Откровенно говоря, идя на первую встречу в областную
школу искусств, я предполагала увидеть сына
знаменитого в послевоенные годы балалаечника
Рожкова. Но как же великолепно ошиблась! Это
оказался тот самый Михаил Рожков, первая балалайка
России, гениальной игрой которого восхищались
великие симфонисты, скрипачи и пианисты, такие как
Герберт фон Караян, назвавший Рожкова «Паганини русской
балалайки». Чуду подобно, феноменально!
Восьмидесятисемилетний (!) виртуоз сохранил
прекрасную исполнительскую технику! И это поражает и
восхищает, если знаешь о его военных месяцах в
тверских болотах под Ржевом, в окопах под
Кенигсбергом. Свою концертную программу Михаил
Федотович сопровождает артистичным и очень
эмоциональным рассказом о своем пути в искусстве, о
любимом народном инструменте и его подвижниках, о
жизни и человеческих возможностях.

А вечером мне посчастливилось записать его
интервью, дополненное женой и аккомпаниатором
Надеждой Ивановной Калмыковой.

— Михаил Федотович, когда началось ваше
увлечение балалайкой?

— В детстве. Вас интересует моя биография?
Так вот, родился я в многодетной семье в деревне
Крюковка Нижегородской губернии, недалеко от
Болдино. А воспитывался до 16 лет в Нижнем
Новгороде, в детском доме. Каждое лето мы выезжали в
пионерский лагерь в лесной скит Оранской иконы
Божьей матери. Там у нас были прекрасные условия,
свое молочное хозяйство, огород, на котором мы
выращивали для себя овощи, военный режим с ранним
подъемом, маршами, военными играми. А также были
разные кружки и струнный оркестр. В детстве я
услышал народные наигрыши и сам научился «бренчать»
плясовую на всех инструментах нашего оркестра. Но
больше всего полюбил балалайку. Когда старший брат в
16 лет забрал меня в Ленинград, я сказал, что хочу
учиться музыке или летать на самолете, как мой
земляк Валерий Чкалов. Это было в 1934 году. Привели
меня на приемные экзамены в Ленинградское
музыкальное училище им. Мусоргского. Члены комиссии
спрашивают, зачем пришел, чего хочу. Я такой смелый
был, сказал, что хочу руководить оркестром, идти
впереди колонн по площади. А на каком инструменте
ты играешь, спрашивают. Отвечаю: а на всех!

Разложили передо мной струнные инструменты, взял
балалайку и заиграл «Светит месяц, светит ясный». Потом
домру, потом на гитаре сыграл.
Подвели меня к фортепиано, клавишу нажали — какая
нота, спрашивают. Говорю: фа! Неправильно, это ля.
Председатель комиссии свое решение выносит: этот
паренек нам нужен, музыкальную грамоту он освоит и
всего достигнет, чего захочет, — характер у него
такой.

— И что же, сбылось ваше желание руководить
оркестром?

— Представьте, да. После окончания музыкального
училища меня направили проходить военную службу в
Центральный дом Красной Армии, в Москву. Солировал в
балалаечном оркестре, последний концерт перед
демобилизацией дали в Бресте 21 июня 1941 года.
Представляете? Мы едем в поезде в Москву, мечтаем
о встрече с родными, а над нами уже
летят самолеты с немецкими крестами, несут бомбы на
Минск. Так что даже в увольнительную не удалось
сходить. В Москве сразу направили продолжать военную
службу в военный ансамбль Калининского фронта, к
командующему Коневу. Он посмотрел на нас и
скомандовал: офицерский наряд и фуражки снять, если
головой дорожите, — это цель для немцев. Одеться в
рабочую солдатскую одежду и пилотки. И на передовую.

Так и шли с ним, потом с Баграмяном, от блиндажа к
блиндажу, от окопов к окопам. Все лето сорок второго
— в тверских болотах, пока Ржев не взяли. С тех пор
ноги болят каждую ночь. Закончилась для
меня война в 1946 году, в Риге, и был я уже два года
дирижером ансамбля Прибалтийского военного округа.
Вот афиша, храню как память: «Концерт ансамбля
красноармейской песни и пляски Прибалтийского
военного округа. Дирижер М. Рожков».

— Михаил Федотович, а ведь вас в академики
произвели. Значит, высшее образование получили после
войны? Как это было?

— Вернулся после демобилизации в Москву,
приняли в Москонцерт. Утесов меня тогда хорошо
поддержал. Увидел меня в дуэте с Быковым, услышал
мою игру, сказал: гений! И помог с концертами.
Номер мы смешной придумали. Быков маленький
ростом, я — высокий, и вот играем плясовые наигрыши,
подсмеиваемся друг над другом, а потом перекидываем
балалайки друг другу, да с перевертышами. Зрители
хохочут, все в восторге. С этим номером нас через
два года после Победы опять в Берлин отправили в
Ставку Советского командования. Там встречали сына
Рузвельта с женой, мы выступали. Вот я впервые
увидел, как американцы хохочут. Молодой Рузвельт
прямо заходился от смеха, и, глядя на него, даже
Чуйков и все наши генералы смеялись до слез.

В Москонцерте выступал в программах с лучшими
артистами страны, познакомился с Лепешинской,
Козловским, Лемешевым, Мордвиновой, Царевым,
Улановой — весь цвет советского искусства узнал и
признал меня.

Но к сорок девятому году как-то надоело мне смешить
публику. Задумал я учиться. Леонид Утесов
посоветовал в институт Гнесиных поступать. Пришел я
туда и вдруг встречаю своего начальника военных лет
А. Илюхина. Он там, как оказалось, деканом
факультета народных инструментов работает. Пройдись,
говорит он мне, по кабинетам, как положено
поступающему. Я везде прошел, а один преподаватель
с фамилией, кажется, Козлов, меня затормозил. Задачку
на хроматическую гамму не смог я решить. Этот
сухарь-теоретик многих талантливых ребят не допустил
до учебы в институте. Мне лишь как участнику войны
разрешил сдать повторный экзамен через неделю. Вышел я от
него, смотрю: сидит девчушка на подоконнике,
склонилась над нотной тетрадкой. Поговорил с ней —
она эти задачки как орешки щелкает. Попросил помочь
и получил в руки учебник элементарной теории музыки.
Характер у меня волевой, добьюсь, если захочу.
Целую неделю зубрил, наизусть тот учебник выучил.
Сдал экзамен, поступил в «Гнесинку», а потом
напрочь эти хроматические гаммы забыл! Главное — в
институте знания пополнил, мир внутри себя обогатил,
открыл и включил в свой арсенал классическую
музыку, симфонический оркестр.

На выпускном экзамене исполнял я концерт для
балалайки и симфонического оркестра. Его автор,
композитор Василенко, был председателем
госкомиссии. Когда смолкли последние звуки, он встал и
сказал: «Предлагаю прекратить экзамен. Я писал
концерты для Осипова, писал сюиты, но никогда еще не
слышал такого звучания балалайки. Это превосходно!
Предлагаю поставить пять с плюсом».

Тут встает директор института Елена Фабиановна
Гнесина и говорит: «Ну вот, поздравляю вас, Михаил
Федотович, с окончанием института. Теперь вы —
преподаватель нашего вуза».

А мне, честно скажу, не хотелось этого, влекла
концертная деятельность. Но пришлось пять лет
отрабатывать. Направили ко мне молодых
балалаечников, я их до госэкзаменов довел. Стали
хорошими музыкантами. Я горжусь, что моим учеником
был композитор Шалов, много произведений для
балалайки потом написал. Представляете, пальцы у
него такие короткие и толстые были, не для струн, и
я откровенно сказал ему об этом. А он мне признался,
что очень любит балалайку и сочинил для нее «чешскую
польку». Когда я эту польку услышал, то понял, как
талантлив автор. Эта полька вошла в мой репертуар и
полюбилась слушателям.

Ну, а звание академика балалайки Петровской Академии
искусств мне в Санкт-Петербурге присвоили за
исполнительское мастерство и страстную пропаганду
народного инструмента.

— Вам довелось играть с разными оркестрами, в
ансамблях, дуэтах, соло. Какое партнерство для
балалайки, на ваш взгляд, самое достойное?

— Балалайка универсальна и в любой компании
достойно звучит. У меня была возможность выбора,
выступал и с Государственным академическим русским
народным оркестром имени Н. Осипова, и с разными
ансамблями, и в дуэте балалаек. Однажды случайно
аккомпаниатор не смог на концерт прийти. А там
гитарист был, Георгий Миняев. Мы с ним романс
порепетировали и выступили. Мне очень понравилось
созвучие гитары и балалайки. Договорились и быстро
подготовили программу, стали выступать, нас в
зарубежные гастроли включили. 15 лет, до самой его
смерти, вместе работали. И сегодня мои выступления
проходят с гитарой. Вот уже три года мне
аккомпанирует жена, Надежда Калмыкова. Скрипачка по
профессии, она взяла в руки гитару по моей настойчивой
просьбе. «Не умеешь? Так «заразись» желанием, и у
тебя все получится!» — сказал я ей. И вот мы рядом на
сцене, и все получается! Она умница, моложе меня на
30 лет, помогает разговаривать со зрителями.

— Жизнь народного артиста России Михаила
Рожкова всегда была и остается насыщенной
выступлениями как внутри страны, так и за ее
пределами. Не расскажите ли нашим читателям о самых
памятных для вас встречах, или выступлениях, или
эпизодах на гастролях?

— Все было интересным. Поначалу был я
«невыездной», т.к. отец репрессирован. Но все мировые
знаменитости меня знали, потому что я перед ними
выступал в Московском Доме дружбы. Чуть ли не каждый
вечер вызывали! Вот знаменитый скрипач Иегуди
Менухин хочет русскую балалайку услышать —
пожалуйста. После моей игры он подарил мне свою
фотографию и на обороте написал: «Музыканту,
воплощающему в себе русскую душу, Михаилу Рожкову,
благодаря которому я пережил самое волнующее событие
в моей жизни». Ван Клиберн просил показать приемы
игры на балалайке. Играл я для Жана Маре, Эдуардо де
Филиппо, Имы Сумак, со всеми фотографировался. От
них узнавали обо мне за рубежом, и появлялись
последователи-балалаечники в Англии, Франции.
Однажды в Японию на гастроли пригласили Людмилу
Зыкину. А она заявила, ударив
по столу рукой: «Без Михаила Рожкова никуда не
поеду!» Министр культуры Фурцева вздохнула и кивнула
на меня. Ладно, мол, пусть едет, бери его, Людмила,
на поруки. Вот так оказался я в Японии. Там тоже
играют на балалайке. Меня замучили, после каждого
выступления по пять-шесть человек напрашиваются,
чтобы я показал свои приемы. Зыкина просит: ты
уж, Миша, позанимайся с ними. Вот все часы вечерние
и уходили, даже по городам не удалось погулять. Одна
японочка, видно, влюбилась в меня, окружила
вниманием, угощала в ресторанах. Такой
обычай у них, наверное.

А самое трогательное событие произошло в Риге. В
1944 году наш красноармейский ансамбль, в котором я
был дирижером, впервые исполнял новый Гимн
Советского Союза. На концерте было много народа, и
после нашего выступления за кулисами подошел ко мне
один человек, рассказал о себе (кажется, фамилия
Чижко), что после революции эмигрировал в США, там
имел струнный оркестр. Был знаком с
виртуозом-балалаечником начала века Доброхотовым и
получил от него на память фотографию. «Жизнь моя
подошла к концу, — сказал человек, — и я счастлив,
что услышал исполнителя такого же высокого класса,
как Доброхотов. Вы, наверное, не знаете, что
Доброхотов играл при императоре Николае II и учил его
детей, Алексея и Ольгу, играть на балалайке, плавал на
императорской яхте «Штандарт». На снимке он рядом
с мальчиком на яхте. Думаю, вы достойны стать
хранителем этой реликвии». И вручил мне эту
старинную фотографию.

— Подумать только, последний император России,
его дети играли на балалайке! Загадочно как-то…

— Мне часто приходится говорить о балалайке, о
человеке, поднявшем ее из крестьянского хоровода до
императорского оркестра, — о Василии Васильевиче
Андрееве. Еще в пору ленинградского моего
ученичества мы изучали историю дружбы Андреева и
Шаляпина, в архивах листали документы. И столько мне
открылось, я был покорен Андреевым. Ведь миллионер,
образован по-европейски, играл на пятнадцати
инструментах, учился профессионально на скрипке и
фортепиано. И однажды в деревне услышал бренчание
деда Антипа на самодельной балалайке. Слушал,
замерев, и влюбился в русскую трехструнку на всю
жизнь! Загадка, что уж такое он услышал в этих
звуках… Но ведь душу и свой капитал положил, собрал
мастеров и создал превосходные концертные балалайки
и домры, первый оркестр народных инструментов,
поддерживал лучших исполнителей, сам делал
переложения и сочинял для этого оркестра. Придворных
снобов, самого царя русской балалайкой покорил! Я-то
ведь родился в тот год, когда Василий Андреев умер.
Может быть, не случайно мне его Божий дар игры на
балалайке достался?

— Вы, Михаил Федотович, поразительно
сохранили все качества молодости — и подвижность
пальцев, и гибкость кисти руки, и задор рассказчика,
и все тайны исполнителя, эти ваши знаменитые
вибрации, дроби, тремоло, пианиссимо и пиццикато.
Так и хочется коснуться вашей удивительной руки…
Откройте, пожалуйста, секрет творческого долгожительства!

— Мне досталась счастливая судьба, многое
повидал, поездил с концертами, встречался с самыми
знаменитыми людьми мировой культуры ХХ века.
Человеческое счастье — семья, сын, внуки, друзья. Не
скажу, что абсолютный трезвенник — после
продолжительного сольного концерта обычно выпиваю
бокал хорошего коньяка. И не больше! Жизнь свою без
балалайки не мыслю, каждый день — Надюша, подтверди!
— «набиваю» палец по четыре часа, а перед гастролями
и по шесть часов. Меня приглашают — я еду. В Киеве
выступал, когда там волнения народа были — перед
моей маленькой балалайкой весь зал поднялся и
рукоплескал! Народ слышит сердцем эти звуки. Во
многих фильмах использовали мое исполнение, где
русская душевная струнка трепещет.

А читателям, как и слушателям в заключение концерта,
желаю прожить столько же, сколько мне удалось.
Человек сам себя должен организовывать и не
забывать о физкультуре. Вот мне нравится на
велосипеде ездить, на лыжах кататься — и чувствую
себя не на 87, а на 78 и даже меньше!

— И пусть ваш оптимизм передается слушателям
вместе со звучанием трехструнной колдуньи. Спасибо
вам огромное!