Притерпелись...
Есть в центре города улица имени Бабушкина. Неказистая,
коротенькая эта улочка — мой прямой путь с работы
и на работу. Я так привыкла к ней, к ее тополям, насаженным
по обе стороны дороги, к людям, которые тут удивительным
образом, как, пожалуй, нигде в центре, тесно общаются
между собой, что мне кажется, что я их уже всех знаю
наперечет. Вот они сидят на завалинке старого, «вросшего
в землю дома, сидят мужчины от 18 до 50 и старше, женщины,
— молодые и не очень. Похоже, все они давно и хорошо
знают друг друга, хотя живут в разных домах. Какой же
дружный народ, — думала я вначале, — надо же — и
утром они вместе, и вечерами -то тут, то там сидят группками,
о чем-то мирно беседуют». Потом я стала задумываться:
что их объединяет? Этот вопрос, впрочем, разрешился
довольно быстро: почти всегда центром этого «общения»
была бутылка водки, стоящая, как правило, прямо на земле.
Естественно, без закуски. Хорошо, если ее роль играла
бутылка минеральной воды. Но чаще всего и ее не было.
Бывало, я проходила этой улицей и в обеденное время
— шла домой перекусить, живу-то рядом, на Дзержинского.
И опять вижу вокруг «беленькой» сидит дружная «семейка».
У одного дома, — одна «семейка», у другого — другая.
Ну где еще такое увидишь?
«Надо же», — умилялась я поначалу. А потом пришел
в голову и другой вопрос, совсем не «умилительный»:
«А когда же они работают, ведь вроде не бомжи?». И,
сопоставляя часы и дни, сама сделала вывод: батюшки,
да ведь никогда! Их и объединяет вот это обстоятельство:
полное и беспросветное безделье. И молодых, и старых.
Они бездельники. Вот один из них, завидев знакомого,
быстро вскакивает с завалинки: это Клавка идет!
У нее стрельнем. Несчастная «Клавка», завидев компанию,
пытается скрыться меж кустов сирени. Не тут-то было!
Ее и там вылавливают и долго конючат у нее деньги.
Если повезет — торжествующий «победитель», держа над собой,
как знамя, выпрошенный червонец, возвращается к своим.
Червонец складывается к кучке мелочи, собранной, похоже,
таким же образом. Наконец, искомая сумма (на бутылку
«катанки») набрана, и двое-трое идут к другому деревянному
домику — благо, все рядом, — стучат в заветное окошко
на первом этаже. Окошко немедленно распахивается, чья-то
рука берет деньги, пересчитывает — и в пакет с торжествующим
звоном падает бутылка самогона, а то и две…
Пьют чаще всего из горла — не до стаканов, их-то
ведь тоже где-то добывать надо. Да оно и не к чему:
заветное горлышко так всех объединяет, а зараза к заразе,
как известно, не пристает.
И так круглый год: зимой и летом, весной и осенью, созерцаешь
эти «картинки» из жизни городской. Эх, думалось мне,
вам бы по лопате в руки да вскопали бы вы газончики,
да цветочки посадили, да кустики. Улица-то коротенькая,
но широкая, тут можно и клумбы, и газоны травой покрыть
— глядишь, и похорошела бы хоть чуть-чуть, ведь ЖЭУ
со всем не справиться. Да куда там…
Ямины да коряги от сваленных бурей тополей — вот ее
«украшение». Вместо тротуаров — колдобины с некогда
бывшим здесь асфальтом. И, как в насмешку над прошлым,
стоит каменная коробка без крыши, окон и дверей, полная
гниющего мусора. Дом этот можно бы и продать хорошему
хозяину, да нельзя. Говорят, он входит в реестр нашего
«культурного наследия».
Досада берет на люд, определяющий здесь «стиль жизни»:
ленивый, вечно пьяный. Хотя, конечно же, живут на улице
Бабушкина и совсем другие люди, но их не видно и не слышно.
С горечью думаю о нашем равнодушии.