Несмотря на крайне плотный график репетиций Елена Васильевна
и Владимир Теодорович не смогли отказать себе в удовольствии
пообщаться с иркутянами напрямую. Не думаю, что надо
особо представлять наших гостей. «Я всю жизнь пела в
лучших театрах, с самыми великими певцами на свете, работала
с гениальными дирижерами. Благодаря этому сама поднималась
на их уровень», — говорит Елена Образцова. В ее концертном
репертуаре — камерно-вокальные сочинения русских, советских
и западно-европейских композиторов. Гастролирует по
всему миру, принимает участие в оперных спектаклях зарубежных
театров, снимается в кино. Лауреат всевозможных конкурсов
и премий, профессор Московской консерватории, создатель
в Санкт-Петербурге своего конкурса — Международного
конкурса Елены Образцовой.

Владимир Спиваков — всемирно известный скрипач и дирижер,
меценат и общественный деятель. Он солирует с лучшими
симфоническими оркестрами мира. В качестве дирижера
дебютировал в 1979 году на фестивале в Равинии с
Чикагским филармоническим оркестром. После совместного
выступления в Зальцбурге, приуроченного ко дню рождения
Моцарта, великий дирижер Бернстайн подарил Спивакову
свою дирижерскую палочку, с которой талантливый ученик
не расстается поныне.

Конечно же, в качестве радушного хозяина встречу вел
наш несравненный Денис Мацуев. Впрочем, вел — не совсем
точно. Его участие в почти двухчасовой беседе помогало
создать атмосферу сердечности, доброты и особой доверительности.
Владимир Спиваков немного задержался на репетиции, поэтому
первой мы стали «пытать» Елену Васильевну. Из-за экономии
места приведем лишь фрагменты откровенного и содержательного
разговора.

Итак, Елена ОБРАЗЦОВА:

Как подарок судьбы

— Создать такой фестиваль — по себе знаю — дело фантастически
трудное. Надо быть Мацуевым с его потрясающей энергетикой,
обаянием, прямо-таки неправдоподобной работоспособностью,
чтобы поднять такую глыбищу. Конечно, не без многочисленных
помощников, но все же… Я давно люблю Денисика (смеется)
— и как личность, и как потрясающе талантливого музыканта:
и классика, и джазмена. Мечтала с ним встретиться. Однажды
я летела в Японию, мне в руки попался журнал — там
Денис давал интервью, в котором признавался в своей
любви к джазу. Ну, раз он джаз обожает, думаю, он мой!
Сама я три года назад влюбилась в джаз, и мысль сыграть
вместе с Денисом не отпускала меня. И вот мечта моя
сбылась. Когда он позвонил мне и предложил участие в
«Звездах на Байкале», я без раздумий согласилась.
Думаю, наша встреча — это подарок судьбы.

«Красота — страшная вещь»

— Меня вот все спрашивают, в чем секрет моей молодости.
И красоты, так сказать. Никаких секретов нет, есть у меня
добрый волшебник — доктор Пухов из Челябинска. У него
в клинике свое отделение пластической хирургии. Очень
большой доктор, и я его очень люблю. Он уже много лет
следит, чтобы я была в форме. По-моему, если певец выходит
на сцену, он должен нести не только музыку, но и эстетически
выглядеть, радовать своим внешним видом. Не люблю певиц,
которые себя распускают — появляются на сцене толстые,
как шкафы. Считаю, что это неприлично и неуважение к
публике.

Вы не думайте, что это так просто — быть молодой и
красивой до старости лет. Это очень нелегкий труд, большая
работа, много боли, слез, но зато и радости тоже много.

О любви к театру

— В театр Виктюка я попала совершенно случайно. Пошла
на спектакль «Соломея» в Санкт-Петербурге, говоря
откровенно, в театр я хожу крайне редко. Но эта постановка
Романа мне страшно понравилась. Вообще-то я редко заглядываю
за кулисы. Разве что к Фрейндлих — мы с ней дружим
очень давно и я искренне люблю Алису. Ну, так вот. Я
пошла за кулисы и наткнулась на самого Виктюка. И
говорю ему: «А что если бы и мне сыграть в твоем театре?»
Он похихикал и сказал, что подумает. Примерно через
месяц пришел ко мне домой, привел человек 15 народу,
напугал таким нашествием досмерти. И тут же стал читать
пьесу известного итальянского автора — ну, словно про
меня сценарий: как некая мадонна влюбилась в молодого
мальчика, ну и т.д. И вот уже
пятый год мы играем эту пьесу. Случай неординарный!
Сейчас готовим новую вещь — «Венеру в мехах» по Маркизу
де Саду. Представьте, я буду играть женщину — садомазохистку.
Признаться, сначала де Сад меня шокировал, я чуть ли
не в обмороке была, а сейчас он мне даже понравился.
Что-то в нем есть. И я должна понять философию всех
этих мазохистов, в том числе «современных», чтобы сыграть.

На моем конкурсе — только лучшие

— Около пяти лет назад я загорелась идеей создать в
Санкт-Петербурге свой международный конкурс лучших вокалисток
мира. Очередной, 4-й конкурс пройдет в ближайшее время.
Для Петербурга это, конечно, большое
событие — к нам приезжают великие певицы со всех континентов.
По натуре я очень коммуникабельная и никогда в жизни
ни с кем не конфликтовала, что весьма помогает в установлении
творческих связей. Сделала большую культурную программу
— Эрмитаж, пушкинские места, палаты и дворцы. Всем
интересно. Очень помогает мне директор Эрмитажа Пиатровский,
он идет навстречу, бесплатно дает обеденные залы, потому
что от цен, которые заламывают другие, можно просто
повеситься. Очень много людей мне помогают, в том числе
и материально — хотя добыть деньги, всякий знает,
нынче ой как нелегко. Далеко не каждый — даже весьма
состоятельный — торопится достать свой кошелек. К счастью,
есть и такие, кто не отказывает. Очень приятно и то,
что с каждым очередным открытием моего конкурса поздравляет
президент Владимир Путин. Что и говорить, для моего
родного Петербурга это праздник. Думаю, Денис может
понять меня, потому что сделал такой же подарок своему
городу.

Смешение жанров — это абсурд

— Терпеть не могу смешения жанров. Скажем, выходят
некие певец или певица и в классической манере исполняют
какую-то поп-музыку. Мое убеждение — надо петь что-то
одно, быть профессионалом в своем деле. А вот когда
есть смешение жанров — это же разрушение музыки! Например,
я без раздумий рвала контракты, когда режиссеры предлагали
нечто подобное. Все зависит от певцов, которые соглашаются
на идиотские предложения бездарных режиссеров.

О сцене

— Вы меня спрашиваете, где, на какой сцене мне более
всего комфортно выступать? Мне желанны все театры, я
люблю музыку, оперу, для меня жизнь — это пение, и
я прошу господа только об одном: чтобы он сначала дал
мне умереть, а потом бы я перестала петь. Только так,
а не наоборот. Для меня нет разницы ни в публике, ни
в залах. Когда я выхожу на сцену, то живу в каких-то
других измерениях и мирах. А те миры одинаковы на всем
белом свете. Хотя, вы не поверите, я всегда безумно
боюсь сделать первый шаг на сцену. Перед выходом трясусь,
как осиновый листок. Но когда уже вышла — то я это
уже не я. Тогда и страх куда-то уходит. Вот Денис,
он не боится. За два дня репетиций я это почувствовала.
Он очень большой импровизатор, у него профессия и в
руках, и в сердце, и в голове. Он очень талантлив —
и в любой ситуации выйдет из затруднительного положения.

До всего есть дело

— Все-то мне интересно. Пою в опере, камерную музыку,
работаю в театре, что-то все время делаю на даче, вечно
ремонтирую квартиру. Сделала памятник Анне Ахматовой.
А дело было так. Мы с Доминго пели «Пиковую даму», а
после концерта встретились с его хорошим знакомым —
колоссально талантливым скульптором Шапиро, автором гениального
памятника Бетховену. Дело было в Вашингтоне. Слово за
слово: а не сделает ли он памятник моей любимой поэтессе
Анне Ахматовой, я буквально преклоняюсь перед ней. Так
вот, он этот памятник сотворил. Из бронзы. За свои
деньги я перла эту громадную тяжесть за тридевять земель
— в самолете мне помогали представители Организации
Объединенных Наций. Несколько лет этот памятник находится
у меня на квартире — никому до него нет дела. Решила
так, нигде не поставят — быть ему в моем музыкальном
центре, в зале, которому я дам имя Анны Ахматовой.

Любовь к людям согревает

— Меня спрашивают, откуда у меня такой южный темперамент.
Ведь родилась-то я в Петербурге, на севере. Все очень
просто — люблю людей, общение с ними. Родилась я в
1939-м, накануне войны, половину блокады провела в Ленинграде,
потом наша семья переехала в Вологодскую область. Словно
чудо какое-то произошло. Начала петь с 5-летнего возраста,
никто не хотел меня слушать — голосок тонюсенький,
как ножом по стеклу. Чуть позднее запела чуть ли не
басом — цыганские романсы. В консерваторию поступила
как сопрано, а закончила его как меццо-сопрано. Надеюсь,
на этом остановлюсь (смеется).

Самое гениальное, что господь подарил нам, — это общение
с людьми. Каждый человек интересен. Для меня самое большое
счастье — когда узнаю новых интересных людей. А что
касается темперамента, то это от бога.

Слово берет подошедший Владимир СПИВАКОВ:

— Начну с присутствующих. Елена Васильевна, как могла,
всегда поддерживала мой оркестр, даже тогда, когда раздавались
и протестующие голоса: зачем, мол, нам еще один. Она
настоящий человек, а не только выдающаяся певица. Сколько
совместных концертов за плечами — не сосчитать.

Раньше мне не довелось побывать в Иркутске.
Благодаря Денису, я исправил свое упущение. Когда он
позвонил мне и спросил, не смог бы я принять участие
в первом фестивале в Иркутске, я согласился без колебаний.
Конечно, приеду! Во-первых, мы очень дружны:
играть с Мацуевым — истинное наслаждение. Мне на днях
исполнилось 60. А что такое юбилей? Землетрясение! Но
я здесь, с друзьями — и бесконечно этому рад.

О странах дальних и не очень

— Я, считай, объездил весь мир. И давно убедился в
том, что путешествует только тело, а душа остается там,
где родилась. Со всеми это происходит. Даже с теми,
кто уехал навсегда из России, где вырос, впитал основы
общей культуры, в том числе духовной. Это невероятно
сильные корни. Рахманинов в своем последнем сочинении,
несмотря на то, что жил в Америке, русскую тему подарил
саксофону — нет, родина не отпускала. А Игорь Стравинский?
На склоне лет все-таки не выдержал, посетил Россию,
поклонился родной земле.

Сам я ни за что не хотел уезжать — даже когда талончики
на сахар, мыло выписывали. У меня, кстати, кое-какие
сохранились. Но однажды я все-таки поддался на уговоры,
дескать, надо жить и попытаться сохранить оркестр. Уехал.
И что же? Пожил, посмотрел — нет, не наше все это, и
вернулся. Вместе с оркестром. И мы все очень счастливы.

Подарок Бернстайна

— Непростые были годы — середина 80-х. В то время
я считался невыездным, власти были уверены, если уеду
— не вернусь. Ужасное физическое состояние. Приближался
юбилей Моцарта, и Бернстайн очень хотел, чтобы я выступил
вместе с ним в Зальцбурге. К счастью, он был дружен
с канцлером Крайским, заручился его поддержкой.

Вопрос решился в один день. В 12 часов ночи я получил
заграничный паспорт, в 6 утра вылетел в Вену, оттуда —
в Зальцбург. В этот же день первая репетиция. Сыграли
очень хороший концерт. Надо сказать, Бернстайн — потрясающий
человек и музыкант. Он умеет создать на сцене атмосферу
полнейшего взаимопонимания и отдачи. Это бог музыки.
После концерта он постучал ко мне в комнату. Открываю
— Бернстайн! Ты на Олимпе, говорит. Обнял меня, поцеловал:
«Рад, что вместе отметили день рождения Моцарта. Я хочу
подарить тебе эту дирижерскую палочку. Знаю, что ты
пережил, надеюсь услышать твой оркестр». Впоследствии
так и случилось. Вообще-то я не слезливый человек, но
когда я закрыл за ним дверь, все эти переживания, ожидание
паспорта, волнения и великая усталость взяли свое. В
первый раз за много лет вылетел и попал в рай
— музыкальный…

Случалось и непредвиденное

— Это случилось в Нью-Йорке в начале 80-х. Играл концерт
Баха. В то время в разгаре была антисоветская компания,
дескать, экспансия советов — чуть ли не экспорт революции.
Мой концерт пришелся аккурат на 7 ноября. Сначала
играли сонату Шуберта — тихая, чудная, умиротворяющая
музыка. Затем последовало исполнение произведения Баха
для скрипки с оркестром. Где-то в середине игры вдруг
какой-то человек выбежал из 10 ряда партера и со всего
маху запустил в меня 3-килограммовую банку с красной
краской, которая при соприкосновении с чем-либо взрывается.
Этим чем-либо оказался я. В зале три тысячи человек,
там находилась и Елена Образцова. Боль страшная, великий
шум. Я поднялся, мне предложили заменить рубашку, фрак.
Вечером мы пошли в ресторан под усиленной охраной. Все
извинялись — и мэр Нью-Йорка, и Киссенджер. А каково
было Образцовой — ей назавтра выступать в этом же зале.
Играешь, а ухо в 25-м ряду: что оттуда полетит?

Публика — прежде всего

— Вчера зал в музыкальном театре был переполнен. Я
попросил, чтобы на сцене, за оркестром, поставили дополнительные
стулья. Человек 200 получили возможность услышать нашу
игру. Такая практика существует, но не везде. Кое-где
местные власти всячески противятся. Помню, в Тбилиси возникла
такая же задержка. К сцене подбежал военный или милицейский
чин: я полковник, начинайте! А ему в ответ: у нас генерал
есть. Скажет — начнем. Игру мы начали после того, как
мне удалось разместить на сцене 150 студентов…

Дирижер и оркестр

— Можно услышать спор: кем должен быть дирижер для
оркестра — диктатором, палачом или отцом родным. Спор
давний. Одинаковых дирижеров не бывает. Считаю сверхзадачей
руководителя оркестра обеспечить атмосферу доброжелательности,
получить соприкосновение душ. Играть в ансамбле — это
не значит потрясающе играть самому. Это значит уметь
скрывать недостатки друг друга, уметь не только слушать,
но и слышать. Другого человека слышать. Увы, мы теряем
эту способность. Нет, я не диктатор и, тем не более, не
палач. Набираем молодых, и они очень хорошо вписываются.
Я человек, который никогда не устраивает никаких проверок.
Терпеть не могу надзора. Но если бывает, человек лишнего
примет на грудь, то пару слов могу сказать, могу и по-мужски
поговорить.

Вообще, создавать что-то новое — дело очень трудное. Нужны
большая сила воли, твердость характера плюс дикая работоспособность.
Нужно такое горение, от которого 110 человек воспламеняются.

Покой нам только снится

— Мне много раз предлагали переехать на Запад, принять
оркестр и, соответственно, обеспечить спокойную и сытую
жизнь. Но такая жизнь не для меня. Философия салтыковского
премудрого пескаря мне глубоко противна. И когда недавно
мне предложили создать российский национальный филармонический
оркестр — подумал: а чем черт не шутит? Берусь! Страшно,
жутко, но берусь.

Жизнь-то ведь не стоит на месте. И главное тут —
не оказаться на обочине.