Бурая, почти черная шерсть на фоне темного елового
леса скрыла зверя, он же отсюда хорошо
прослушивал-просматривал расстилающийся простор,
поросший невысоким ерником. Такие места — излюбленные
дневные укрытия лосей для отдыха на огромных
просторах сибирской тайги. Заросли ерника, они
называются калтусами, большие или маленькие,
встречаются едва ли не в каждой речной долине и
занимают иногда многие гектары. Ерники отчего-то
особенно охотно селятся-процветают в местах близкого
залегания вечной мерзлоты. К примеру, в вершине Тышея
из системы Кулинги, притока Лены, они царствуют на
тридцатиметровой толщины колоссальной линзе,
залегающей у них почти под ногами. В простор, занятый
ерниками, изредка внедряются ели, иногда лиственницы
и очень редко сосны, но все они имеют корявый,
уродливый вид.

Среди роскошного, рослого племени белых берез
карликовые ерники — пигмеи, но зато очень дружные:
бесчисленные тоненькие, стройные их стволики ни
одного из своих не дадут в обиду. Стоят они так
плотно, так выровнялись в один рост, что единый порыв
ветра враз качает их всех, а протиснуться сквозь их
заросли порою и зайцу невозможно. Особенно
значительны заросли ерника в долинах северных рек из
системы притоков Лены, Витима, Ангары, Нижней
Тунгуски. Лося, идущего там по краю калтуса на
границе леса, видно издалека. Однако в глубину таких
обширных калтусов заходить звери обычно избегают; все
дикие лесные животные на открытом пространстве
чувствуют себя незащищенно.

Зачем лоси заходят в калтуса? Когда-то, занимаясь
изучением экологии этих животных, я предположил, что,
конечно, приходят они откушать побегов вот этих
ерников. Однако, походив по следам лосей, я почти не
находил съеденных стволиков. Внимательно
присматриваясь к тому, что и сколько лоси
едят в зарослях ерников, я увидел: они подчистую
изводят… побеги прячущихся в снегу крошечных
ивочек! Стоит кустику ивочки за лето подняться над
высотою снега, который будет здесь зимою, его
обязательно «пострижет» лось. Так ерниковое содружество
«откупается» чужаками, крадучись пробирающимися
кое-где в их владения. И то правда, что эти
«чужаки»-ивочки, робко, не сплошными зарослями
поселяются обычно там, где ерникам не особо нравится:
на разрежениях вдоль опушек леса и узенькой
полоской вдоль берегов речки-ручья, струящегося по
самому дну долины.

Вторгшегося в их владения того же лося ерники
встречают дружным отпором — плотной стеною, а в
зимнюю пору в этом им охотно помогает мороз.
Короткие побеги на стволиках и веточках он превращает
в «колючую проволоку», до того они — мерзлые —
прочны и остры. Кстати, знаменитый камус, шкура с ног
копытных животных — изобретение матери-природы прежде
всего для хода по ерникам, как защита от их «колючей
проволоки».

Однако особо сообразительным лосям,
попавшим в беду, ерники решительно помогают:
преследуемый стаей волков, лось забегает в густые их
заросли и останавливается. Здесь у хищников нет
свободы перемещения, того и гляди получишь рогами
или смертоносным копытом. Известно, что волки могут
голодать хоть неделю, а лось должен есть каждый день
и не один раз. Я когда-то определил: за несколько
суток взрослый лось съедает километры (!) тонких
побегов ивы, рябины, осины, березы (если съеденное
вытянуть в одну линию). Лосям очень нравится окраска
ерников, и звери раскрасились в их цвет — бурый.
Издали смотришь на сплошные заросли ерника — они как
расстеленная огромная шкура лося. Лоси, чтобы быть
менее заметными на калтусе, приняли его
раскраску-маскировку; явление это широко
распространено в природе.

Человек из ерника тоже извлек пользу, но пока малую
— одну корысть: из его стволиков получаются
наилучшие метлы, вон, они на улицах у дворников.

В жизни природы калтусы с насчетным их богатством
— ерниками (наиболее распространена березка
круглолистая) играют очень важную. роль. Это, как
говорят ученые, самостоятельный биоценоз, сообщество
со своими законами существования. Наверное, самая
важная роль — они препятствуют таянию вечной
мерзлоты и задерживают сток поверхностных вод. Обычно
по дну, а то и по склону, поперек его (неожиданно!)
долины, занятой калтусом, тихо струится потайной
ручеек. Он узенький — перешагнуть можно, но глубоко
пропиливший тело калтуса. Вода его люто холодная, но
не этим она нравится харюзкам. Рыбка даже из
неблизкой реки поднимается сюда на лето по расчету,
со смыслом: можно и икру выметать вдали от
прожорливого вражины — речных бычков, и насекомины
съедобной в калтусах летом немеряно, с берегов сама
падает. Ленки даже заходят, но этих редко увидишь,
под берегами прячутся — осторожничают: неуютно
крупной рыбе в малом пространстве между близкими
берегами.

Калтусы заслуженно уважает разноплеменное пернатое
царство: гнезда тем, кто на земле гнездится, и
прятать особо не надо, кто их там — в море травы и
кустов — найдет? Даже глухари! Тихонько иду как-то краем
леса вдоль широкой калтусной долины и еще издали
вижу: прямо ко мне невысоко над ерниками летит
глухарка. Остановился. Птица поравнялась со мною и,
не заметив (даже дыхание задерживаю) неподвижную
живность, села в двух десятках шагов. На минуту
замерла, потом повернула туда-сюда голову, наклонила
ее, пару раз шагнула, постояла. Прошла с десяток
шагов, затем уверенно и тихо сказала: «квоок». Я аж
вздрогнул — со всех сторон, откуда и взялись, к ней
кинулись, громко шурша прошлогодними листьями,
пестренькие-полосатенькие комочки на тоненьких
ножках. Глухарята! Они тут же засуетились около
матери. Но мое короткое испуганное движение мать
заметила, разглядела наконец-то опасность, да совсем
рядом, чего, иди я по лесу, никогда бы не допустила.

Что тут началось! Глухарка совсем другой
тональностью, прямо панически, закричала, волоча
крыло и распустив хвост, кинулась прямо ко мне. Я
успел заметить, что глухарята, их было с десяток,
стремительно, взрывом, подняв громкий шорох,
бросились в разные стороны, видимо, кто куда стоял
«лицом», и мгновенно пропали. Все враз стихло, кроме воплей
матери. Но один, подскочив прямо мне под ноги,
засунул головенку под сухой лист и замер. Мать же —
о, великое материнское чувство! — волоча бессильные крылья,
громко стеная, заметалась туда-сюда. Лови скорее ее,
она же беспомощна, это же легкая добыча! Но я знаю,
чем это кончится, она, зорко следя за возможностями
врага схватить, отведет опасность подальше от цыплят
и, легко взлетев, оставит его с носом. Поэтому, чтобы
не нервировать мать, я скорее пошел в обратную
сторону, неотрывно глядя под ноги, чтобы не
наступить на глухаренка, они же где-то поблизости
затаились.

По калтусу, где глухарка вывела свое потомство,
разбросано множество ярких красных ягод
перезимовавшей клюквы. Это для нее неистощимый запас
продуктов, глухарята же пока питаются беспозвоночной
живностью, тоже в ерниках неисчислимой. Пройдя дальше
вдоль этого калтуса, сначала услышал божественные
клики журавлей, потом увидел их самих. Эти собрались
сюда тоже отведать клюквы, она растет почти на всех
калтусах, где есть открытые болотистые участки.

Ерники, несмотря на свою нетерпимость к чужакам,
«разрешают» кое-где иметь у себя поляны, которые
зарастают различными травами. За ними летом, а также
в снежное время приходят козули и изюбри, они даже
копытить в снегу эти травы-ветошь научились. Словом,
калтуса, поросшие ерником, — богатые угодья для
разноплеменного лесного люда: от мышевидных грызунов,
птиц до лося, волка, медведя. Все находят здесь пищу
и укрытие. Даже кабарга, житель скалистых склонов,
спускается иногда в близкий калтус отведать махоньких
лишайников, растущих на тонких стволиках ерничин.

Необычайно хорошо на душе, когда после весеннего
снегового заряда или короткого ночного дождика ты
идешь по краю калтуса напротив встающего солнца.
Калтус тогда до душевного ликования расцвечен всеми
цветами радуги. Море сверкающих бриллиантов! Это
первые лучи солнца, только что приподнявшегося над
дальним краев леса, осветили все пространство
калтуса. И вместо крошечных комочков снега на
всех-всех веточках висят капельки прозрачнейшей
воды, в которых, как слезы радости, играет яркое
солнышко. А если еще и порыв легкого ветерка качнет
их!

Чудное зрелище — летний калтус! Море ровной,
густой-густой зелени. Качнет налетевший из близкого
распадка порыв разогретого дневного ветра — весь он
закачается волнами. Садись в лодку и плыви в
изумрудно-бирюзовое царство лесной сказки…

Зимний калтус — картина жесткая, ерник часто
укрывается осевшим ледяным туманом-изморозью и при
полном, казалось, безветрии тонко-тонко то ли звенит,
то ли шуршит на пределе слуха от струящегося жгучего
хиуза. Это когда мороз за сорок.

Осень на калтуса приходит раньше, чем в близкие леса
долины. Оно и понятно: с неба холод, под ногами
вечная мерзлота. И первыми запылают тогда красным и
бордовым цветом круглолистые березки — хозяйки
калтуса. Листочки их — как монетки из чистейшей
красной меди. Долго держатся на веточках, до снегов
украшая родину свою — калтус, царство дружных
пигмеев.