Заводская протока ниже моста маловодная, только
до колен. Вода прозрачная, на дне множество неплотно
лежащих камней. Под ними днем прячутся пестряки —
речные бычки. С кухонной вилкой я хожу в теплой воде
и легонько тыкаю ее в плоские камешки. Из-под некоторых
высовывает голову или даже выскакивает сам пестряк, и
его надо успеть пришпилить. Это не забава, а добыча
пропитания коту Митрофану; кошки рыбу уважают, всем
известно. Сами мы пестряков не едим, мелкие они, да
и сплошь глистотные. Напротив же завода (громко звучит,
вернее — крахмало-паточное производство, цех) протока
поглубже, и там, бродя почти по пояс, я увидел зеленого
налима. Он вытянулся рядом с заброшенной кем-то железякой,
и заметить его можно было только случайно. В сравнении
с пестряками он был огромный, и я с трясущейся рукою,
в которой зажата вилка, начал к нему подбираться. Но
в последний момент налим неожиданно быстро, оставив
облачко мути, сорвался и удрал вверх по течению.
Глубокая часть протоки короткая, на мель —
рассуждаю — днем такая большая рыба не полезет, значит,
он здесь. Но — нет! Прошел берегом, прошел серединой
протоки. Нет. Решил пройти, оглядывая каждый камень, еще
раз: не мог он никуда уйти. Вот затонувший обруч,
с одного края он зарос зеленой полосою водорослей, два
раза его видел. А это что? Валик из водорослей посередине
толще, чем по краям. Подошел поближе, наклонился…
Налим! Он вроде еще зеленее стал — под цвет валика
водорослей подстроился и изогнулся, как обруч. Рыба
была столь уверена в своей незаметности, что подпустила
меня на самое близкое расстояние. Одновременно с ударом
вилкой, второй рукой я цепко схватил ее за тело у головы
и прижал ко дну. Налим, рванувшись, чуть не вывернулся
из рук. Потянул он, наверное, граммов на семьсот.
Сестра Маша, наблюдающая с берега (она почти всегда
сопровождала меня в моих походах на рыбалку), восхитилась:
«Пойдем, бате покажем!» Отец работал рядом, на заводе.

После этой добычи батя передал мне свою острогу, которой
он еще с молодости добывал на реке нашей рыбу. Это было
серьезное орудие, он брал и крупных тайменей при ночном
со светом сплаве в лодке. В те поры это едва ли можно
было полагать браконьерством: увлекались во всем селе
три-четыре мужика, а рыбы в реке было немало, да и охотились
в основном на налима.

…В самом приподнятом настроении я иду на Братскую
протоку Курбы. Еще бы! У меня такое серьезное орудие.
Там, идя вдоль берега, надо находить на мелководье
участки, нависающие над водою. Эти участки мягко, легонько
покачивать-потыкивать острогою, чтобы спрятавшийся там
на день зеленый ночной охотник либо вопросительно высунул
голову, либо возмущенно выскочил весь. Бывало, за выход
наколешь пять-шесть налимчиков массой граммов по триста-четыреста.
В голодное военно-послевоенное время неплохая добавка
к вечной картошке.

Но вот однажды иду знакомым путем вдоль берега Братской
протоки. Сейчас подойду вон к тому кусту дикой яблоньки,
там устье тихой проточки и начинается участок нависшего
берега. И тут на самом виду, у самого берега, на самой
что ни на есть мели стоит э-во-от такой, черный, как уголь,
налимище! Вода его еле-еле скрывает. Что это с ним? Налим
левой стороною головы прижался к берегу, а сам весь
на виду. Конечно, я его тут же заколол и увидел: он
слепой на правый глаз, бельмо там. А почему черный?
Позже я узнал, что налим, как, вероятно, многие виды
и других рыб, могут «хамелеонить» — менять окраску
в зависимости от освещения или состояния опасности,
тревоги. Налим тот потянул кило на полтора.

Два события из охоты на налимов запомнились на всю
жизнь. Как-то надо было мне пройти участок мелководья
без нависшего берега. Мелководье сплошь в чистом желтоватом
песке, но в нескольких метрах от берега чернеет какой-то
предмет. А может, под ним налимчик спрятался? Подхожу,
это «что-то» — явно изделие рук человеческих! И вытянул
я из песка остаток древнего ружья. Тяжеленный, шестигранный
без ствола приклад, на нем массивный курок, широкая
полка для пороха, грубо выкованный спусковой крючок.

Наша Курба впадает в Уду из системы реки Селенги —
притока Байкала, и здесь пролегали пути первопроходцев,
а позднее проходили научные экспедиции.
Такое ружье в те поры было огромной ценностью. Второе
событие произошло в то же лето. Как всегда, иду босиком
вдоль берега и смотрю на воду. Вдруг между пальцами
на левой ноге сильно кольнуло, как-то даже куснуло.
Сразу почувствовал — ткнуло не сучочком, как бывало.
Подскочил, оглянулся: щитомордник быстро уползает прочь.
Наказав его острогою, прыгнул в речку, обмыл ногу, выдавил
кровь из двух дырочек от зубов, и бегом домой.
Мне казалось, что сейчас упаду и помру тут, никто не
найдет. Мама сказала: «Надо было кусок разбитого тела
змеи приложить к месту укуса, и он взял бы весь яд».
Восемь дней лечила меня «наговоренной» молочной сывороткой
тетка Пистимея, нога сильно опухла до колена, и я лежал
почти без движения.

А позже охотиться на налимов мы стали ночами при свете
лучинок. Смолистая доска топором раскалывалась на длинные
тонкие планочки, которые связывались в пучок, они ярко
горели. Охотились вдвоем по очереди: один над самой
водой несет свет, другой идет с острогою, потом менялись.
Забавно, налим в таком свете кажется девственно белым.
А еще позже такую охоту мы проводили с лодки. Сосед
Карпуша, не рыбак, осуждал: «Налимы трупы утонувших
собак, даже людей едят». Но мы догадались, в чем дело:
рыба — ночной охотник, она на день залазит в любое
укрытие, и в размытый труп тоже. А питаются наши налимы
в основном вот этим пестряками, которых в Курбе было
множество. За ними ночами налимы выходят на самую-самую
мель. Мы находили их в самых неожиданных, днем совершенно
необитаемых, местах. Налим — всем необычная рыба. Например,
ближайшая его родня обитает в морях, это треска. И налимья
печень, а она у него огромная, так называемая маска,
не уступает знаменитой тресковой. Из налима, единственной
пресноводной рыбы, можно получать медицинский рыбий
жир, не уступающий тресковому. Ихтиолог М.Г. Асхаев
полагает даже, что из тысячи центнеров добываемого раньше
в реках у Байкала налима можно было получить до стапятидесяти
центнеров такого жира. А клей из налимьей кожи? Еще
совсем недавно он очень ценился. Вот гастрономически налим
не столь привлекателен, разве только уха, но обязательно
из свежей рыбы.

Всему рыбьему населению на удивление, икру налим мечет
в самое суровое время — с ноября по январь. И
идет для этого по рекам далеко в их верховья. На этом
пути его ловят так называемыми заездками: перегораживают
часть или даже всю реку, и рыба попадает в «морды», «корчаги»
— плетеные из ивовых прутьев емкости. Таким образом
в середине прошлого века в реках водосбора Байкала и
в нем самом добывали до двух тысяч центнеров налима.
Колхоз «Победа» с центром в селе Байкальском (ранее оно называлось
Горемыка) зимними заездками ловил налима вдоль западного
побережья Байкала на огромном пространстве. Меня удивляла
эта добыча: налимы массой 5-7 килограммов вовсе не редкость.
А однажды такого налимища неводом в Заминском заливе
Малого моря мы поймали сами, он потянул на восемь кило,
в его желудке оказался… всего лишь камешек граммов
на 15. Не откажешь налиму в оригинальности вкусовых
пристрастий!

Налим — самая скользкая рыба, наверное, во всем мире.
Скоблишь его скоблишь, а слизь все лезет на нож и лезет!
Так в котел и опустишь. М.Г. Асхаев писал:
«В Байкале две формы налима: озерный и озерно-речной.
Основа питания — донные бычки. Половой зрелости достигает
в 3-4 года, плодовитость — до 380 тысяч икринок на одну
самку». Таков вот налим, ночной охотник в зеленом
камуфляже…