— Леонид, как ты стал писателем и где судьба свела
тебя с Владимиром Высоцким?

— Я, знаешь ли, писателем так и не стал — в соответствующем союзе
не состою…

— Подозреваю, что членство в Союзе писателей
человека в писателя не превращает, точно так же, как
диплом об успешном окончании факультета журналистики
не означает, что ты стал журналистом…

— А с Высоцким мы познакомились в старательской
артели. Когда меня не пустили за границу, я не то
чтобы обиделся, но решил, что дальше мне будет
работать трудновато, и ушёл в старатели. Сначала
работал в артели «Витим», а затем меня пригласил к
себе в артель Вадим Туманов.

— Давай всё же немного вернёмся назад. Читателю
будет не ясно, зачем ты собрался за границу и почему
туда не пустили?

— В Штаты меня не пустили. Я после окончания
факультета журналистики Иркутского университета
работал в агентстве новостей, готовил, в том числе,
материалы для американских газет. В одной из этих
газет я стал лауреатом. Вот меня и пригласили. А не
выпустили меня за границу, по-видимому, из-за того,
что я имел судимость.

— Если не секрет, за что была судимость?

— А как ты сам думаешь, за что я мог иметь
судимость?

— Наверное, за длинный язык?

— Нет, за «ручки шаловливые». Во время срочной
службы в армии я подрался и угодил в дисциплинарный
батальон…

Я ведь был драчун, боксировал, школу тренеров
окончил. Но боксёром я оказался бесталанным:
ударить, свалить — мог, а вот чтобы одержать победу,
это у меня плохо получалось. Не своим делом
занимался, одним словом.

— Это не про тебя Высоцкий песню написал?

— «Удар, ещё удар…»? Нет. Это обобщённый образ…

— Извини, мы ушли в сторону…

— Так вот, пошёл я в артель, где проработал около 10
лет. А одновременно меня пригласил к себе в журнал
«Огонёк» Сафронов. Не испугался главный редактор
взять в корреспонденты «невыездного» с судимостью.

— В артели работали на драге?

— Старатели на драге не работают. Старатели работают
руками и лотком. Убеждён, что артель, где люди
работают на себя, — это самая эффективная, самая
демократичная форма хозяйствования. Ведь дело ещё и в
том, что сознание русского человека стремится к тому,
чтобы во главе стоял достойный хозяин. Если такое
случится с Россией, то это будет самое мощное
государство в мире.

— Наверное, самое время перейти к первой встрече с
Высоцким.

— Нас познакомил Вадим Иванович Туманов,
руководитель артели. Высоцкий приехал по его
приглашению. Мы встретились и не расставались.
Я счастлив, что познакомился с гением и это
знакомство оказалось достаточно продолжительным.
Не просто знакомство — сотрудничество. Мы
работали, когда он приезжал в Бодайбо и когда я
приезжал в Москву. Должен сказать, что основным его
вкладом в общую работу, как поэта, была образность.
Этим можно было любоваться. А вот в прозе он был
несколько тороплив.

— Как созрела идея книги <Чёрная свеча>?

— Шли мы однажды с Володей по участку, а я ему про
старателей рассказываю. Этот, говорю, три года
отсидел, этот — десять, а вот этот — вообще
знаменитость, кличку называю… Володя удивляется:
«Вот ты мне объясни, почему же они работают лучше
тех, кто не сидел?». «А потому, — отвечаю я, — что
работают они на себя, потому что знают, сколько
заработают, а ещё потому, что их никто не обманет.
Если их кто-нибудь попытается обмануть, на
такого человека они найдут свою форму управы…».
Володя загорелся. «Давай, — говорит, — мы про этих
людей напишем…». И он составил план книги.

— Насколько я понимаю, вы с Высоцким успели написать
только первую часть книги. Как вы работали?

— Планы Володя писал своей рукой, хотя мы их вместе
согласовывали. Он писал план очередной главы и
говорил: «Я считаю, что эта глава должна выглядеть
вот так и так…». Я возражал. «Давай,— говорю,— я
расскажу тебе для примера биографию одного
уголовного авторитета, и ты убедишься в моей правоте».

«Хорошо, — говорил Володя, — я согласен главу
перелицевать». Вот так мы сочиняли план, потом я
писал. Затем я прилетал в Москву. Мы садились и
вместе читали то, что получилось. Спорили. В итоге
рождался окончательный вариант. Вот как это
происходило.

— Возможно, мой вопрос прозвучит некорректно. Но всё
же… Не было ли мыслей после смерти Владимира Семёновича
закончить эту работу — написать вторую часть книги?

— Вопрос вполне корректный. Работа идёт. Материалы,
процентов на восемьдесят, готовы. И если Господь
даст, то я это сделаю.

— Про сроки я не спрашиваю. Творчество — дело
тонкое…

— Дело действительно тонкое. Сказать, когда книга
выйдет в свет, я не могу. Я не могу предсказать это
так же, как не смог в своё время предсказать, что
первый иркутский губернатор Юрий Ножиков за меня
заступится, когда начались гонения. Я написал книгу
«Особо опасное животное». Сам понимаешь, о ком и о
чём эта книга. Ножикову тогда устроили в Кремле
взбучку. А он прилетел, позвонил мне по телефону и
меня не осудил… Согласись, что для чиновника такого
ранга это подвиг.

— Должен сказать, что на меня очень сильное
впечатление произвела книга «Волчья кровь» и фильм, по
этой книге снятый.

— К созданию этой книги прямое отношение
имеет мой крёстный — Валентин Григорьевич Распутин…

— На полпути к проливу Ольхонские Ворота есть такая
деревня — Косая Степь. После гражданской войны она
пользовалась славой бандитского гнезда. Так вот,
когда я проезжаю через эту деревню, то всегда
вспоминаю «Волчью кровь». Скажи, книга никак не
связана с этим местом?

— Знаю я эту деревню и часто там бывал. Есть связь,
хотя деревня эта в книге не называлась.

— Теперь, когда мы определились с «творческими
планами», позволь задать более общий вопрос. Ты
вспомнил Валентина Григорьевича Распутина. Не так
давно у нас с ним состоялся разговор о состоянии
российской духовности. И я задам тот же вопрос, что и
Распутину, но несколько в иной формулировке: как ты
видишь нашу сегодняшнюю жизнь, её устройство?
Возможно ли возрождение российской духовности?

— Как такового, никакого устройства у нас сейчас
нет. У нашего российского сознания есть одна
особенность. Нам нужна жертвенная личность. И хотя,
может быть, грех так говорить, но такой жертвенной
личностью был Иосиф Виссарионович Сталин. Это была по-
настоящему жертвенная личность. Я не говорю, что
такой жестокий, но твёрдый и безусловно преданный
России человек сегодня просто необходим. У нас
сегодня нет такой личности. При всём моём уважении к
нынешнему президенту, он не является жертвенной
личностью. Я понимаю все его сложности и трудности.
Я понимаю его как отца, у которого две девочки и
который испытывает чувство ответственности за их
будущее. Другое дело — может он что-то сделать или нет?

Что касается российской духовности, то она только-
только начинает появляться и себя обозначать.
И здесь мы опять возвращаемся к теме духовно-
жертвенной личности. Я не вижу таковой в России, за
исключением, пожалуй, патриарха, который что-то
делает для её возрождения.

— Ты сказал, что Валентин Распутин твой крёстный
отец — по-видимому, в творческом смысле?

— Нет! Он меня крестил, за что я ему крайне
благодарен.

— Скажи, пожалуйста, с чем связано то, что сейчас, через
25 лет после смерти Владимира Высоцкого, о нём не
просто вспоминают, а воспринимают поэта как символическую
фигуру?

— Потому что в стремлении возродить российскую
духовность больше опереться не на кого.

— Леонид Васильевич, позволь в заключение задать
ещё один вопрос. Почему ты, иркутянин, писатель,
духовно приросший к Сибири, живёшь в Краснодаре?

— Во-первых, я не совсем иркутянин, родился в
Смоленске. В Иркутск вся наша семья приехала работать
на авиационном заводе. Но я действительно полюбил
Сибирь, сросся с ней и из Иркутска уезжать не
собирался. Мне в Москве трижды предлагали квартиру. Я
отказался. Определённую роль сыграла и мама. Она
сказала: «Никуда не уеду от могилы своего мужа, а ты
можешь уезжать». Вот тебе пример человека, для
которого духовные ценности важнее всего остального.
Но не так давно моя жена сказала: «Я сорок два года
прожила в твоём Иркутске. Поехали поживём в моём
Краснодаре (она сама оттуда)». Довод серьёзный. Я
согласился. Но ты, пожалуйста, передай моим коллегам —
журналистам в «Восточке», что Мончинский не сбежал.
Душой Мончинский остался в Иркутске.

— Если я не ошибаюсь, ты шестого августа, на свой
день рождения, приезжаешь в Иркутск?

— Нет. Приезжаю я седьмого. Ты помнишь у Пастернака: «Как обещало, не обманывая, явилось солнце утром
ранним. Шестого августа по старому Преображение
предстало…». Так вот, я родился шестого августа…