Командир 40-тонного танка Т-62 Геннадий Голованов вместе
со своим бронированным батальоном, входящим в мотострелковый
полк, сопровождал колонны с боеприпасами, ГСМ, продовольствием,
идущие бесконечным потоком из Кабула в Джелалабад. Там
базировались советская десантно-штурмовая бригада и батальон
спецназа. Они контролировали тропы из соседнего Пакистана,
откуда проникали как сами душманы («духи»), так и караваны
с их оружием.

Шел 1982 год. Война полыхала в Афганистане уже три года.
Геннадия, только что закончившего в небольшом приволжском
городке Камышин ПТУ и не успевшего поработать ни одного
дня, «забрили» досрочно, в июле, не дождавшись осеннего
призыва. Так называемым спецнабором. Выбор на него пал,
видимо, потому, что парень активно занимался спортом
— плаванием, гимнастикой, легкой атлетикой. Дела в
Афгане шли все хуже и хуже, крепких и выносливых солдат
там требовалось все больше и больше.

Геннадий с первых же дней знал, куда его отправят. В
военкомате этого никто не скрывал. В Туркестанском военном
округе прошел сначала курс молодого бойца, а потом
выучился на командира танка. В Кабул его с товарищами
перебросили по воздуху. Вопреки ожиданиям, столица Афганистана
не произвела на него сильного впечатления. Типичный
мусульманский город, совсем не романтичный. Огромная
мечеть. Когда-то белые, а сейчас пыльные стены домов.
Мужчина в темной рубашке, совершающий намаз прямо на
грязном песке.

Танки, оставленные дембелями, ждали на самом опасном
участке горного серпантина дороги на Джелалабад. В горах
солдаты несли службу, там же, в горах, и жили. Буквально через
два месяца, еще толком не изучив обстановку, экипаж
танка Геннадия принял первое боевое крещение, когда «духи»
напали на возвращающуюся с боевой операции 8-ю
роту, устроив засаду у Чертова моста. Одетые во все черное,
слившись с такими же черными скалами, они
поливали сверху свинцом и машины, и людей.

Сержант Геннадий Голованов на своем танке и старший
лейтенант, командир поста, на БМП ринулись отбивать
у «духов» товарищей. Когда подъехали, увидели жуткую
картину. Из девяти БМП 8-й роты часть машин горела, часть
была подбита и обездвижена. «Духи» стреляли из автоматов,
крупнокалиберных пулеметов, гранатометов. Пыль, дым,
грохот, раздирающие душу стоны раненых, тела убитых.
Дорога представляла собой дымящуюся сковородку. 19-летний
волжанин впервые увидел, что такое ад.

Особенно, когда свинцовый град посыпался и на его танк.
Но закрыть люки экипаж не мог. Это было бы еще опаснее.
Все танкисты знали: пущенная по ним из гранатомета
граната при закрытых люках создает такую кумулятивную
струю, от которой давление в боевой машине подпрыгивает
до 200 атмосфер и человека просто размазывает по стенкам.
А при открытых люках есть шанс спастись — взрывом может
просто выбросить наружу. Покалечит, поломает кости,
но можно остаться все-таки живым.

Вот люки и не закрывали. Через них отстреливались из
автоматов. Старались бить по вспышкам, кольцам пыли
— там наверняка прятались огневые точки противника.
Хотя самих «духов» не видели. Танковой пушкой не могли
воспользоваться, слишком высоко находился враг. Ствол
орудия надо было бы тогда поднять почти вертикально.
По существу, они были на дороге живой мишенью.

— Было ли страшно? — спросил я Геннадия.

— Об этом не думал, — ответил он. — Думать о страхе
было просто некогда.

Бой длился, пока не начало темнеть. Ранило в живот заряжающего.
Геннадий сделал ему обезболивающий укол, перевязал.
И тут по связи раздался голос командира 8-й роты. Он
просил взять на буксир и вытащить, не оставлять «духам»
подбитую самую современную по тому времени БМП-2.
Оснащенную 30-миллиметровой автоматической пушкой. Более
приспособленную для горных условий. Таких машин в полку
было мало, каждая на вес золота. Да и «начинка» внутри
секретная.

Но что значит «подцепить» БМП-2 под шквальным огнем?
Для этого ведь надо покинуть танк… Уворачиваясь от
пуль, петляя, Геннадий пробежал, нет — пролетел,
эти несколько десятков метров. Вот где пригодились
его спортивные тренировки в юности. «Духи» даже не успели
поймать его на мушку.

Возле БМП-2 лежали тела убитых мотострелков. Два солдата
чудом уцелели, прятались под днищем. Им просто ничего
не оставалось больше делать — боеприпасы кончились.
Солдатики, такие же пацаны, как и он, были насмерть
перепуганы. В глазах стоял ужас. Но, увидев «подкрепление»
в лице танкиста, взяли себя в руки. Втроем, выскочив
неожиданно из-под БМП-2, они сумели-таки зацепиться
тросом за танк. Правда, одного из мотострелков в этот
момент серьезно ранило. А у Геннадия кончились патроны.
Теперь уже и ему нечем было отстреливаться.

Вспомнив, что на боку боевой машины пехоты висит оброненный
одним из убитых пояс с автоматными магазинами, полез
за ним. Но тут «духи» поймали его наконец на прицел
и достали автоматной очередью. Одна пуля прошла насквозь по косой
— через плечо и грудь. Бой для него закончился, и надо
было добираться до ближайшего БТР.

Волоча безжизненно повисшую руку, истекая кровью, в
полушоковом состоянии от нестерпимой боли, поддерживая
раненого мотострелка, увлекая за собой второго солдата,
Геннадий сумел преодолеть долгие, как вечность, 200 метров.
И упал без сознания.

Очнулся уже в Кабуле, в госпитале, весь в бинтах. Там
и узнал, что спасли его ребята из подошедшего на подмогу
подкрепления, что операция уже сделана, грудь от прошедшей
насквозь пули зашили, раздробленную плечевую кость поправили
и жить он будет.

Лечился в Кабуле, потом — в Москве. Мог бы
комиссоваться, но не захотел. Мать с отцом, медтехником
больницы, приезжали к нему в московский госпиталь, умоляли
«больше не воевать», но не уговорили. Поправившись, вернулся
в Афган снова. На то же самое место, в те же самые горы,
на ту же дорогу. И снова — бесконечные перестрелки,
ежедневные сопровождения колонн советской и афганской
армий.

Ночью их землянки на блокпосту тоже нередко обстреливали.
Уснуть в такие часы было невозможно, Геннадий лежал с закрытыми
глазами, вспоминал Волгу, свой городок Камышин, старый
трехэтажный дом на улице Фабричной, в котором родился
и вырос со старшим братом. Там все было фабричное —
и дома, и район, и люди. Его мать, как и большинство
камышинцев, работала на прядильно-ткацком комбинате.
Сначала ткачихой, потом закончила заочно техникум и
доросла до бухгалтера. Типичная в те годы карьера молодой
советской женщины-передовика.

Огневые стычки с «духами» происходили каждую неделю.
Не раз Геннадий видел их лица, когда они в открытую ходили
по крутым склонам прямо у него над головой и кидали
вниз гранаты, стараясь попасть в открытый люк танка.
Снова, как спички, горели подожженные бензовозы-наливники,
БМП, БТР, снова он их отбивал у «духов» и сопровождал
дальше — на Джелалабад. «Духи» знали его танк «в лицо»
(N 486) и постоянно на него охотились. Но безуспешно.

Танк Геннадия был для них как кость в горле, потому
что контролировал не только магистральную дорогу, но
и пролегающую по соседнему распадку караванную тропу.
Экипаж не раз подстерегал на ней «черных призраков
гор» («шурави» — так называли афганцы русских солдат
— тоже умели делать засады) и расстреливал их в упор.

В одном из боев, в страшной мясорубке, когда думал,
что уже конец, спас большую часть бензовозов из колонны
афганской армии, спас командира своей роты вместе с
экипажем. Буквально вытолкнул его заглохший БМП из огненного
смерча, подставившись сам. Но и на этот раз Геннадию повезло.
Его броневая машина, расчищая дорогу БМП командира
и уцелевшим бензовозам, шла прямо по горящим, сминала
их в гармошку, сталкивала на обочину и в любую секунду
могла взорваться сама.

А сверху в этот момент по Т-62 бил еще и «дух»-гранатометчик. Стрелял,
укрывшись под скальным козырьком, позиция у него была
поэтому не очень выгодная. Но гранаты прицельно разрывались
все ближе и ближе, уже на расстоянии 2-3 метров. Еще
бы один-единственный выстрел и… Однако Геннадий «духа»
опередил. Успел развернуть орудийную башню, поднять
ствол и дал залп. Часть скалы обвалилась, навечно засыпав
и врага, и его смертоносное оружие.

В другой раз, в другом бою, в кромешном дыму и пыли
по его танку самым натуральным образом прокатилась
горящая неуправляемая БМП, «сбрила» начисто крупнокалиберный
пулемет и командирский люк, когда они пытались тараном
оттолкнуть ее с пути. Машина эта большая, мощная, на высоком гусеничном
ходу — ей ничего не стоило переехать под уклон приземистый
Т-62 и даже сдвинуть его к краю пропасти.

— Гена! — закричал механик-водитель.
— Мы падаем вниз… Я ничего не вижу.

Но они не упали в ущелье, зацепились за каменный выступ.

За что же бились эти русские парни? За то,
чтобы сегодня из Афганистана рекой тек к нам героин?
За то, чтобы после, унижаясь, просить у чиновников помочь
с полноценным лечением, с жильем (многие воины-«афганцы» до сих
пор не имеют всего этого)? Но нет уже в живых тех кремлевских
старцев, которые их в Афган послали.
Нет и самого Союза. Не с кого спросить.
Некому задать эти риторические вопросы.

А жить надо. Надо растить детей, смотреть в будущее.

Хорошо, что будущее у 41-летнего «афганца» Геннадия
Голованова есть. Подрастают два сына — семи и двух
лет. Есть еще 18-летняя дочь от первой жены, с которой
жизнь «не пошла». Не каждой ведь женщине понравится
возиться с больным, израненным, искалеченным, переболевшим
страшной афганской лихорадкой мужем. А вот вторую жену, Оксану,
медика по образованию, все это не испугало. Когда однажды
одна из ее родственниц, придя в гости, шутливо спросила:
«Где твой «шурави»?» — она тоже шутливо, но
гордо поправила ее: «Отважный «шурави».

Геннадий за первый бой у Чертова моста, и второй, о
котором я рассказал, награжден двумя медалями «За отвагу».
Есть у него и несколько мирных, юбилейных медалей.
Он не хочет давать политической оценки афганской
войне: справедливая — несправедливая, нужная — не
нужная. Говорит:

— Я солдат. Выполнял приказ. И воспоминания у меня
о той войне — вы не поверите — светлые. Я встретил
там настоящих друзей. Настоящих людей — без червоточины.
И дружили мы по-настоящему. Сегодня так уже не дружат.
Чести солдатской не уронили. Не дрогнули. А если уронили ее
и дрогнули наши политики, то бог им судья. Я не хочу
судить прошлое: что было — то было. Его уже не вернуть,
не переделать заново.

Между прочим, по образованию Геннадий инженер-энергетик.
Окончил политех с красным дипломом. Даже поработал
одно время в тресте «Востокэнергомонтаж» инженером-наладчиком.
Но потом попал под сокращение и больше нормальной работы
найти не смог. Инвалиды бизнесменам и предпринимателям
не нужны. Занялся общественной деятельностью в
иркутской региональной организации, объединяющей инвалидов
войны в Афганистане и Чечне.

Надеется, что, когда начнет реально работать региональный
закон «О квотировании рабочих мест для инвалидов», может
быть, найдется и для него подходящая работа.

Сказал мне:

— Я очень рад, что областной парламент принял наконец
закон о доплатах к нашим пенсиям — солдат, сержантов,
старшин, которые, проходя службу по призыву, потеряли
здоровье в результате боевых действий. 777 руб. — за
3-ю группу инвалидности, 950 — за 2-ю, 1200 руб. — за
1-ю.

Дело тут в том, что у офицеров-«афганцев» пенсии приличные.
Достойные. Потому что на войне они получали зарплату.
У солдат базовой зарплаты нет. Давали им всего 18 руб.
на покупку предметов первой необходимости. Оттого и
пенсии получились маленькие. «Не пенсии, а слезы, —
отозвался о них Геннадий. — Хотя кровь проливали одинаково».

Жена, к несчастью, бюджетница, у нее зарплата аж 4
тыс. руб. Вот и живут они на эти скудные средства. Впрочем,
не жалуются. Одно Геннадия печалит: очень уж плохо решают
чиновники всех мастей и рангов жилищные проблемы инвалидов-«афганцев».
В Иркутске, например, попробовали решить ее сами, в
этом году хотели начать строительство 100-квартирного
дома. О финансировании договорились с некоторыми коммерческими
структурами. Трижды письменно обращались к мэру
Иркутска с просьбой помочь в отводе земли под дом,
но вопрос окончательно так и не решен до сих пор. Сначала
были две форменные отписки, потом что-то в мэрии зашевелилось,
зарешалось… Но год, считай, уже потерян.

У Геннадия, конечно, есть к строительству этого дома
и личный интерес. Ему тяжело дышать ангарским загазованным
воздухом. Он там просто-напросто задыхается.
Афган все больше и больше сказывается на здоровье.
Врачи настойчиво рекомендуют ему сменить место жительства,
быть поближе к своим медикам-специалистам,
которые работают в Иркутске, быть поближе к воде.
Поменять двухкомнатную ангарскую квартиру на равноценную
в Иркутске не удается. Нужна большая доплата. А где
ее взять, если на одного члена семьи не получается даже
прожиточный минимум?

— Не можем, к сожалению, пробить в коридорах
власти и другой вопрос, — с грустью заметил Геннадий,
— об открытии реабилитационного центра. Для всех воинов-интернационалистов,
ставших инвалидами (их в Приангарье уже более 15 тысяч),
не только для «афганцев».

Вот такие у нас теперь времена. Настоящих героев часто
не ценят, забывают, тогда как «назначенных» властью
любят и лелеят. В том числе и жилищно-материально.

НА СНИМКЕ: Геннадий Голованов