Помню, из командировок — самых ответственных — я приезжал, имея в блокноте два исписанных
листка, где были только имена, фамилии, профессии, названия бригад или научных лабораторий.
Конечно, при этом я записывал информацию о социалистических обязательствах: что обещали, что
выполнили. Навстречу какому съезду и сколько дней до его открытия, я и так знал. Всё укладывал в
память и выдавал, как полагается, текстовки.

Сегодня, когда я пишу воспоминания о своей репортёрской работе, о поездках, встречах, я напрягаю свою
память, и она меня не подводит. Я понял, как нелёгок писательский труд. Над каждой фразой, оборотом и
словом приходится работать, порой переделывать по нескольку раз.

Мне посчастливилось общаться с писателями — рядовыми и известными всему миру.

В одном дворе со мной в Чите жил и работал выдающийся писатель советского времени Виль Владимирович
Липатов. Жил он в трёхкомнатной квартире в панельной хрущёвке, где в маленькой комнатушке был его
писательский кабинет.

Виль Липатов — автор многих повестей, романов, киносценариев и пьес. Просыпался он рано. Садился за
пишущую машинку в пижаме, перед собой ставил графин с водой и вазу конфет-подушечек с начинкой из
повидла, килограмм или даже больше. Вода и конфеты были у него своеобразной «заправкой». Он работал до
восьми утра, пока не вставали после сна его близкие. У всех рабочий день только начинался, а у Липатова
заканчивался. Днём он бывал в редакциях, Союзе писателей, в местном театре, где шли его пьесы. И так месяц-
два напряжённого труда. После, когда издавались и выходили в свет его книги, проходила премьера в театре,
писатель расслаблялся и мог себе позволить выпить…

В молодые годы я напросился в гости к Валентину Распутину. Он тогда был прост в общении, доступен,
уделял внимание и нашему брату-журналисту. Я фотографировал его дома, когда он печатал на машинке и
когда уделял время семье и маленькой дочке. Много лет прошло с тех пор, как задал я вопрос писателю: «А как,
Валентин, ты пишешь свои повести?» Работы его тогда уже становились известными и любимыми народом,
издавались в Москве и других городах. Валентин показал мне общую толстую тетрадку в клеточку. Каждая
клеточка пять миллиметров. Листая тетрадь, я ничего понять не мог: «А где, что написано?» Он мне
демонстрировал в каждой клеточке по две-три строчки. Оказывается, карандаш он затачивал очень тонко и
мелко, убористо писал. И только рассматривая через линзу, с трудом удавалось угадать буквы. После этого он
свои сочинения перепечатывал на машинку и только тогда редактировал свои творения. Какое же надо было
иметь зрение? Моему удивлению не было предела. Тогда Валентин продемонстрировал своё зрение: стал читать
газету «Правда» с 3-метрового расстояния. Сначала заголовки, а потом и газетный шрифт. Его рукописи даже
просил музей Литературного института им. М. Горького.

Мой знакомый журналист Владимир Шорор перед тем, как садиться за стол, тщательно мыл руки, как
хирург перед операцией. Иначе, говорит, не могу. Тексты его были безо всякой правки чистыми и
оригинальными. Во многих толстых журналах Москвы и Ленинграда печатали его материалы — рассказы и
очерки.

Поразила меня, молодого фотокорреспондента ТАСС, работа с коллегой из «Восточно-Сибирской правды»
Игнатием Дворецким. Мы приехали с ним в Тайшет, где начинал базироваться первый строительно-монтажный
поезд на первом километре новой дороги Тайшет — Абакан. Ночью он разговаривал с начальником стройки,
который прошёл трассу Тайшет — Лена, знаменитую своими политическими заключёнными. В то время
наступала политическая оттепель — это после Сталина, — которую начал Хрущёв. Наутро мне Игнатий
Дворецкий заявляет: больше ничего делать не буду, срочно уезжаю в Иркутск, а там в Москву. Материал, заявил
он, у меня есть, и не только для «Восточки», но и на целую пьесу. Через год Игнатий Моисеевич пригласил меня
в Москву на премьеру спектакля «Мост и скрипка».

Мой приятель поэт Евгений Евтушенко свои знаменитые поэмы и стихи писал очень забавно. Выдавал вслух
экспромтом свои четверостишия, потом их записывал, а когда садился за письменный стол, изводил горы
бумаги. И говорил в кругу своих друзей: «Если я выдавал за день четыре строчки, это была моя нормальная
производительность труда». Так было с поэмой «Братская ГЭС», изданной и переизданной несколько раз.

Позже я интересовался, как работали наши писатели-классики. Борис Полевой свой роман о лётчике
Маресьеве весь продиктовал на машинку опытнейшей секретарше. Константин Симонов работал со
стенографистками, позже пользовался магнитофоном.

Михаил Александрович Шолохов, обладая феноменальной памятью, все свои наблюдения, мысли и даже
готовые фразы записывал в книжку. Иногда это были готовые фразы его классических произведений. Это
относится и к его роману «Они сражались за Родину», по которому снят фильм. Его рассказ «Судьба человека»
размером всего в одну газетную полосу он написал одним махом, но вынашивал его каждую фразу и строчку не
один год.

Легенды ходили о работе Василия Макаровича Шукшина. Он писал свои рассказы, сценарии к фильмам
очень забавно. Ночью, когда все спали, он приходил на кухню в тулупе, надетом на голое тело, в тапочках,
выкуривал по нескольку пачек папирос, сочиняя свои бессмертные творения. Читать его рассказы — одно
удовольствие.

Сегодня для писательского труда и творчества есть компьютер — замечательная электронная техника. На
ней можно что-то переделать, уничтожить, отредактировать. Можно нажатием кнопки оставить в памяти всё
написанное, а можно переделывать и копировать по нескольку раз.

Предлагаю читателям «Восточки» несколько фотографий,сделанных мной в разные годы.