— Люблю всем сердцем!

Я пытаюсь понять столь искреннее признание уже не молодого
человека. Иван Иванович многие годы работал в Бодайбо,
сейчас он в Иркутске. Его коллеги в типографии «Бланкоиздат»
уважают Павленко.

— Я, как и отец, назван Иваном, как и отец, стал шахтером
и как и отец, служил в армии разведчиком,
узнал воочию, почем фунт лиха. Отец спас нас, трех сыновей,
в страшную годину и вывел в люди. Ой как не просто все
это было!

Младенца Иванко батяня и не потюнькал на руках, а сразу
после рождения сына получил повестку и отправился на
курсы полковой разведки в Архангельск. Шел 1937 год.
А в финскую Иван Васильевич Павленко открыл личный
счет взятых «языков». Морозы стояли лютые, замерзали
затворы винтовок. И где-то в лесу, на перевале, заглохли
машины штаба корпуса. И это была не просто смелость
горстки храбрецов. Это была уверенность крепких духом
людей — по бурелому пройти трое суток на лыжах. И вот
три плененных офицера в штабе 14-й дивизии. Их привели
в специально прихваченных с собой для этого валенках.
И сделано это было не от излишнего мягкосердечия, а
просто по здравому расчету, чтобы легче довести.

Эти три офицера из знаменитой горно-егерской бригады
признались: им еще не приходилось так воевать, чтобы
попасть в плен.

Вечером командир полка Лафа вручил разведчику Павленко
медаль «За отвагу». Критически осмотрев свою работу,
сказал: «Позволь-ка я ее пониже укреплю, а то как раз
на место «Золотой Звезды» угодила. Пусть оно пока свободным
останется, а дальше — как воевать будешь…»

Этот момент разведчик Павленко будет помнить всегда.
Какая добрая сила надоумила руку комполка? Оставь он
медаль на прежнем месте, не жить бы отважному разведчику.
Спустя несколько часов после награждения в ночном бою
он поймет, что получил в награду значительно больше,
чем медаль, — целую жизнь.

— Неподалеку от отца раздался взрыв снаряда, и осколок
его угодил в грудь, прямо в медаль, выщербил кусок и
вонзил его в тело. Угодил не выше и не ниже, а прямо в «Отвагу»,
погасив о нее свою смертоносную силу. В пылу боя отец
не сразу сообразил, что смерть заглянула в его глаза…

Потом пламя большой войны занесло разведчика на юг.
Шло формирование резервов. Надел солдат чистую гимнастерку
и под Харьков назначение получил. Даже теплинка в груди
забрезжила. Весточку жене, дорогой своей Валентине, под
Киев послал, мол, ждите, помогу с эвакуацией. Но немцы
рвали Юго-Западный фронт на части. И уже в сентябре
древний Киев стоял в руинах, а на шумном Крещатике
квартировали танки-крестоносцы. Степные шляхи до самого
горизонта были в дыму.

Мать металась по хате с тремя хлопчиками, как взмыленная
лошадь. Собрала в гурьбу баб, малышей и — в камыши
под Хирол, к партизанам. Пекли хлеб, гнали из картошки
спирт для лазарета. Валентина Леонтьевна была комендантом
партизанского схрона.

А где-то рядом ходил по тылам разведчик Иван Васильевич
Павленко. Брал «языков» под Изюмом и в Севастополе.
А сколько километров прошел по гнилому Сивашскому морю!

— В Крыму промашка вышла. Отец угодил в засаду и попал
в плен. Три дня держали взаперти
под охраной, а затем вместе с другими заставили строить
укрепление в лесу. В этот же день к вечеру отец решился
на побег: вылез из ямы, которую рыли, сломал лопату, взял в левую
руку и двинулся к часовому, выждав, когда остальные охранники
окажутся у дальнего рва, за ямой. Подошел, показывает
лопату, мол, сломалась. Видимо, свинцовые кулаки отца
внушили немцу страх, он встряхнул плечами, снимая ремень
автомата. Но не успел. Внезапный удар отца опередил немца,
и он без крика запрокинулся, как подкошенный.

Разведчику опыта не занимать. Прихватив автомат и три
обоймы, он бросился в лес. И тут оказалось, что бежать-то
уже и силы нет, трехдневный голодный плен сказался.
Остановился, перевел дух. И снова потрусил за овраг.
Там лес густой. Падал и снова торопил себя. В чаще
пошел тише, осторожнее. Так и ушел.

Вышел на коридор. В памяти цепко держится пароль —
«ноль». Дождался ночи и…

— Какой же я невезучий, — рассказывал мне отец. —
Схватили в плен! Да кто? Свои, танкисты.

Но все обошлось к лучшему! Слышу из подъехавшего
доджа знакомый голос комдива: «Павленко! А мы тебя живым
не считали!» Быстро затолкал меня в машину и на прощание
сказал охране: «Сами разберемся…»

* * *

И снова разведчик Павленко в родном 93-м полку, в котором
воевал всю войну. Освобождал Белоруссию, советскую Прибалтику
и Восточную Пруссию. А День Победы праздновал в Кенигсберге,
домой вернулся в 1946 году.

Сколько же на его счету взятых «языков»? До ста, конечно,
разведчик Павленко немного не дотянул. Но это уже другой
разговор.

Павленко не был суеверным, однако после войны нередко
задумывался над тем, почему он тогда не погиб в той
бомбежке, что-то отвело от него смерть. Значит, его жизнь
для чего-то была нужна. И ответ нашел такой: он, Павленко-отец,
должен вырастить своих трех сыновей, которых и увидел-то
по-настоящему только через десять лет. Практически свою
цель Иван Васильевич реализовал. За это его так безмерно
любят дети.