Мы попросили аналитика, методично отслеживающего
развитие ситуации в каждом районе, дать собственную
оценку положения дел на криминальном фронте
Приангарья, рассказать о причинах роста преступности
и, конечно, о том, что, на его взгляд, необходимо
для обеспечения безопасности населения. Ведь
следствие — венец совместных усилий всех
милицейских служб по раскрытию и профилактике
преступлений.

— Преступность в России за последние 10 лет достигла
такого уровня, что по своим масштабам превратилась в
реальную угрозу национальной безопасности. Об этом
свидетельствуют теракты в Москве и других регионах
страны, непрекращающиеся вылазки бандформирований на
Северном Кавказе, наркоэкспансия, незаконная
миграция, коррупция, принимающая все большие
масштабы. Не говоря уже об организованной
преступности. В настоящий момент на территории
страны действует более 120 криминальных сообществ.
Кроме того, наблюдается рост противоправных деяний в
экономической сфере (мошенничества, преступления в
налоговой сфере и лесопромышленном комплексе).

Не является исключением и Иркутская область. В
прошлом году в Приангарье зарегистрировано 67560
преступлений, нынче более 40 тысяч — только за
первое полугодие, из них порядка 13 тысяч — тяжкие и
особо тяжкие.

Сотрудникам милиции приходится работать в условиях
сложной криминогенной обстановки. Это связано с
существенной профессионализацией уголовного мира,
его возросшим техническим оснащением, применением
оружия, в том числе огнестрельного, ростом групповых
преступлений.

— Так ведь, должно быть, не только уголовники повышают
профессионализм, техническую оснащенность и уровень
организованности?

— И милиция, безусловно. Только у криминальных
авторитетов особых проблем с финансированием и
материальным обеспечением как-то не возникает. А у
нас, например, в Нижнеудинске один автомобиль на
всех сотрудников следственного подразделения, да и у
того срок эксплуатации истек лет 10 назад. Это при
том, что населенные пункты удалены от райцентра
порой на сотни километров. В районах у следователей
до сих пор нет компьютеров, приходится целые тома
отстукивать на пишущих машинках.

Профессионализм милицейских кадров, разумеется,
растет. Если несколько лет назад дела расследовали
«переученные» воспитатели детских садов, то
сейчас 54% сотрудников подразделения имеют все-таки
высшее юридическое образование. Не хватает
специалистов, как правило, в дальних, особенно в
северных, районах.

— А ведь юристов у нас сегодня в области готовят
чуть ли не в каждом вузе…

— Только они в большинстве своем стараются
пристроиться в прокуратуре, адвокатуре — там, где
заработки хорошие. В милицию следователями идут по
большей части женщины. Среди наших сотрудников до
сих пор слабого пола процентов 70. А ведь работа эта
очень тяжелая, нагрузка следователя раза в 4
превышает норматив.

— Большая текучесть?

— Да, в райотделах сегодня работает в основном
молодежь, которую учить надо. Многие следователи со
стажем перевелись на другую работу или оформили
пенсию после введения нового
Уголовно-процессуального кодекса.

— Почему? Говорят, этот закон позволил нам
приблизиться к западной, более передовой правовой
системе.

— Да, только он прежде всего усложнил процесс
расследования, и очень существенно — раза в 4.
Причем на всех стадиях — начиная от возбуждения
дела и до задержания подозреваемого. Документооборот
вырос несоизмеримо. От этого закона мы так много
ждали, но, по-моему, оказались к его введению не
готовы, в том числе технически. Мало ведь прописать
в законе, что опознание должно совершаться в
условиях, когда подозреваемый не видит наблюдающего
за ним свидетеля. Пока что мы с подобной системой
защиты свидетелей и потерпевших знакомы только по
американским фильмам. У нас же таких условий просто
нет. Зато для защиты обвиняемых новый кодекс
предоставил много дополнительных возможностей.

— Это ваш милицейский менталитет, наверное,
сказывается: привыкли к обвинительному уклону, к
тому, что защита в процессе имела раньше меньше
прав. А суд на дополнительное расследование мог по
десять раз дело гонять — до тех пор, пока
следователь все «косяки» не исправит, чтобы можно
было наконец обвинительный приговор вынести. Это
удобно, конечно…

— Да, новый кодекс лишил следователя права на
ошибку. На дополнительное расследование дело может
теперь завернуть лишь прокурор на досудебной стадии.
Кстати, таких дел сейчас 4,7%, а еще недавно было
15-20%. Это к вопросу о росте качества следствия. За
полгода в области вынесено 14 оправдательных
приговоров (в прошлом году за то же время было 26).
Это по большей части наш брак — подсудимые уходят
от ответственности за преступления из-за
непрофессионализма следователей, не сумевших
закрепить доказательства. Конечно, мы анализируем
причины оправдательных приговоров. И этот анализ
показывает: примерно в 36% случаев виновным удается
избежать наказания из-за того, что потерпевшие и
свидетели меняют свои показания на суде. Кого-то
может быть, запугивают, кому-то предлагают деньги,
возмещение ущерба, в том числе морального. У
адвокатов теперь больше возможностей для защиты
обвиняемых. 10-13% дел рассыпается в суде, потому
что защитники вызывают на заседания новых свидетелей,
подтверждающих свежие и, так сказать, «неопровержимые» версии.
А ведь на доследование, проверку такой версии дело
уже не пошлешь.

Вот почему повышение качества следствия сейчас самое
приоритетное для нас направление: от него зависит
неотвратимость наказания.

— А со сроками расследования у вас уже полный
порядок?

— За семь месяцев по области 12,7% дел с
превышением двухмесячного срока. Считается, что это
плохой показатель, хотя по России он еще выше.

— Но ведь за два месяца многоэпизодное групповое
дело просто невозможно окончить — нужно сделать
экспертизы, провести следственные эксперименты.
Закон позволяет в таких случаях продлять сроки…

— Все так, но критерии остаются прежними, хотя
трудозатраты, действительно, увеличиваются. Все
больше становится многотомных дел: с большим
количеством участников, эпизодов преступной
деятельности.

— Что, на мой взгляд, лишний раз свидетельствует о
плохой раскрываемости преступлений. Пока группу
наконец задержат, она успевает столько дел
наворотить…

— Это ведь показатель оценочный. Вы знаете, что в
Японии, Германии, США раскрываемость в несколько раз
меньше, чем у нас?

— Там и пострадавших меньше, уровень преступности
ниже. Вот вы изучаете материалы уголовных дел,
анализируете, стало быть, причины высокой
преступности. Назовите главные.

— Да, ведь в обязанность следователя входит и
профилактика преступлений. Наши сотрудники должны
выявлять причины и условия, способствующие нарушению
закона, принимать меры, чтобы не допустить подобные
ситуации в будущем.

Одна из причин, на мой взгляд, — резкое расслоение
общества на очень богатых и очень бедных. Причем
бедные не получают необходимой социальной поддержки,
не имеют перспективы. В таких городах и поселках, как
Черемхово, Тулун, Куйтун, Залари, на преступления
людей толкает, по большей части, ужасающая нищета.
Продукты крадут — когда такое было… И это на фоне
безудержного пьянства. Читаешь материалы уголовных
дел, особенно в северных районах, — до чего же
однообразные и незамысловатые сюжеты! Кончилась
бутылка — пошли и украли; или: перепились —
перерезались… Иногда, например среди молодежи,
преступление становится своего рода формой
социального протеста: осознаешь, что можно жить
намного лучше, а тебе это недоступно. Такие робингуды оправдывают сами себя, что не у бедной старушки
последнее отнимают, а грабят, так сказать,
награбленное. А впрочем, уровень нравственности в
последние годы настолько упал, что для многих
незазорно и пенсионера обокрасть. В Черемхове был
недавно случай, когда преступники напали на женщину с
грудным ребенком — ограбили, раздели прямо на улице.

Сказывается и неуправляемая, стихийная миграция.
Представители этнических группировок — а многие из
них незаконно находятся на территории нашей области —
поделили между собой сферы криминального бизнеса:
приезжие из Средней Азии сбывают наркотики, жители
Кавказа контролируют торговлю фальсифицированной
водкой и т.д.

— А какой криминальный бизнес сегодня, на ваш
взгляд, наиболее перспективен для преступников и что мешает
правоохранительным органам подорвать его?

— Очень хорошо организован автобизнес: кражи и
угоны машин, разбойные нападения на водителей с
целью завладения транспортными средствами,
изготовление поддельных документов для легализации
похищенных автомобилей, сбыт краденых авто. В
прошлом году только дел по кражам машин в
производстве у следователей было более двух тысяч, да и нынче уже
1017 хищений зарегистрировано. Расследование большей части
уголовных дел такого рода приостановлено
— они не раскрыты, нет подозреваемых.

Хотя в течение прошлого года и нынче в суд передано
несколько крупных уголовных дел. Арестованы
члены организованных преступных групп, промышлявших
кражами автомашин и нападениями на водителей.

Недавно, например, расследовано дело по фактам
грабежей и разбойных нападений на водителей такси в
Октябрьском и Куйбышевском районах Иркутска. По
нему проходят 14 обвиняемых.

Молодые люди вызывали такси по телефону или
«голосовали» на дороге, садились в машину, накидывали
водителям «удавки» на шею, после чего выбрасывали их
на дорогу и уезжали с места происшествия. Половина из
преступной группы — несовершеннолетние. Дело
рассматривается сейчас в суде.

— А причины низкой раскрываемости таких
преступлений, на ваш взгляд?

— К сожалению, многие потерпевшие категорически
отказываются сотрудничать с милицией и предпочитают
выкупать у похитителей свои же автомашины. Это не
только на раскрываемость влияет, но и провоцирует рост
хищений транспорта.

— Милиции не доверяют. Считаете, зря?

— Конечно, ведь у нее в арсенале немало способов раскрытия
таких преступлений: установление звукозаписывающих
устройств на номер телефона, трафики телефонных
звонков, использование возможностей СМИ, оперативное
наблюдение и другие розыскные мероприятия.

Но вы правы: на милицию многие не надеются. Когда я
работал следователем в Ленинском райотделе, у меня в
производстве были такие дела, они успешно
раскрывались, если потерпевшие шли на контакт. При
этом я всякий раз слышал: «Вот уж никак не ожидал,
что милиция вернет мне машину!»

Хотя я, конечно, понимаю: доверие нужно заслужить,
уговорами тут не поможешь. Но все же призываю всех к
сотрудничеству. Тем более что теперь в УПК
предусмотрены меры, обеспечивающие безопасность
потерпевших и свидетелей: исключение из протоколов
данных о личности участника процесса, нуждающегося в
защите, контроль за телефонными переговорами (их
запись), участие в процессе под псевдонимом и другие.

— А что вы можете посоветовать нашим читателям,
чтобы участь жертв преступных посягательств их
миновала?

— Наверное, ничего нового. Прежде всего, соблюдайте
меры собственной безопасности. Установите охранные
сигнализации в квартирах — эффективность до 100%;
автосигнализации — как правило, это срабатывает;
храните денежные сбережения в банках; не открывайте
двери посторонним; не подвозите на автомашинах
незнакомых. И уж, конечно, не лезьте, что
называется, на рожон. Не создавайте конфликтные,
провоцирующие ситуации в общественных местах: в
ресторанах, барах, на дискотеках, в
транспорте. И еще: не поддавайтесь на заманчивые
финансовые предложения малознакомых людей, чтобы не
стать жертвой мошенников.

Правила простые. Только им редко кто следует…