Бог дал ему много: рост, фактуру, голос, талант, прирожденное чувство юмора, вид
импозантный. Но главное — взгляд. То
надменно-суровый, то печальный, то равнодушный, то искренне-удивленный. И ни
грамма позерства. Красавец-мужчина, просто выставочный экземпляр!

Мы беседуем с Яковом Михайловичем, сидя в
коридоре театра, на широком подоконнике. На улице солнечный, яркий день. У меня
хорошее настроение, какое у него — разгадать невозможно. Его глаза молчат, они
сосредоточенно-спокойны. Но как только он начинает отвечать на мои вопросы, глаза
оживают и начинают меня покалывать, очень осторожно, мягко, будто коготками. Я это
чувствую, но через две-три минуты глаза добреют и мне становится уютнее.

— Я всегда любил театр и очень любил цирк. Меня уже в школе клоуном называли.
Я умел рассмешить, спародировать. Мама часто водила меня, маленького, в музыкальный
театр. Я пересмотрел там все спектакли, знал и любил актеров: Жибинова, Шнейдермана,
Хохолкова, Волошину — тогдашних звезд иркутской оперетты. Когда стал старше, ходил в
ТЮЗ и в драму. Закончив школу, знал, куда буду поступать, только в театральное! Но это
был большой «сюрприз» для родителей: мамы — врача «скорой помощи», Фени Яковлевны,
и папы — заслуженного рационализатора России, фронтовика, Михаила Романовича.
Родители хотели видеть меня, например, юристом, инженером, в общем, человеком
серьезной профессии, но никак не актером. Актеров хорошо смотреть на сцене, но иметь
их членами своей семьи… нежелательно! Но если ты понимаешь, что театр — это судьба и
никуда от нее не уйти, то сдаются и родители.

А театр действительно стал судьбой, без него я уже не мыслил себя. Уже на
третьем курсе училища участвовал в спектакле драматического театра «Макбет» в
постановке Георгия Жезмера и поехал на свои первые в жизни гастроли в Барнаул и
Новосибирск.

Чем больше Яков Михайлович рассказывает о своей юности, мысленно переносясь
в 70-е, тем большая степень доверия устанавливается между нами.

— Мы, молодые актеры, только что принятые в труппу театра, купались в своих
новых ощущениях, упивались счастьем, — продолжает свой рассказ мой собеседник.
— Представьте: летние гастроли, мы даем спектакли в Москве, живем в гостинице «Россия».
Я ощущал себя народным артистом всего мира, всей вселенной, не меньше! Одним из
спектаклей, где я тогда был занят, был «Макбет». Пусть я ни слова не произносил, но
четыре часа я стоял на сцене, практически не покидая ее. Я играл роль стражника, но не
считался просто статистом. Во-первых, мне приходилось то с мечом, то со щитом
дефилировать по сцене, участвовать в боях. Мы, восемь воинов, должны были создавать
для зрителя ощущение большого войска. И мы это делали. Я играл рядом с такими
актерами, как Чичерин, Крюков, Егунов, Дубаков, Венгер, Уральская, Хрулева, Олейник.
Я знал весь спектакль наизусть, наблюдал, как мои партнеры работают, учился у них. В
театре я дружу со всеми, но, может быть, особое отношение у меня к Виталию
Константиновичу Венгеру. С ним мы составляли в свое время юмористический дуэт
«Виляшка» (соединили наши имена). Он меня многими своими качествами просто
поражает. Работоспособностью своей, подвижностью и физической формой. Он актер-
эксцентрик, и мы, когда стали уже втроем с Дубаковым и Ореховым придумывать
«капустники», часто ориентировались на него — кто еще так здорово исполнит!

Если говорить о сыгранных ролях, вспоминается Борис Годунов в спектакле «Царь
Федор Иоаннович» по дилогии А. Толстого, роль требовала огромного напряжения,
личность Бориса — сложная, противоречивая. В спектакле «Люди и мыши» по Джону
Стейнбеку в постановке Сергея Болдырева я играл Ленни, роль психологически
сложную, трудную, там мне необходимо было до спектакля побыть одному,
сосредоточиться, послушать тишину. В других спектаклях по-другому. У каждого актера
своя кухня, свои секреты, свои приспособления. Я вспоминаю роль итальянца Дзирелли в
спектакле «Гнездо глухаря» В.Розова. Тогда я был молодым, а роль была возрастная.

Работать над ней было интересно, увлекательно. Осваивал особенности итальянской речи,
произношения, пластику, мимику. Сыграл женскую роль, служанку Анджелику в фарсе
«Бедный Пьеро» по пьесе А. Кампаниле. Я долгое время, получив эту роль, наблюдал за
одной моей знакомой, пытался приблизиться к стилю ее поведения, насколько было
возможно, манере разговаривать, жестикулировать. Моя героиня Анджелика была
простой, грубоватой, деревенской женщиной. Наблюдая за внешними характеристиками
моей знакомой, я все же шел от себя. Я понял: быть женщиной — трудно, а разгадать ее —
вообще невозможно. Конечно, одной из любимых работ могу назвать и одну из
последних, Менахем-Мендл из «Поминальной молитвы» Григория Горина по
произведениям Шолом-Алейхема. Мой герой — смешной неудачник, неунывающий
растеряха, человек горестный и веселый одновременно. Я его очень люблю.

Яков Михайлович замолкает, вспоминая что-то. А я тихонько, чтоб не нарушить
наступившую тишину, спешу добавить свои впечатления от этой роли актера. Он в ней
живет, он фонтанирует, как извергающийся лавой вулкан, юмором и радостью. Он создает
образ человека, которого нельзя не полюбить, нельзя не сочувствовать ему, нельзя не
пролить слезы над непутевой его судьбой. Недаром эта роль была отмечена критиками в
прессе.

А еще Яков Михайлович известен коллегам и всему Иркутску как мастер
розыгрышей, театральных «капустников», как ведущий самых престижных презентаций,
юбилеев, вечеров. И вообще он — душа любой компании. Приглашая его, организаторы
уверены: скучно не будет. Радуя и веселя публику, он с двумя неизменными коллегами по
«капустным» делам Владимиром Ореховым и Николаем Дубаковым «досмеялся» до
всероссийского фестиваля «Веселая коза», проводимом в Нижнем Новгороде. А после
было приглашение принять участие в открытии сезона в московском Доме актера. Такой
чести удостаиваются немногие. «Капустники» наши мне помогают, — говорит
он, дают дополнительные краски и ощущения, хотя, конечно, понимаю, они не должны мешать
основной работе. Но, с другой стороны, театральные «капустники — показатели
творческой энергии и потенциала коллектива. Насколько они ярки, остроумны, затейливы,
горазды на выдумку и причуду — настолько и жизнь театра творчески разнообразна,
интересна, жива».

«Актер, — продолжает Яков Михайлович, — должен уметь все — и героя сыграть, и
острохарактерную роль, и в «капустнике» запомниться».

А он такой и есть — человек, сидящий напротив меня, — азартный, одержимый,
увлекающийся. Помимо театра, страстным его увлечением являются хоккей с мячом и с
шайбой, футбол. Впервые отец привел его на стадион сорок лет назад. Стаж солидный. Но
самое интересное, что теперь Яков Михайлович со скамьи болельщиков пересел в
комментаторскую кабину. Комментировать ход того или иного матча — это тоже талант,
требующий напряжения, сосредоточенности, труда, знаний, импровизации. И тут
его актерская природа, его дар помогают как нельзя лучше.

Но, конечно, главным в его жизни остается театр. «Если бы я мог начать жизнь
заново, я все равно пришел бы в театр. Театр — мой дом, здесь моя душа, мое сердце.
Мои «и жизнь, и слезы, и любовь» — это про меня и мое отношение к театру. Лучше не
скажешь, точнее не определишь…»