом поесть хоть чего-нибудь. Съев бутерброд,
он горестно сказал: «Ну все, пошли погибать». В его
словах не было и доли фальши, потому что мой товарищ
— крепко сидящий на игле наркоман.

Спустя несколько месяцев зашел к нему проверить, как
дела. Он лежал на постели и по-мужски скупо плакал:

— Депресняк у меня. Жизнь ни к… Я тут лечился неделю
в Юбилейном. Меня там вывели, прочистили весь организм.
Сам выписался. А мне еще говорили: «Рано тебе выписываться».
Вышел, чувствую, тяжело идти. Попробовал бежать — ноги
заплетаются, спотыкаюсь, падаю. Видно, не сильно перекумарился.
Как вернулся домой, в первый же день решил заняться
спортом, договорился с другом встретиться утречком,
но он не пришел. Ну а я как следует по турничкам прошелся,
по кольцам. Во второй день зарядочку хорошую сделал.

Сам-то дома сижу и думаю, как там друзья, ведь без меня
все на кумарах, ничего сами делать (воровать то есть)
не умеют. Я все делаю, а они — «на Васе» (на стреме).
Бывает, приходит друг, говорит: «Кореш, плохо мне, уколи».
Ну, я его колю. В этот раз пришел товарищ: «Пошли,
— говорит, — сделаем». Ну, я ему всю работу сделал,
«взяли» квартиру: телевизор, видак… Раскумарился.
И пошло…

— А что это в ложке?

— Жженый ладан. Смола. Это я комнату окуривал — разгонял
бесов. Как жить? Что делать дальше?.. Может, сразу грамм
купить? Вылечился, называется. Так что не удивляйся,
если тебе скажут, что я умер от передозировки. Ладно,
схожу «на дело»: приятелю — герик, мне — деньги.
Что еще делать, не сидеть же дома…

— А если не удержишься от укола?

— Мне все равно надо долги отдать… матери, соседям.

Через две недели снова зашел к приятелю.
На коврике у двери мокрые
следы — у него только что были «гости».
Чтобы попасть в квартиру, нужно пройти
долгий ритуал вопросов «Кто? Какой? К кому?» и разглядывания
в глазок двери под яркой лампочкой.

У него снова спал Кореец, его тертый напарник с несколькими
отсидками, а о лечении уже никто и не вспоминал. Все
закрутилось по-старому.

Чтобы понять, что значит наркотик для этих парней, нужно
внимательно посмотреть их «утренние процедуры». Еще
заметнее это, когда снятый с ломки и
засыпающий не может раз пять попасть своему благодетелю
в «загнутые» вены.

Они называют героин дерьмом: «Пошли к человеку, который
торгует дерьмом, купили чек на двоих».

Самое поразительное слово, которое они постоянно употребляют,
когда рассказывают свою историю прихода к «дерьму»,
это «попробовать»: «Попробовал — не понравилось. Потом
еще попробовал. Потом и дальше стал пробовать. Попробовал
другое. Теперь это…».

Страшно месяцами наблюдать, как твой старый приятель
из красивого сильного парня превращается в тощего нарка
и ворюгу. Да и я сам, признаюсь, входя в их среду, постепенно
теряю былые моральные установки и инстинкты самосохранения.
С ними люди кажутся стадом лохов, которых можно дурить
и обворовывать на каждом шагу. Теряется страх быть обнаруженным
и уличенным в зазорном деле.

Раньше я просто немел от удивления, узнавая, с какой
легкостью мои знакомые открывают машины, взламывают
стальные двери, умыкают барахло и жрачку из-под носа
продавцов. Меня потрясало, как можно так просто и безнаказанно
нарушать казалось бы незыблемые закона общества. Теперь мне
не страшно.

… Его взяли спустя несколько недель. Пришли в шесть
утра через пару дней после одной квартирной кражи. Его
будет жестоко ломать пару недель. Несколько
месяцев или лет я не увижу его на улицах города. Потом
все вернется, все будет, как раньше.

Дома у одного из них я рассматривал как-то альбом с
черно-белыми фотографиями. Семидесятые годы. Мать и
отец, каблуки-платформы, брюки-клеш, высокие сапоги и прикольные
платья. Маленький мальчик на машинке
(такая фотография есть и у меня, их делали в фотоателье)…
Мама держит мальчика на руках в городском парке (стандартный
кадр, подпись: «Иркутск, 1977»). В нашем семейном альбоме
много похожих фотографий, но мой тезка сидит на героине,
а я — нет. Кто мог в том далеком семьдесят седьмом,
глядя на этого очаровательного малыша, представить его
сегодняшнего: бледного, с полуприкрытыми сиреневыми
веками?

На прощание он сказал: «Да, вот я чего боюсь. Дети шприцы
подбирают, играют…».