!I1!… Меня всегда поражает его удивительная способность
придать предмету обсуждения особое, исключительной
важности значение, поднять его на необходимо
достойную высоту».

В этих словах собрата Алексеева по искусству,
художника-монументалиста Виталия Смагина, на мой взгляд,
выражен, правда, весьма схематично, масштаб личности
замечательной, во всех отношениях глубоко неординарной.

Мне же хочется оглянуться чуточку назад, в тот ноябрьский
вечер минувшего 2004 года, когда я забежал на огонек
к своему доброму знакомому народному художнику Борису
Бычкову. К слову, я тогда готовил очерковый материал
о Борисе Тимофеевиче, так что поговорить было о чем.
Вскоре к нам присоединился друг Бычкова, его многолетний
сосед по мастерской Анатолий Алексеев. С каким живым
интересом подключился к беседе Анатолий Иванович! Он
пришел в своей неизменной рабочей блузе, хотя день
был праздничный — как-никак 8 ноября! — он «добивал»
очередной свой этюд из серии о Грудинино. Не буду вспоминать
деталей нашего разговора, кстати, достаточно оживленного
и заинтересованного. В частности, о предстоящем открытии
в Иркутске памятника маршалу Жукову. Особенно горячился
Бычков — ему, соавтору монумента, приходится не на
шутку воевать со строителями, которые, словно сговорившись,
то и дело отступают от исполненного им проекта. Не помню
уже, сколько раз хозяин подогревал на плите свой фирменный
чай, но встреча наша затянулась. Расставаясь, мы решили,
что дискуссия получилась и неплохо было бы ее продолжить…

Увы, мы с Алексеевым и предположить не могли, что этот
наш «мальчишник» с участием Бориса Тимофеевича станет
последним. Через пару-тройку дней Бычков окажется в
очередной раз на больничной койке с сердечным приступом,
а еще через два месяца
его, «волшебника поющего стекла», как я назвал этого
несравненного мастера в своем очерке, не станет.

!I2!На днях мы созвонились с Анатолием Ивановичем, договорились
о встрече. И, конечно же, не могли не вспомнить добрым
словом незабвенного нашего Бориса Тимофеевича. На двери
рядом со входом в мастерскую Алексеева до сих пор висит
табличка с именем Бычкова. Мне нетрудно понять чувства
Анатолия Ивановича — тридцать лет под одной крышей.
Их объединяли не просто общие интересы, тесная дружба
— они как бы дополняли друг друга. Один взрывной, импульсивный,
другой — спокойный, несуетливый.

Как всегда, Алексеев весь в работе. На мольбертах два
почти законченных этюда — великолепные летние пейзажи.
«Это Грудинино, — говорит художник. — Там у меня
дача, так что особого вдохновения дожидаться не приходится».
Интересуюсь, каково ему, признанному «картинисту», переключаться
на этюды. Он с улыбкой замечает: «Это как репетиция для
артиста или музыканта, тренировка для спортсмена. Хочешь
быть в форме — не ленись! Чтобы написать картину, а
именно в этом я вижу свою, так сказать, основную ипостась,
приходится делать бесчисленное количество рисунков,
набросков, а поиски фона, композиции — это ведь каторжный
труд. Но каторга, доложу я тебе, желанная. Помнишь,
как у Маяковского: «Изводишь единого слова ради…»

Слушаю Анатолия Ивановича, рассматриваю его работы и
вспоминаю высказывание тонкого и вдумчивого психолога,
талантливого художника Игоря Соловьева. «Самое простое
— заметил он, — осуждать время и людей, живущих в
нем. Намного сложнее жить в своем времени и сохранить
достоинство. Личность Анатолия Ивановича Алексеева и
его судьба — для меня точное соответствие времени, себе
и своим идеалам». Когда в одном из изданий прочитал
эту мысль, то подумал: а ведь он прав, тысячу раз прав!
Вот уж кто не любит плакаться в жилетку, разглагольствовать
о превратностях судьбы, кого-то винить или сетовать
на трудности, так это он, Анатолий Алексеев. Нередко
можно услышать сентенции относительно того, что, мол,
в нынешних условиях художник снивелирован, лишен каких-либо
ориентиров, предоставлен самому себе — не отсюда ли,
дескать, недовольство молодых, падение творческого потенциала,
уход в формализм.

На взгляд Анатолия Ивановича, для настоящего таланта
нет тупиковых ситуаций. Разумеется, времена меняются,
сегодня мы, считай, живем в другом государстве: происходит
переоценка ценностей, патетике с романтикой пришлось
потесниться — меняются не только приоритеты, но и условия
труда художника. Раньше для нашего брата, говорит Алексеев,
создавали, не скажу, что тепличные условия,
но внимания со стороны государства уделялось
несравнимо больше: тут тебе и престижные командировки,
и творческие дачи, и обеспечение мастерскими, и т.д.

Ну кому, скажите, как не ему, признанному лидеру сибирской
школы живописи, не знать и не видеть этих не всегда благоприятных
тенденций, болячек, без которых, правда, даже и представить
невозможно функционирование живого организма, и ему
ли не судить о возможностях и творческом потенциале
той же иркутской организации. Шутка сказать — вот уже
сорок лет, как иркутяне оказывают ему полное доверие,
выдвигая на различные руководящие должности как на областном,
так и на республиканском уровнях. Дважды — в 1964—1975,
1986 годах избирался председателем правления Иркутской
организации Союза художников РСФСР, с 1972 года он бессменный
председатель выставкома зональной выставки «Сибирь»,
тогда же избран секретарем правления Союза художников
России.

!I3!— Не зря говорят: кто везет, на того и грузят.
Согласны, Анатолий Иванович?

— А куда денешься, — с улыбкой отвечает Алексеев.
— И знаешь, к какому выводу я прихожу с высоты моего
опыта. Мир изобразительного искусства, несмотря ни на
что, растет, становится богаче и разнообразнее. Когда
я пришел в правление — в Иркутске насчитывалось 27
членов творческого союза. Сегодня более 120! А диапазон
манер, почерков, пристрастий — школ, в конце концов.
Я уже не говорю о живописцах, графиках. Возьмем, к
примеру, декоративно-прикладное искусство — столько
появилось имен, дарований, в том числе молодых,
ищущих, подающих надежды. И не только в Иркутске,
который традиционно считается культурно-историческим,
художническим центром.

Вот я смотрю, — продолжает Анатолий Иванович, — как
поднимаются, набираются сил другие организации региона.
Что из себя представляла, скажем, томская организация
еще два-три десятка лет тому назад? Да ничего по сути.
Хоть там и университет старинный, все прочее. А художников,
членов союза, было раз-два и обчелся. О какой-то школе
и речи не было. Им, томичам, как говорится, повезло.
Во главе области тогда стоял Егор Лигачев, которого
кое-кто не прочь считать застегнутым на все пуговицы
чинушей и ретроградом. Так вот, в течение нескольких
лет при активной поддержке и участии этого «ретрограда»
томская организация почти вышла на уровень корифеев,
старых, богатых традициями, которые веками нарабатывали
изобразительное искусство. Иркутской, например. У нас,
на взгляд Алексеева, существует какая-то особая питательная
почва, сила, поддерживающая высокий уровень, хотя многое,
очень многое потеряно, упущено.

— Даже так?

— Ну вот, смотри. Разве это не нонсенс: на всю территорию
Сибири от Урала и дальше на восток не было ни одного
художественного вуза. К тому времени, как я стал секретарем
Российского и СССРовского союзов, созрела идея о создании
такого вуза. Где ему быть? Конечно, у нас, в Иркутске!
Сколько сил пришлось потратить, сколько порогов обить,
идея была поддержана, согласована на всех высших уровнях…

!I4!Помнит Анатолий Иванович, с каким радостным настроением
он примчался в родной город, как говорится, на коне
— победа! Городские власти отреагировали мгновенно:
нашли две полупустующие, недоукомплектованные школы,
приняли решение слить их в одну, а освободившееся здание
— для начала — отдать под художественный институт.
А со временем создать более солидную, соответствующую
статусу вуза базу. Закрутилась машина. В «Восточке»
даже восторженная публикация появилась. Наконец, дело
дошло до первого секретаря обкома партии,
который поставил жирный крест на «затее» художников.
Так институт оказался в Красноярске. Тамошний первый
руководитель оказался и мудрее, и дальновиднее.

Чуть позднее, в 1979 году, в Улан-Удэ проходила республиканская
художественная выставка, на пленуме Союза художников
ее участник Алексеев выступил с предложением о создании
в Сибири отделения Академии художеств СССР. В Советском
Союзе на то время не было филиалов. К удивлению и радости,
инициативу поддержали — и вновь пошла кабинетная
карусель: согласования в ЦК, Министерстве культуры,
словом, лед тронулся. А где быть филиалу — вопроса
не возникало. Понятное дело, в Иркутске! Звонят из
Москвы нашему «первому», который в то время
жил исключительно категориями «стройки века», спал и
видел себя творцом БАМа, примерял на себя Звезду
Героя. А раз так, какие могут быть другие заботы да
хлопоты. Поэтому на предложение из ЦК о создании в
Иркутске филиала академии ответил отказом.

В те дни Алексеев был в Москве на пленуме.
Его решение просто обескуражило: местом создания филиала
академии избрали все тот же Красноярск. Ну, разве не
обидно? Столько усилий положено — и такой финал. Но
делать нечего, пришлось чуть ли не год мотаться в
Красноярск — обязанности вице-президента требовали,
ведь вся материальная часть, считай, лежала на его плечах.

— Меня поразил тамошний первый руководитель, —
— говорит Анатолий Иванович. —
Настоящий хозяин! Собрал молодых архитекторов,
поставил задачу — создать в центре города, на месте
бывшего аэродрома, академический комплекс. Проект выдали
просто потрясающий. Я уже не говорю о плавательном бессейне,
школе-интернате на 200 человек для талантливых детей
со всей Сибири. Кое-что удалось сделать, но 90-е годы
многое перечеркнули.

!I5!Ему же, Алексееву, довелось тогда заниматься
мастерскими для художников, «выбиванием» квартир и
т.д.

— Увы, — горько резюмирует мой собеседник, — если
мы и научились чему-то, то искусству наступать на одни
и те же грабли. Ведь не секрет, что и с консерваторией
в свое время такая же история вышла.
Планировали, по мысли московского
начальства, открыть ее в Иркутске — как-никак культурный
центр Сибири. И опять отказ.
Ведь это подумать только — сколько потерь.
Идиотизм какой-то! Консерваторию, конечно, открыли.
Только не у нас, а в Хабаровске.

А как поднялся, вырос Красноярск! Обидно
за свой родной город. Одно только успокаивает: труды
наши не пропали даром — пусть не у нас, но обрела земля
сибирская и художественный вуз, и академию художеств…
Кстати, еще одна моя инициатива нашла поддержку: удалось
добиться того, чтобы в институтах Москвы и Ленинграда
учредили так называемый «Год Сибири» — с тем, чтобы
организовать наборы из сибиряков…

Надо ли говорить, что Алексеев
более чем убедил меня в том, что не зря «хлеб жевал»
на общественной ниве. Диву даешься только: он что,
семижильный?! Начиная с 1956 года, когда на всесоюзной
выставке выпускников художественных вузов в Москве была
показана его дипломная работа — картина «Расстрел Бабушкина»,
получившая высший балл выставкома, он неизменный участник
бесчисленного количества выставок — областных, зональных,
республиканских, международных… На одной из последних
— девятой региональной, собравшей рекордное количество
участников, Анатолий Иванович представил на суд зрителей
«Портрет внука», великолепный по колориту и композиционной
стройности холст. В нем столько молодой экспрессии,
жизнеутверждающей энергии, свежести красок, что
невольно утверждаешься в мысли: нет, талант, если
он есть, не тускнеет с годами, не блекнет. Вон
поди-ка, 75 недавно отметил мэтр, а каков! Не хочется
сравнивать, но что поделаешь… Я осмотрел всю
обширную экспозицию, вновь и вновь возвращался к
работам известных, в том числе молодых, художников,
и, честное слово, поймал себя на мысли, что по
темпераменту, мироощущению живопись Алексеева выгодно
отличается от многих творений собратьев по искусству.
Не приемлет он уныния и мрака, различных
формалистических выкрутасов, «глубокомысленной»
недоговоренности.

!I6!Алексеев признается, что каждая его картина
автобиографична, в том числе знаменитая «Легендарная
хроника», созданная на основе впечатлений детства,
общения с дедом, активным участником революции и
гражданской войны, по рассказам и книгам. Любопытно, что
всю свою творческую биографию Алексеев разбивает на
пятилетки. Именно такой срок — пять лет в среднем —
требуется для создания очередной картины. Настоящей,
полновесной. По его выражению, как художник
он прежде всего «картинщик». Ведь, чтобы рассказать
о своем времени, людях, их страстях и чаяниях,
нужен именно этот жанр. И он, Алексеев, нашел себя именно в нем.
Первой же серьезной своей удачей он считает картину
«Семья». Идея живописного полотна возникла в конце
50-х. Скромное и будничное вроде название, неброский
сюжет. Простые люди, познавшие и труд,
и войну, и горести, и радости, которые выпадают на
долю любого обыкновенного человека. В жизни и
творчестве Анатолия Алексеева эта картина явилась как
бы отправной точкой всего его творчества. Дальнейший
поиск в содержании и форме идет отсюда. И хотя он не
видел картину более четырех десятков лет, она
остается самым дорогим и любимым его детищем…

…Три члена одной, когда-то большой, семьи — три
поколения… дед, еще крепкий, сильный; мать, как видно,
потерявшая на войне мужа; и молодой паренек, ее сын,
в новенькой солдатской форме — новобранец…
Мы видим их в ответственный, возвышающий момент,
когда люди собираются вместе, чтобы вот так сердечно,
в семейном кругу поговорить о самом главном. Дед в
белой форменной фуражке связиста глубоко задумался,
слушая внука, уходящего в армию. В стороне молча
прислонилась к подоконнику еще не старая женщина, с
любовью и озабоченностью глядящая на сына.

Самым же интересным, содержательным «героем» картины
являются старые фотографии на стене. Чувствуется, художник
старательно подбирал фотодокументы, очень детально
выписывал каждый снимок — свадьбы, рождения,
семейные праздники…

Надо было видеть, с каким азартом Анатолий Иванович
рассказывал о 70-летнем иркутском связисте, которого
он нашел после долгих поисков натуры. Залихватские
усы, балагур, языкастый и остроумный, он буквально
покорил художника. Алексеев не удержался и вписал
старика в уже готовую картину, как говорится, «живьем». Оттого-то
и возникает ощущение исключительной жизненной
достоверности образа, минутности происходящего.

!I7!В 1961 году «Семья» была выставлена в одном из залов
Всесоюзной художественной выставки в Манеже и не
осталась незамеченной. Останавливались около нее и
большие, известные живописцы, но молодой автор, так и
не преодолевший своей стеснительности, не решался
подойти, послушать мнения. Потом он встретил
искусствоведа, которая сопровождала передвижную выставку по
европейской части страны. «Пожалуй, вы были
имениннником, — сказала она. — Ваша картина собрала
самое большое количество откликов — целый альбом…»

Картина «Семья» навсегда осела где-то в одном из
музеев центральной части России. Автор так и не смог
отыскать ее следы. А жаль. В этой картине, пожалуй,
заложена вся его творческая программа как по
содержанию — целиком обращенная к человеку из
народа, так и по особенностям живописи — стремлению
к напряженной композиции, цельному открытому образу,
динамичному рисунку, сложной пластичной живописи,
щедрой на цвет, напевно-ритмичной по внутреннему
содержанию. Хорошо еще, что осталась репродукция
на фотопластине — при желании можно восстановить.

Потом были «Скалолазы», потребовавшие пяти лет
напряженнейшей работы, нескольких поездок на
строительство Саяно-Шушенской ГЭС, переписки с
героями картины. Знаменитая
«Легендарная хроника», «Клятва», «Объявление войны»,
триптих, «Ежегодно 9 мая в парке культуры»,
творческие командировки во все концы страны и за
рубеж — в Венгрию, Монголию, Болгарию… Да разве
все перечислишь? И каждая такая командировка — это новые
творческие озарения, открытия, картины.
И портреты, портреты: художника Глеба Богданова и
писателя Валентина Распутина, народной артистки
Галины Крамовой и строителя БАМа Василия Тузенко,
почетного гражданина Иркутска Якова Савина и хирурга,
участника Великой Отечественной Василия Лысака…
Анатолий Алексеев любит природу, цветы, и она, эта
природа, живет на его холстах — глаз не оторвешь!

!I8!Объять необъятное невозможно. Это я прекрасно
понимаю. «Человек — это целый мир», — говорим мы. Тем
более художник, который жадно вбирает впечатления
всей нашей жизни, чтобы обобщить их, осмыслить,
поделиться ими со зрителем». Так писала «Восточка» об
Анатолии Алексееве четверть века назад. Думаю, что
имеет смысл вспомнить эти слова и сегодня. И
порадоваться за Анатолия Ивановича — он остается
верен себе, своему таланту.