Владимиру Бадашкееву, бывшему заместителю секретаря
заводской комсомольской организации, светила
неплохая карьера: из комитета ВЛКСМ завода им. Куйбышева
уходили в горком комсомола или даже сразу вставали
на партийную линию. А он сделал странный, непонятный
для многих шаг: пошел работать… в тюрьму. Правда,
было время, когда заводской комсомол брал шефство
над расположенным по соседству СИЗО-1, однако мало
ли кто над кем шефствовал, да и разнарядка была, как
известно.

За долгие годы работы в следственном изоляторе
столько промелькнуло перед Бадашкеевым лиц, но одна
фамилия зацепилась в памяти — Ахмедзянов. Он работал
в местной кочегарке, и в ту ночь, когда Владимир
Михайлович дежурил, задержался. Оказалось, дело было
в картошке-толченке с луком, которую Ахмедзянов
хотел поесть. Но инструкция говорила:
подследственный не имеет права есть в ночное время и
вне территории столовой — и толченка была
конфискована.

После, взглянув на все это с житейской стороны,
Владимир Михайлович усомнился в собственной правоте.
И задумался. Много лет прошло, а ночной эпизод все
не забывается. Может, это тоже была одна из причин,
по которой Бадашкеев, уже выйдя на пенсию, вернулся
в ГУИН и сейчас исполняет обязанности заместителя
начальника.

— Мы, «каратели», довольно быстро отказались от
традиционного «держать и не пущать», потому,
вероятно, что не единожды убедились в полной
несостоятельности этого принципа. Мы куда больше
расположены к восстановительному правосудию, чем
остальные законопослушные граждане. Но и этих
граждан тоже можно понять: они мало чувствуют заботу
о себе государства, потому забота об арестантах
раздражает их.

— СИЗО обязан обеспечить подследственных зубной
пастой и щетками, — рассказывает Татьяна Фролова, —
но денег не хватает, и тогда мы обращаемся за
финансовой помощью. Нам отвечают, как правило: «Будь
это детский дом, мы нашли бы возможность помочь, но
ведь вы хлопочете о преступниках!»

Вчерашних детдомовцах, между прочим. Или тех, кто не
попал в детский дом, потому что еще раньше попал на
жительство в теплотрассу. Лишь семь процентов
подследственных имеют семью, остальные прибывают в
СИЗО из канализационных колодцев, с дефицитом не
только веса, но и простейших навыков: они не знают,
как есть суп, не знают, что такое простыни, и совсем
не умеют выражать свои мысли словами. Самые читаемые в
тюрьме — книги сказок. То есть первые сказки здесь
читают в пятнадцать-шестнадцать лет…

Не познавшие детства маленькие старички, видящие
только изнанку жизни. Их преступления поражают
изощренной жестокостью. И жертвам их преступлений не
хочется оправданий отсутствием детства. Да это и не
оправдание вовсе. Не единожды спросили меня в СИЗО:
«Почему вы пришли именно к нам?» Потому что у меня
своя корыстная цель: я хочу с меньшим страхом ходить
по улицам.

Сейчас в СИЗО-1 готовится молельная комната; отец
Феофан, постоянно бывающий здесь, недавно окрестил
одиннадцать девочек, совершивших тяжкие
преступления. У девочек появилась надежда, что
кто-то еще верит в них.