В душе неясное беспокойство, хочется, как прежде, неспешно собрать
панягу — положить в нее продуктов дней на десяток,
котелок, топор, большую-большую кружку, одну — для
чая, супа и каши. Не забыть фотоаппарат, бинокль, компас,
дневник с карандашом на веревочке, спички в водонепроницаемой
посудинке. И рано утром — в синюю даль. Много чего
можно увидеть — радостно пережить на просторах, окружающих
Байкал, в наших национальных парках. Каждая из особо
охраняемых территорий имеет свою изюминку, да не одну.
В Прибайкальском парке это, прежде
всего, знаменитый, как и сам Байкал, остров Ольхон с
его сакральными сокровищами, с легендами, тысячелетней
древности следами жизнедеятельности людей.

Национальный парк в Восточном Прибайкалье, Забайкальский,
знаменит лежбищем нерпы на Ушканьих островах, Чивыркуйским
заливом с его дивными островами и Арангатуйским перешейком
— царством птиц, теплыми и горячими целебными источниками.

Древние берега Байкала, горы, леса и животный мир
самых-самых особо охраняемых территорий, три заповедника:
Баргузинский, Байкальский, Байкало-Ленский. В заповедниках
тоже можно побродить с панягой-рюкзаком и тоже, конечно,
с платного разрешения дирекции, но только по определенной
территории, особой тропе и никак не многочисленной группой.
Заповедник Баргузинский — страна гор и таежных предгорий,
чозениевых рощ, южнее на Байкале не встречающихся, страна
ледниковых озер, воистину девственных — нехоженых и
негоревших лесов, многочисленных водотоков и водопадов.
Но одна из главных жемчужин — горячие источники на
реке Большой — плюс 76 градусов! Они так и называются —
Горячие. Ах, какие там стоят пихты! Даже в пихтовых
лесах Сахалина, наверное, нет таких гигантских деревьев.

Заповедник Байкальский — край реликтового леса, высоченных
горных пиков, ледниковых озер, восточная окраина огромной
системы Хамар-Дабана, южного предела хрустальной чаши
Байкала. Здесь сохранилась и живая жемчужина байкальских
гор — таежный северный олень!

Заповедник Байкало-Ленский в Иркутской области
самый молодой на этих трех, и не все еще его достопримечательности
выявлены, обследованы. По пока несомненны три выдающихся
образа природы: самое крупное на Байкале геологическое
образование такого рода — конус выноса, священный мыс
Хыр-Хушун (Рытый) со следами древней деятельности людей,
система истоков реки Лены, входящей в первую десятку
рек мира, и очевидные следы древнейших на Земле вулканов
— палеовулканов. Есть еще следы землетрясений силою
до двух баллов, случившихся совсем недавно, неведомые,
так называемые Монгольские степи — море пока еще не
обследованных сплошных ерниковых зарослей. Есть большое
потаенное озеро в глубине тайги, не имеющее названия.
Потаенное потому, что недавно его даже с вертолета искали
— не заметили. Совсем состарившиеся ныне качугско-бирюльские
первопроходцы тех мест якобы видели в том озере какую-то
загадочную рыбу, похожую на сига!

… Эта аккуратная, ну прямо выведенная рукою архитектора
выемка в линии горизонта осевой линии Байкальского хребта
давно занимала меня. Она хорошо видна даже с борта теплохода,
идущего вдоль заповедного берега у мыса Покойного. Правда,
видна только тому, кто знает, что искать там. Известный
геолог, доктор наук, досконально изучивший геоморфологию
Байкальского хребта, профессор Александр Бухаров говорил,
что эта «выемка» — след древнейшего на Земле вулкана,
их несколько на хребте, эта одна из самых южных. Ну
как не побывать там!

И рано утром — в синюю даль… Стоял август. Дожди
пролетели, установилась любимая — прохладная и ясная
— погода путешествующих по тайге. Тропа от мыса Покойного
на верховье Лены хорошо знакома, я проходил ее несколько
раз. На тропе часто встречаются растерзанные шишечки
кедрового стланика — работа бурундуков и кедровок.
Близкий горизонт — яростно изломанная осевая линия
хребта, серые клинья россыпей по крутым склонам ползут
вниз. Где-то в зарослях кедрового стланика озабоченно
покрикивает кедровка, слышен шум водопада, да и сам виден.
Он сейчас не по пути, но подойду к нему в другой
раз обязательно, тем более что ручей с водопадом выходит
тоже из очень выразительной чаши с аккуратной выемкой
по горизонту…

Перевал на Лену обманывает незнающего путника два раза:
кажется, вот он, еще немного, и откроется долина реки,
но нет, тропа снова тянется в подъем. За перевалом озеро,
мне туда. Озеро за чудные воды его, отражающие синее
горное небо и изумрудную зелень лиственничных берегов,
получившее в заповеднике название Изумрудного, встречает
тихой благодатью. Плавает несколько нырковых уток и
поодаль одна чайка. По грязи на берегу — следя лося и
медведя. В южном углу озера стоит домик, белым видением
он четко отражается в натянутом шелке спящей воды. Скоро
его украсит мой синий дымок из трубы. Сразу же за домиком-зимовьем
на длинном пологом склоне вековая тайга, прижатая сверху
серой гольцовой вершиной. Здесь первая моя ночевка в
походе к вулкану, он за перевалом в юго-восточном
направлении.

Рано утром над озером и его берегами лежит плотный туман,
с дальнего берега доносится громкое бульканье. Это, конечно,
лось, вышел он сюда пораньше и уже освоился, жаль, не
видны его «заплывы». А зрелище бывает великолепным,
впервые увидел — даже испугался: что за сатана вынырнул
с водорослями на рогах, с которых потоки воды! Вот именно,
самая знатная летняя закуска лосей растет на дне таежных
озер, и за нею надо нырять. Лось, эта бурая громадина,
— отличный ныряльщик!

Путь мой на сегодня лежит от зимовья прямо вверх по
безымянному ручью. Ручей проложил себе русло среди огромных
валунов и замшелых корней могучих кедров, такие встретишь
только здесь, на верхней границе леса. Он часто уходит
с поверхности, и не эта ли его потайная водица из-под
земли наполнила огромную каменную чашу, оказавшуюся
на моем пути. Озером не назовешь: 15 на 10 метров и
в глубину на 2-3 метра. Прозрачна до дна, но ничего
живого не видно. Редкое зрелище, циклопическая ванна
для какого-то сказочного чудища, которое и должно в
этих мрачных местах обитаться.

Подгольцовый пояс встретил ощутимо холодным ветром.
С каждым шагом синий пояс тайги уходит все ниже и ниже,
отступает вдаль. И вот я на вершине, вокруг только
камень, поросший накипным лишайником. Между камнями
что-то среднее между крупным песком и глиной. Выше только
бездонное небо. Я стою на самом краю круто вниз уходящего
склона. Солнце, перешедшее на вторую половину дня, освещает
сбоку этот склон, и коричневого загара камни, его сложившие,
блестят, как отполированные. Далеко внизу, почти на
просторе Байкала, видятся крошечные светлые точечки,
в бинокль — домики на мысе Покойном. Там метеостанция
Солнечная. А правее, вовсе уж в дрожащем мареве августом
разогретого моря, еще пара домиков и темная полоска,
немного вдающаяся в простор Байкала.

На краю полоски светлая точечка в бинокль — катер какой-то. По этим
очертаниям, как с самолета, узнаю залив Покойный и наши
заповедника, строеньица. Сопоставив свое местонахождение
с виденным еще вчера оттуда, с мыса, догадываюсь, что
стою я на дальней стенке того палеовулкана. Ориентируясь
только по изломам осевой линии, вышел я точно над центром
вулканической чаши, на вершину ее западной стенки. Вся
чаша у меня под ногами: слева и справа — круто уходящие
обрывы длиною приблизительно по километру, внизу
они сходятся, замыкая этот грандиозный пролом в горах.
На дне пролома — нагромождение камней в виде высокой перемычки.
Их стащил сель, по-видимому, ежегодно свирепствующий
здесь, добавила осыпь с крутых склонов. Перемычка, устроенная
на самом дне чаши, воспринимается как некий запрет:
дальше тебе, человече смертный, нельзя, там — вечность…

Вечность и есть, ибо чаше этой, стенам этим каменным
сотни миллионов лет! Сел я
на один из этих камней, попытался представить, что здесь
происходило такую тьму времени назад. И… приняв запрет,
осознав полное свое ничтожество перед великим Временем,
полез на вершину западной стенки вулкана. Нет, подавленности
или восторга от вхождения в эти невообразимые дали времени
не было. Была благодарность Создателю за это дивное
творение, за возможность пережить высокие чувства от
прикосновения к Вечности.