В исправительно-трудовой колонии строгого режима N 3 вдохновенно
творит вокально-инструментальный ансамбль, который в
прошлогоднем областном конкурсе самодеятельности осужденных
«Калина красная» стал победителем сразу в трех номинациях.
Группа музыкантов работает с огоньком, штурмуя самые
крутые жанровые высоты. В их репертуаре есть даже «Фантом
оперы» Ллойда Вебера, есть и собственные инструментальные
фантазии. Мы встретились с ними в клубе, который не
пустует до самого отбоя. Ансамблисты в тусклых серо-синих
«униформах» несколько сковались и захмурели при виде
фотокора и журналиста с блокнотом.

— Вы вот сейчас побеседуете с нами с улыбочкой, о чем
мы поем, как репетируем, а потом напишите в своей
газете: вот, мол, убийцы-душегубы «толкают» слезный
лирический репертуар…

— Ладно, напишем, что голуби белокрылые…

Наша ирония обожглась о колючие льдистые взгляды,
тяжелые, как кандалы. Только белая кошка — здешняя
«муза» — смирно смотрела на нас правым незабудковым
и левым изумрудным глазами.

Кошек в лагере много. Они уходят за территорию, возвращаются,
пропахшие пылью воли, шастают, где хотят, злоупотребляют
покровительством осужденных. Для них эти мурлычащие
товарищи — зыбкая иллюзия домашнего тепла. Такого далекого,
что кажется недостижимым. У здешнего ВИА красноречивое
название — «Кому за двадцать». Это черный юмор, потому
что речь не о возрасте — о сроках.

В ИТК N 3 содержатся немногим меньше тысячи осужденных.
Почти девятьсот — на строгом режиме. Около сотни поселенцев.
Сроки очень большие: десять, пятнадцать, двадцать и
даже до двадцати пяти. Здесь ведь «сидят» бывшие сотрудники
правоохранительной системы, к ним закон особенно суров.
Если не наблюдается роста преступности и вспышки рецидива,
нет срывов зонального порядка, значит, видимо, судебные
решения служат пользе. Так думает начальник отдела
по воспитательной работе майор Геннадий Отрадных. И
все-таки тут же добавляет:

— После пятнадцати лет что-то происходит необратимое,
на мой взгляд, с психикой человека. Он вроде живой,
а словно бы и не совсем. Может, это рубеж какой-то,
выше которого жизнь в плену переходит в какую-то новую,
запредельную форму.

А может быть, это порог, за которым угасает душа?

В зоне все построено, чтобы сопротивляться этому неумолимому
угасанию. Кошачья вольница, фонтанчики, клумбы перед
отрядными бараками, оформительский юмор. Над входом в
столовую висит красочная табличка: харчевня «Три пескаря».
Кормят прилично. Конечно, не люкс для туристов первого
класса, но вполне сытно. Кроме клуба, есть тренажерные
залы, где по стенам висят впечатляющие фактуры Шварценеггера
и Гойко Митича, а на снарядах здешние обитатели часами
качают мышцы, густо испещренные синим боди-артом. В
каждом отряде есть телевизор и видеомагнитофон, по выходным
работает общая видеотека. В ларьке можно купить актуальную
мелочь, от зубной пасты до баночки душистого меда. Можно
звонить родным по карточке. Можно посещать библиотеку.
Тут, кроме книг, к услугам читателей подшивки газет:
«Известия», «АиФ», «Казенный дом». Доставляется бесплатно
даже еврейский ежемесячник «Мехаим». Его единственный
читатель — лагерный самодеятельный художник, декоратор
всех наглядных стендов, а том числе посвященных 60-летию
Победы над фашистами. Рядом с профессиональной периодикой
соседствуют рукописные журналы — хранители внутреннего,
так сказать, творчества. Здесь не только стихи, но и
короткие откровения.

«Поэзия — это прежде всего судьба, итог длительного
душевного сопротивления, тот огонь, который высекается
при встрече с самыми крепкими и самыми глубинными породами»,
— пишет один из авторов.

И все же душевное сопротивление оковам выливается не
только в стихи. Штрафной изолятор пустует. Во время
нашего визита там томился туберкулезник, накануне запустивший
в медсестру стаканом с таблетками. Она выдала ему положенную
порцию медикаментозного профлечения на один день, а
он требовал недельную пайку, чтобы не ходить в медсанчасть.
Нервный народ — здешние пациенты. Один даже судится
с колонией в европейском суде об утраченном здоровье.
Ушлые в «тройке» зэки, многие — юристы, люди с образованием,
а то и с двумя. У них бдительность относительно своих
прав неусыпная. Нет-нет да и пишут на персонал исправительного
заведения всевозможные жалобные рапорты. В ГУИН, в прокуратуру,
вплоть до Москвы. Факты проверками не подтверждаются,
но нервы «тюремщикам» попортить удается.

Эмоциональные вспышки осужденных надо принимать философски,
на опыте убедился заместитель начальника ИТК по лечебно-профилактической
работе майор Сергей Миронов. Здоровье у многих подорванное.
Больше ста человек состоят на диспансерном учете. Самые
популярные диагнозы: сердечные, желудочные заболевания,
астма, туберкулез. Добавилась еще и популяция ВИЧ-инфицированных.
Есть инвалиды. Особый контингент — психиатрические
подопечные. Среди них немало ветеранов горячих точек.
Сорванная психика и привела их на скамью подсудимых.
Часто это люди с серьезными черепными травмами. У некоторых
из них тяжелые контузии, так называемые «незавершенные
дефекты черепа» (когда костный фрагмент отсутствует
и видно, как под кожей пульсирует мозг). Им требуется
постоянное поддерживающее лечение, помощь психиатра
и психолога. Такие специалисты в санчасти есть. А еще
есть небольшой, уютный профилакторий, где можно подбодрить
надорванный организм.

В колонии надрываться, правда, не приходится — не каторга.
Но для желающих работать дело найдется. Обувной цех
производит в месяц до трех тысяч пар обуви разных моделей.
Обеспечивает обувкой все исправительные заведения области,
шьют и на продажу. После освобождения «сапожники», как
правило, легче устраиваются на работу, адаптируются
на воле. Трудятся осужденные в электроцехе, на пекарне,
в столярке, где выпускаются дверные и оконные блоки,
на пилораме. Есть в «тройке» мебельная артель, автосервис,
который обслуживает городских клиентов и пользуется
неплохим спросом. За работой и время летит быстрее,
и тоска не так донимает, и шансы на условно-досрочное
освобождение растут.

Практически все «троечники» ждут, когда истекут две
трети приговорного срока, после которых можно апеллировать
о досрочном освобождении. По новому законодательству
руководство обязано направлять все такие ходатайства
в суд.

Когда мы были в лагере, Константину Богданову оставалось
совсем немного до выхода на свободу. Сейчас он уже дома.
Его приговорили к одиннадцати годам за разбой. Семь
с половиной из них он отбыл. Старший отрядный дневальный
спокойно и обстоятельно рассказал нам свою историю. Ему
было 23 года, когда, озлившись на долгие задержки зарплаты,
они с товарищем — менты-оборотни — решились грабить
инкассаторов на Васильевском острове в Питере.
Когда «брали» 648 миллионов, ранили милиционера. И только
потом осознали, что покалечили и свою собственную судьбу.
Константин понимает, что больше, чем он сам, пострадали
в этой драме его родители и жена. Они четырежды приезжали
к нему на свидание, на Новый год он сам ездил к ним
в отпуск. Парня с нетерпением ждут дома, договорились
даже о его трудоустройстве. «Я сделал очень глубокие
выводы из пережитого, — говорит Константин. — Моя
молодость прошла за колючим забором. Мои любимые люди
выплакали глаза. Такого больше нельзя допустить». Начальник
отряда майор Сергей Кривороткин надеется, что у Богданова
впереди прямой путь.

Страшный крен случился в судьбах здешних колонистов.
Суровый заслуженный урок преподает им жизнь. Чтобы найти
в себе силы для возрождения, они нуждаются в искренних
чувствах, в ком-то, кто понимал бы и ждал на воле. И
за высоким забором с овчарками бьются живые сердца.
В день, когда мы посетили зону, там состоялись две церемонии
регистрации браков. Две смущенные невесты дали нам беглые
анонимные интервью. Одна приехала узаконить отношения
с отцом своего одиннадцатилетнего сына. Здесь он уже
шесть лет, впереди еще десять по приговору. Подписывая
свадебные бумаги, молодожены сдержанны, но тайный пламень
волнения едва уловимо проглядывает в неуверенных жестах,
в неровных голосах. Поцеловав суженого, женщина счастливо
улыбается. Вторая пара совсем юная. Невесте только двадцать.
Чуть старше жених. Влюбились по переписке. Дома у девочки
с ума сходит мать. Но дочку не остановишь. «Я верю только
в хорошее!» — настойчиво повторяет она, и черноглазый
избранник жадно смотрит в ее бесстрашное, милое лицо.

Никто не может жить без любви и надежды…