Определяет, да. Но не исчерпывает. Стоит перечитать
книги — «Венгершарж» и особенно «Монолог актера» с
его густой, сочной и образной прозой, чтобы убедиться,
как минимум, в двух истинах. Этот человек сделал себя
личностью сам и, главное, продолжает делать — раз.
А два — он владеет противоядием от хулы и похвалы,
не делая из него секрета. Замешано это противоядие на
трудолюбии, юморе и… Отточие вызвано многосоставностью
компонентов. Важно, что и на 77-м году жизни Венгер
остается Венгером. Если расшифровать этот постулат,
то и формула противоядия сама собой завершится. И без
благородства в ней, будьте уверены, не обойтись. А острый
взгляд и острое словцо мастера сцены только оттеняют
это дефицитное для нынешнего времени качество. Представляется,
что через все эскапады, через бурные выплески темперамента,
через преодоление себя и своих слабостей, над которыми
он лучше других умеет посмеяться и о которых не боится
честно сказать, движется ветеран Иркутской драмы к этой
вершине человеческого духа, названной Благородством,
смолоду и всю жизнь не выпуская ее из виду. О степени
приближения много говорит высшее отличие театрального
олимпа — премия «Золотой маски» в номинации «За честь
и достоинство», которой Виталий Константинович удостоен
в конце этого театрального сезона.

А перед его отъездом с родным охлопковским театром на
летние гастроли состоялось интервью «на вольную тему»,
как было условлено, и три часа оживленной, без спешки
и помех, беседы в гримуборной промчались незаметно,
оставив ощущение не просто неисчерпанности, а неисчерпаемости
любого начатого разговора с тем, кого многие до сих
пор называют по имени — Виля. В этом обращении
нет фамильярности. Разве что переиначенное:
мы говорим Венгер — подразумеваем Виля, мы говорим
Виля — подразумеваем Венгер. И больше ничего не требуется
добавлять. В театральном мире есть это имя, и оно говорит
само за себя.

… Ну, а разговор воспроизведен, естественно, в сильном
сокращении, с обещанием продолжить его после приезда из Болгарии.

«Сегодня я тебя не уважаю!»

— Виталий Константинович, на злобу дня первый вопрос.
Вам лучше меня известна масса трагедий, случившихся
с людьми, от природы наделенными искрой божьей, но попавшими
в алкогольный плен. Редко кому удается вырваться из
него, и пример замечательного актера Виктора Сухорукова,
по собственному его признанию, — то самое исключение,
которое лишь подтверждает печальное правило. Вы никогда
не были приверженцем «сухого закона»…

— Отнюдь!

— Но счастливо избежали коварной западни. Как это удалось?

— Тут два обстоятельства, мне кажется. Первое — востребованность.
Хотя и это не панацея, если вспомнить трагически оборвавшуюся
жизнь блестящего актера нашей труппы, фамилию вы знаете,
несмотря на колоссальную востребованность его таланта.
И второе: человек делает сам себя прежде всего. Время
подсказывает необходимость в чем-то сократиться, про
что-то вообще забыть. Ел сало в 30 лет — в 60 про него
надо забыть! Что, мне кажется, многих подводит: отсутствие
силы воли. А с другой стороны, за 54 года своей работы
в театре я насчитал два-три Первомая и два-три 7 ноября,
когда я мог провести эти праздники как белый человек.
В основном же это либо спектакль утренний для солдат,
выезд с каким-то концертом или, что еще хуже, вечерний
спектакль — весь день себе не принадлежишь.

— За всю жизнь ни разу не вышли на сцену в «подогретом»
состоянии?

— Нет, один раз вышел. Вернее, меня вывезли. 2 мая
это было, и я дал слабину. Вечером играл в «Кремлевских
курантах» отрицательного типа, который в шезлонге сидит,
на мне парик, усы, борода. Я не был пьяным — так, слегка
от жары взял бутылку пива, оно оказалось теплым, и
«заполировал» им водочку. Сел в шезлонг, круг пошел,
остановился, и помреж Костя Третьяков, увидев, что я
дремлю, провез меня дальше. Я очнулся в недоумении:
когда же повезут на сцену? Ах, уже возили?! Извините,
я хочу сыграть свой эпизод! Меня опять вывезли. Стоит
Вронская Лидочка, партнерша, задает мне вопрос — я
не могу ответить, она за меня и отвечает. Так вся сцена
прошла, Вронская и свой, и мой текст произнесла. После
чего меня благополучно увезли… Я разгримировался,
умылся и пошел домой. Весь хмель отлетел! Больше не
было таких случаев. Поводов и в театре, и вне его всегда
хватает: премьеры, дни рождения, уходы в мир иной…
Если вечером я занят в спектакле, а ко мне пристают
с сакраментальным «Ты меня уважаешь?», я сразу говорю:
«Сегодня я тебя не уважаю!» Чтобы все уговоры оборвать.
Потому что жизнь убеждает: нет такого таланта, который
нельзя было бы пропить. Вместе со здоровьем.

Через «не могу»

— Сила воли, вы сказали. Не она ли причиной того чуда,
когда в театре не успели отохать насчет вашей сломанной
ноги, а вы уже снова вышли на сцену?

— Я думаю, это тоже результат жесткого отношения к
себе. Потому что я очень испугался после этого несчастного
случая: штыри воткнули, всякие там операции — я понял,
что долго буду отсутствовать в репертуаре. В тот момент
и сам бы ни за что не поверил, что 15 сентября меня
прооперируют, а 17 декабря, через три месяца и два дня,
я выйду на сцену и потащу телегу в «Поминальной молитве».

— Что за подвиг пришлось для этого совершить?

— А никакого, Верочка, подвига. Я человек абсолютно
не героический. Дома, слава Богу, не видел никто этих
слез моих, но мне дали упражнения на пять минут, а я
делал их четверть часа. Велели сразу прекращать упражнения,
как заболит, а я — через боль. Утром, попав после больницы
домой, встал на костылях, вытащил с балкона велоэргометр,
достал из шкафа эспандер и начал заниматься через «не
могу». Я вдруг вспомнил: боже мой, Маресьев на двух
протезах сел в самолет и начал косить немцев. Думаю,
что ж я — такое дерьмо, что не смогу в декабре сыграть?!
И я сыграл. Пошел домой счастливый.

— Сколько на вас смотрю, столько и поражаюсь способности
сохранять молодость души, тела и в первую очередь глаз,
такие живые глаза у вас, горящий прямо взгляд. Откуда
эта внутренняя энергия?

— Это не всегда бывает, но я зачастую не чувствую возраста.
Энергия откуда? Играть хочется! Да, хочется играть.
Без разницы, большое или малое, смешное — не смешное.
Мне не тесно, но все равно хочется рамки изведанного
раздвинуть.

Калягин неправильно «ударил»

— Мне кажется, даже в самые неподходящие моменты не
покидает вас некий чертик, которого я предпочитаю называть
«венгершаржиком». Неужели он сопровождал вас даже на
церемонии вручения «Золотой маски» в Большом театре?

— Там было много смешных моментов. Все шло через юмор!
Начиная с самолета, где я всю дорогу сочинял «рыбу»
для ответного слова, не зная, что на него дается лишь
30 секунд. В приглашении написано было: с супругой.
Но Эльза моя прихворнула, дочь Наташа тоже не смогла,
и я летал с Гришкой, внуком. Ему 23 года, два вуза за
плечами — Мэрилендский университет, он бакалавр, и
здешний, давший ему диплом менеджера. Он меня зовет
Виля. Я надел смокинг, как предписано, приехали за 40
минут до начала на «Волге» — за каждым была закреплена
машина. Сели в 15 ряд, у прохода, чтобы быстро выйти
к подиуму, когда позовут. Я заранее промерил шагами
это расстояние по ковру, посмотрел микрофон — устроил
себе репетицию. Гриша пылинки с меня сдувал.

И вот приглашают, слышу, меня и Бориса Покровского,
нас двое в этой номинации, но он недомогал, ему 95 лет
— вышла его дочь Алла. Калягин говорит обо мне, на
большом экране во время его речи менялись десятка полтора
моих фотографий в ролях, а фамилия звучит из уст ведущего
с ударением на втором слоге — Венгер, Венгер, Венгер.
Хотя мы с Калягиным хорошо знакомы. Я улучил момент,
когда вручали награду дочери Покровского, и шепчу: «Александр
Александрович, вы меня не так ударили!» Он в ответ:
«Какая разница? Маска-то у тебя в руках!»

В микрофон я выразил надежду, что эта Золотая маска
подарит мне еще лет 10 творческой жизни, и в таком случае
я буду через десятилетие отмечать 65 лет работы на сцене.
Аплодисменты. Зал встает. У меня состояние грогги совершенно.
Я поцеловал руку Алле Покровской и сел рядом с Гришей,
а тот мне: «Виля, ну ничего себе окрестил тебя Калягин!»
Сходу просклонял! Поднялись с ним после всего на второй
этаж, где банкет, на который мы приглашены. К столам
не протолкнуться — сплошь шаровики! Ну, кто на «шару»,
халявщики. Гришка говорит: «Только не оглядывайся сразу,
не могу вспомнить, в каком фильме я видел этого актера,
лицо очень знакомое». Я посмотрел незаметно, а это Виктор
Геращенко. И говорю: «Гриша, он играл только одну роль.
— Какую? — Председателя Центробанка»… Поняв, что ловить
в такой тусовке нечего, мы уехали в гостиницу, была
у нас с собой бутылка «Гжелки», там вдвоем и распили.

«Дни поздней осени бранят обыкновенно»

— Вы давно живете в атмосфере любви и почитания. Наверно,
привыкли к этой ауре настолько, что уже не замечаете
ее, как воздух, которым дышите. Народный артист. Лауреат
Государственной премии. Почетный гражданин дважды —
Иркутска и Иркутской области. Наконец, ваши звания и
награды увенчала Золотая маска, о которой, по крайней
мере, применительно к номинации «За честь и достоинство»
даже мечтать могут только избранные, а их всегда по
пальцам перечесть. Суммируя все, вас можно величать
исчерпывающе коротко: лауреат народной любви.

— Отношение ко мне действительно замечательное. Я вижу
по глазам, по разговору, по всему. Хотя я этому удивляюсь
иногда про себя, потому что я по характеру человек взрывной
— бываю резкий, нервный, завожусь очень быстро как на
смех, так и на гнев. Это идет не от скверности характера,
Верочка. Я не люблю обмана, предательства, не люблю,
когда обещают, а не выполняют. Очень не люблю хамства!
Должна быть порядочность. Атмосфера, которая меня окружает,
создает благотворную почву и для жизни, и для работы.
Для работы особенно. Конечно, бывает настроение поздней
осени, когда ветер сильный с ног сбивает, противная
слякоть, изморось, лихорадит… Считают, по наблюдению
французского драматурга Марселя Ашара, что успех приходит
к тем, кто рано встает. Нет, успех приходит
к тем, кто встает в хорошем настроении! А как его сохранить,
поддержать это хорошее настроение? Я стараюсь неблагоприятную
ситуацию перевести на юмор, смягчить шуткой. Один академик
как-то сказал, что даже на шекспировского «Лира» надо
приходить с хорошим настроением.

А мы этот спектакль, «Король Лир», выпускали летом, в 30-градусную
жару. Репетировали с 10 утра до 10 вечера, один час
перерыва, за который успевали приготовить себе только
«Доширак», и эта лапша уже из ушей лезла, потому что
буфета не было, ели только ее целый месяц. Но настроение
все равно было хорошим: я востребован, мне доверена
роль, о которой я и помыслить не смел! Я был буквально
ошарашен, когда Геннадий Шапошников мне ее предложил.
Когда не играешь — плохое здоровье, а когда много играешь
— прекрасное здоровье, отличное настроение, просто
вообще спортсмен! Хотя состояние малярийное, когда такие
роли достаются. В последней картине получаю от режиссера
задание на репетиции: сесть на мешок прямо перед зрителями.
Я говорю: «Так близко?!» А Шапошников мне: «Единственная
будет просьба — ни пальцем шевельнуть, ни моргнуть
глазом, по-мужски, на чистом сливочном масле: сдержанно,
но со слезой мужской». И у меня потом, после репетиции
с этим режиссером, разговоров с ним, ни одного спектакля
не было, где бы я играл этот эпизод насухую. Тот еще
урок для меня был!

Пофигизм и сцена — две вещи несовместные

— Виталий Константинович, какой житейской мудростью
делитесь вы со своими студентами в театральном училище?
Вы для них мэтр…

— С кепкой. В прыжке. (Заразительный смех). Я уже не
один курс выпустил. Я им все раскрываю, что в театре
хорошо и что плохо: не попадайтесь на удочку людям,
которые тянутся к стопке, — ищите положительное, его
очень много, но оно менее бросается в глаза, чем негативное.
Говорю про обязательность. Примеры какие? Из области актерской
профессии. В июне уже 7 лет, как мы играем «Поминалку»
— «Поминальную молитву». Как я пришел 2 июня 1997 года
на премьеру в 4 часа дня — посмотреть, хватит ли мне
на подготовку двух часов, так все эти годы я ни разу
не приходил позже ни на 15, ни на 20 минут. Наоборот,
прихожу без десяти минут четыре и начинаю готовиться.
Почему так много времени требуется? Потому что я бороду
клею по мосфильмовской технологии, ряд за рядом, и никто
никогда не отличит от своих волос. А тем временем и
вдохновение потихоньку за этим занятием пробуждается,
и я не пустой внутри выхожу к партнерам, я уже в образе.
Как на премьере — так всегда! Этот закон я смолоду
усвоил. Когда со стороны вижу необязательность, мол,
завтра конец гастролям, уедем и поминай, с какой ты
был прической, очень гневаюсь.

— С маленьких уступок своей лени начинается профессиональное
равнодушие, которое даже при наличии таланта приведет
к…

— Верочка, это приводит к пофигизму. Когда-то в ТЮЗе
я смотрел спектакль про войну, ребята в касках вышли,
а из-под касок — волосы длинные. Я в антракте сказал
им, как это называется. И студентам внушаю: для артиста
первое дело, чтобы ухо было чистое, чтобы слышать по-настоящему
и видеть тоже, не путать на сцене улыбку с оскалом,
а гнев со злостью — это качественно иные проявления
темперамента. Хотя иногда лучше бы чего-то не видеть,
особенно на малой сцене. На премьере «Соло для часов
с боем» я вдруг забыл текст. Думаете, почему? Глянул
— кругом одни коленки зрительские, да такие аппетитные!
Я воспринял это как Венгер, конечно, забыв о том, что
в этот момент я Франтишек по спектаклю… (Общий смех).