— Фаина Яковлевна, до недавнего времени болезни
эндокринной системы считались социально значимыми, а
посему были на государственном бюджете. Что-то
изменилось? Стало меньше в стране и в Приангарье
диабетиков или имеющих проблемы со щитовидной
железой?

— Не меньше таких пациентов стало, а больше. И до
прошлого года мы, действительно, финансировались
бюджетом. Но я считаю, наша патология могла бы
финансироваться и медицинскими страховками, если бы
сама система ОМС была бы продумана, отработана и в
действительности предлагала бы пациентам бесплатное
лечение в рамках государственных гарантий. Так ведь нет этого!
Система медицинского страхования в том виде, в каком
она существует в России, ничего не гарантирует: ни
бесплатных для пациентов врачебных услуг, ни
качества лечебного процесса, ни достойного
существования медиков. Я убеждена в том, что
областные специализированные лечебные учреждения в
системе ОМС полностью быть просто не должны. Частично —
допускаю. Скажем, если бы стационар нашего
диспансера был в системе ОМС, а поликлиника — на
бюджете, это было бы еще терпимо. У нас ведь
лечебное учреждение первой категории и высшего
уровня. И мы не можем себе позволить лечить наших
больных на уровне, допускаемом районными больницами.
Кроме того, у эндокринологического диспансера есть
некоторая специфика. Прежде всего он призван
профилактировать эндокринные патологии; в задачу
диспансера входит серьезная консультативная работа;
и, наконец, лечение. Причем лечение с применением
высоких медицинских технологий после всестороннего
обследования больного.

— Я знаю, что ваш диспансер обслуживает все
население Иркутской области. Войдя в систему ОМС,
вы, очевидно, заключили договоры со всеми
компаниями, занимающимися медицинским страхованием…

— Да, со всеми одиннадцатью. Причем за сравнительно
короткий срок создали свою базу данных всех
застрахованных в Приангарье физических лиц.

— Это так важно?

— Да, очень! Представьте себе, приходит на прием
человек, не имеющий полиса. По своему
профессиональному долгу, врач не может отказать ему в
консультации или помощи. Но страховая компания ни за
что не оплатит труд врача, «потраченный» на
«неорганизованного» пациента. Я бы назвала эту
ситуацию просто трагичной. Будь наша поликлиника на
бюджетном обеспечении, это противоречие между
нравственным, а также профессиональным врачебным долгом
и диктующим свои условия рублем можно было бы
разрешать более мягко.

— Но, по крайней мере, страховые компании
обеспечивают вам необходимый материальный уровень?

— Да ничего подобного! В том-то и дело, что
установленные тарифы мизерны; они не только не
покрывают элементарные потребности — они просто
унизительны как для наших пациентов, так и для наших
врачей. Один койко-день в нашем стационаре «стоит»
235 рублей. Из них на питание пациента можно
потратить только 25 рублей; на лечение — не более 55.
Как вы считаете, при нынешних ценах на лекарства (а
медикаменты, необходимые больным нашего профиля,
весьма дороги) и на питание можно качественно, с
должным комфортом пролечить больного в стационаре?
Мы буквально рассчитываем каждый грамм и каждую
таблетку. Примите еще во внимание и тот факт,
что пациенты нашего стационара не только
люди социально уязвимые в своем большинстве, так еще
и страдающие многими сопутствующими заболеваниями.
Той же ишемической болезнью сердца или гипертонией,
или недугами почек. Они поступают в стационар, а мы
лихорадочно ищем медицинские перчатки, системы,
шприцы. И это в областном специализированном
лечебном учреждении двадцать первого века! Просить пациентов
приносить с собой все, вплоть до мелочей, — язык не
поворачивается. Да мы и стараемся не просить. Но,
подсчитав самые скромные наши расходы, пришли к
выводу: лечить на 55 рублей в день невозможно;
нужна сумма хотя бы в два раза больше. Как, впрочем,
и кормить на 25 рублей три раза в день тоже нельзя.

— Но откуда все-таки такие тарифы взялись? Не с
потолка же? Как они утверждались? С медиками-то
совет кто-либо держал?

— Никто с нами не советовался. Поставили перед
фактом: вот вам такой тариф — укладывайтесь в
него. Как? Это ваши проблемы… Но мы же не только
лечим! В наши обязанности входит научить пациентов
жить со своим недугом «в мире». У нас действует
школа больных диабетом; разработаны специальные
программы обучения; но занятия, которые проводит с
больными врач, ОМС не оплачиваются. А мы ведь не только учим
— одновременно осматриваем «учеников», составляем
на каждого амбулаторные карты, прводим
профилактические осмотры детей и студентов. И эти
врачебные нагрузки ОМС не учитываются. Они как бы
отдаются на «усмотрение» врачей: мол, хотите —
учите своих пациентов, осматривайте подрастающее
поколение. Мы — страховщики, и нам все это без
разницы. мы слышим советы: вводите у себя
платные услуги — зарабатывайте деньги сами. Мы их и
вводим, где можем. Но, во-первых, платная услуга
сама собой предполагает современные методы и
технологии лечения, которых ОМС обеспечить не может.
А во-вторых и в-главных, наш контингент больных
— люди социально уязвимые. Открою вам один наш внутренний,
«домашний секрет». Зная, как недостаточно наше
больничное меню, я решила сделать хотя бы завтраки
более сытными, положив в тарелку кусочек сыра или
сосиску. Но для этого каждый больной должен был бы
доплатить из своего кармана рублей десять. Мы
распространили по палатам своеобразную анкету, в
которой предусмотрели два ответа: согласен или не
согласен. Все пациенты были против. Просто у наших
больных нет лишних рублей. Тем горше, что лечебное
учреждение, призванное поддерживать не только
физическое состояние больного, но и его душевный
статус, вынуждено напоминать ему о горьких реалиях
нашей жизни.

— Но как же диспансер выкручивается, оказавшись в
таких финансовых тисках?

— В долгах мы, как в шелках. 100 тысяч задолжали
аптекам; врачи, сестрички, санитарочки,
хозяйственная обслуга, словом, весь коллектив сидит
без зарплаты уже два месяца. Я вынуждена сокращать
штат, переводить специалистов на полставки, а потом
читать их заявления об уходе по собственному желанию.
Скажу больше: мы вынуждены сократить пребывание
больного в стационаре с 14 дней до 11. И при этом дать
больному весь комплекс того лечения, которое ему
показано. В диспансере знающие специалисты, своя
прекрасная баклаборатория, и унизительная
бедность, от которой система ОМС спасти не может. Мы
бы могли как платную услугу предложить «кабинет
диабетической стопы» — в нем нуждаются многие
наши больные. Но чтобы оснастить его по-настоящему,
нужны немалые средства. Взять их неоткуда.

Как часто мне приходится слышать
снисходительное напутствие: «Чем вам, медикам, сегодня
плохо? Вас отпустили в свободное плавание, вот и
плывите». Мне так хочется ответить на это: не в свободное
плавание, а в свободное падение нас, медиков, отпустили.

Согласитесь, плыть и падать — совсем не одно и то же…

Постскриптум. Заслуженный врач России Фаина Яковлевна
Бровина возглавляет областной эндокринологический
диспансер более тридцати лет. Говорит мне:

Я знаю: как только покину ее кабинет, она тут же
примется за прерванное моим приходом письмо в Законодательное
собрание Иркутской области, в котором будет доказывать
абсурдность полного перевода областного диспансера в систему
ОМС. Или просить наших законодателей помочь в
увеличении страховых тарифов, чтобы областное
лечебное учреждение, на которое завязаны тысячи и тысячи
жизней наших земляков, само смогло бы выжить. А вот
о том, что в богато изданном Федеральном справочнике
«Здравоохранение России» за прошлый год Иркутский
областной эндокринологический диспансер назван
(цитирую) «лучшим эндокринологическим центром
Восточной Сибири», его главный врач, разумеется, в
своем письме нашим депутатам не скажет ни слова. Потому что
понимает: подобные аргументы, к сожалению, сегодня
во внимание не принимаются…