Слюдянскому дому ребенка исполнилось 25 лет. Четверть века
прошло с того дня, как дом переехал в новое типовое здание из деревянного, некогда
приспособленного под нужды брошенных младенцев. С этого времени детское
учреждение стало в полном смысле домом ребенка. Сегодня здесь постоянно находятся
100 детей в возрасте до четырех лет. Есть среди них инвалиды (примерно половина),
ВИЧ-инфицированные, есть и обычные, нормальные дети. Есть брошенные, а есть и дети
из благополучных семей. Это те, кто без специальной медицинской помощи не смог бы
жить. Даже вполне благополучным родителям не под силу растить
ребенка, зная, что он
уже никогда не станет полноценным членом общества. У него не вырастет нога, он не
излечится от гидроцефалии, болезни Дауна, тяжелой формы ДЦП. Ведь это все
неизлечимо. Но так ли уж те маленькие люди отличаются от наших, домашних?

* * *

Михаил Шупрута, врач-невролог, работает в Слюдянском доме ребенка с 1985 года.

— По заболеваниям наши дети не особо отличаются от детей, которые живут с семьями, —
рассказывает Михаил Яковлевич, — а вот по развитию отстают. Возможностей для
общения, для двигательного, речевого развития гораздо больше на «воле». Там
ребенок получает больше информации. Даже дети так называемых «бичей» по
интеллектуальному развитию опережают наших воспитанников. Все потому, что у них
круг общения шире. А в нормальной семье — тем более, ведь
там есть мама-папа, братья-сестры, дедушки-бабушки,
соседи, дети соседей.

Сегодня стало меньше грубейшей патологии. Я объясняю
это тем, что теперь качественнее работает акушерско-гинекологическая служба.
Раньше очень часто даже здоровый, выношенный ребенок мог стать инвалидом в
результате родовой травмы. Мам заставляли рожать тогда,
когда надо было
делать кесарево сечение. Тянули плод щипцами, вакуумом.

Но значительно чаще рождаются дети с грубыми неврологическими заболеваниями. Это
неудивительно: сегодня мамы курят, пьют, наркоманят. Посмотрите на истории наших
воспитанников: мама — алкоголичка, папа неизвестен; мама
— наркоманка, папа неизвестен.
Да порой и сама мамочка не знает, от кого у нее завелся ребенок!

* * *

Контрасты в доме ребенка поражают. Все наше общество сегодня контрастно, но здесь, как в
фокусе увеличительного стекла, контрасты режут по нервам, по чувствам, по здравому
смыслу. Посещая группы безнадежно лежачих, детей с огромными головами,
ведущих растительную жизнь, невольно ощущаешь себя персонажем
«Божественной комедии» Данте. Персонажем, который спускается в ад. Но в аду
мучаются грешники, обреченные на вечные страдания. А тут…

Роме Г. почти полтора года. В дом ребенка мальчика привезли в августе. У него очень
редкий диагноз — врожденное воспаление кожи. Все тело ребенка воспалено,
как при ожоге третьей степени. Кожа надувается пузырями, водянистые пузыри
лопаются, на теле остаются сочащиеся сукровицей раны.
Болезнь неизлечима. Организм отторгает собственную кожу.

— Я впервые столкнулась с таким диагнозом, — рассказывает Лидия Тютрина, и.о.
главврача, — буллезный эпидермолиз. Когда я училась в институте, нам рассказывали про такое заболевание, но
показать его не было возможности. С таким диагнозом могут жить два года, пять лет, а могут
дожить и до 20. Бывают такие дети и с обычной психикой. Но у Ромы, кроме буллезного
эпидермолиза, еще множество пороков. Этот ребенок — мученик…

Действительно, Рома не умеет сидеть, ползать,
стоять. Игрушками не интересуется, обращенной к нему речи не понимает. Бутылочку при
кормлении не придерживает. Очень не любит, чтобы его хоть как-то трогали — любые
манипуляции по уходу за ним вызывают в оголенных нервах тщедушного тельца
нестерпимую боль. Единственное, что он пытается сделать,
— это перевернуться на живот. Трудно все время
лежать на спине.

История Ромы — история страданий. Рома второй ребенок.
Данных об отце нет, в свидетельстве о рождении прочерк. Родительница от него
отказалась в роддоме. Мать во время беременности пила пиво, курила.

Скоро зима. В комнате, где лежит Рома, станет холодней. Что-то надеть на него
невозможно. Одежда пропитывается сукровицей, прилипает к мясу и засыхает. Чтобы
поддержать жизнь, Роме дают таблетки, обрабатывают раны дорогими
лекарствами. Каждый день нянечки купают его в травяных отварах календулы и ромашки.
Из одежды — только памперсы. Воспитатели, чтобы Рома не замерз, соорудили для него
металлический каркас, на который накидывают фланелевую пелёнку. Но это не выход.
Чтобы ребенок выжил, необходим так называемый источник лучистого тепла —
специальная лампа, похожая на торшер, которая будет поддерживать температуру тела.
Лампа эта используется специально для ожоговых больных, у которых кожа так
же, как и у Ромы, отсутствует. Лампа стоит дорого. Переживет ли Рома предстоящую зиму?
Может, его лучше отправить из Слюдянки в Иркутск, где специалисты займутся его
редчайшим заболеванием?

Лидия Степановна Тютрина уверена, что при должном уходе и необходимом
оборудовании Рома сможет жить. Должным уходом в Слюдянском доме ребенка дети
обеспечены, а вот с оборудованием туговато. Нет в этом учреждении необходимых
условий. Да и где взять деньги? Может быть, в Иркутске
Роме подберут эффективное лечение.

* * *

Группы безнадежных похожи на анатомический музей. Только
здесь все живые. Они пьют, едят и даже, в силу своих
слабых возможностей, пытаются познавать окружающий мир. Человеческое воображение
зачастую не в силах представить формы, которые принимает жизнь в своем стремлении
быть, существовать.

Гидроцефалы — дети с огромными головами. На их лицах светится неподдельная радость и
самый живой интерес. Их души, запертые в немощных телах, стремятся ко всему новому.
А слабый мозг жадно впитывает малейшие изменения в окружающем мире.
Гидроцефал Вова — «старожил» дома ребенка, ему уже больше
четырех лет. Воспитатели дали ему прозвище «интеллигент».
Каждый раз, увидев новое лицо, он
пытается встать на ноги и поприветствовать.

Увидев меня, Вова тянется навстречу, цепляется за прутья кроватки, старается принять
вертикальное положение. Глаза его светятся искренней радостью и любовью, будто
он всю жизнь ждал только меня одного и наконец дождался. Но попытки встать и
поздороваться тщетны. Огромная голова не дает подняться на слабые, парализованные
ноги. Но Вова не оставляет попыток до тех пор, пока видит нас…

В кроватке рядом с Вовой-«интеллигентом» сидит крохотное существо со страдальческим
и усталым лицом. Будто это и не ребенок вовсе, а маленький старичок, который прожил
на свете сто лет. Он не в состоянии есть, его организм едва может удержать птичью
порцию пищи. После каждого кормления воспитательница долго гладит утомленного
«старичка», чтобы тот не срыгнул еду.

Крошечные существа с усталыми глазами, морщинистыми лицами, измученные недугами
и бесплодными попытками осознать себя, свое место в этом мире…
Страшнее этого ада
беспамятства ничего нет. Сон разума рождает чудовищ.

Разум этих двух-трехлетних «старичков» и «старушек» полон стремления пробудиться.
Вот морщинистый мальчик. Его глаза без зрачков. Но на его лице, когда он слышит
человеческую речь, отображается мучительная попытка понять слова, свинцовое веко его
правого глаза вязко поднимается.

Вот еще один мальчик. Руки его замотаны в пеленку — выпустить на свободу их никак
нельзя: ребенок сразу же расцарапывает себе лицо. Но он
делает титаническое
усилие и, преодолев силу притяжения, встает на колени. Он просит, чтобы мы
помогли ему понять, кто он, откуда и зачем здесь…

Глядя на них, снова и снова постигаешь трагизм словосочетания «фабрика ангелов».

Нет, спит наш разум. Разум взрослых людей, которые называют себя нормальными.
Людей, которые считают себя нормальными. Людей, которые просто не видят этих
«ангелов». Людей, которые в пьяном наркотическом угаре рожают на свет этих существ.
Людей, которые снова и снова зачинают и производят на свет чудовищ.

* * *

Контрасты на «фабрике ангелов» сродни лунным терминаторам — границе между светом и
тьмой, когда нет полутонов, теней, компромиссов. Мнение сотрудников дома ребенка
безапелляционно:

— Стерилизовать надо таких родителей!

Пройдя по кругам ада «фабрики ангелов», задумываешься: а так ли не правы сотрудники
дома ребенка в своем убеждении? Нашим законодателям стоит задуматься над этой
проблемой. Разве не назрела необходимость в законе, который раз и навсегда
исключил бы саму возможность рождения таких детей? Чтобы не размножались так
называемые «мамочки» и «папочки», дети которых уже находятся в детдомах и домах
ребенка?

Наркоман? Алкоголик? Преступник? Бросил своего ребенка? Пожалуйте на
операционный стол. Так называемым женщинам перевязывают фаллопиевы трубы, а так
называемым мужчинам перерезают семенные канальцы. По-моему, вот это и есть
настоящий гуманизм, а не слюнявые рассуждения кабинетных моралистов о высоких
идеалах человечности.

Мы сегодня как-то странно решаем демографическую проблему. Боремся за запрет
абортов и вытаскиваем с того света 400-граммовых зародышей. Стремимся к количеству и
совсем забываем про качество. Богу угодно? Богу
угодно, чтобы человечество было здоровым, умным, дееспособным. Или я заблуждаюсь?

— Я полагаю, что нет резона вытягивать 300-400-граммовых младенцев, — рассуждает
Михаил Шупрута, — это кандидат в наш дом. Редко бывает, чтобы из такого
что-то путное получилось. Природа, в отличие от человека, предусмотрительна, она не
хочет, чтобы этот плод держался в утробе, донашивался. Потому что он не
жизнеспособен, и организм матери отторгает его. А его ловят и искусственно вытягивают.
Да, статистика смертности новорожденных снизилась, да, чиновники отчитались. Если бы
у нас действительно была катастрофически низкая рождаемость! Но дело не в
рождаемости, и надо бороться не за ее повышение, а с наркоманией и пьянством, с
нищетой. Откройте истории болезней наших детей: алкогольная интоксикация во время
родов, наркотическая интоксикация…

В Слюдянском доме ребенка питомцы пошли уже по второму кругу. Показали брата и
сестру, мама которых в свое время тоже вышла из его стен. Сама мамочка — олигофрен,
мужа выбрала себе под стать. Вдвоем они обеспечили очередное пополнение
«фабрике ангелов». Скорее всего, и эти брат и сестра, когда вырастут и родят детей,
сдадут их на попечение государства. Все объясняется очень просто: учеными
доказано, что дети, выросшие в казенных стенах, чаще всего не способны создать
полноценную семью, у них нет для этого необходимых навыков. Ведь даже самым
обыкновенным вещам «казенных» ребятишек приходится учить.

* * *

В группах, где живут физически полноценные дети, в игральных комнатах оборудованы
миниатюрные кухоньки, спаленки, прачечные. Есть даже трельяж с пустыми баночками
из-под косметики. Здесь маленькие постояльцы дома ребенка готовят обед, кормят,
укладывают спать своих кукол, стирают им белье, причесывают.
То, чему наши дети обучаются самой жизнью в семье, этим детям приходится
постигать как отдельную науку. А иначе как они узнают, что обед, прежде чем съесть,
сначала надо приготовить?

Когда оставляют детей-инвалидов на попечение государства, это еще можно если и не
оправдать, то хотя бы объяснить. Но когда в казенных стенах оказываются вполне
здоровые, вменяемые дети, этого родителям прощать никак нельзя. Вы когда-нибудь
видели глаза брошенного ребенка? Ребенка, который воспитывается без мамы-папы? Они
бегут навстречу, они смотрят, но видят не меня, а своего папу. Они улыбаются, но в
глазах бездна печали. Что им пришлось пережить за их короткую
жизнь? Но в глазах застыла надежда и немая просьба, почти мольба: «Дяденька,
возьмите меня с собой, я буду хорошим, послушным ребенком…» Они уже рождаются
мудрецами, они интуитивно и пока неосознанно достигли глубинных истин, основ
человеческой жизни. Они знают, зачем они живут. Они живут, чтобы когда-нибудь в их
крошечной жизни появились люди, которым они скажут: «Здравствуй, мама! Наконец-то
ты нашел меня, папа!»

Как правило… Впрочем, даже не как правило, а именно так: детей из «фабрики ангелов»
усыновляют иностранцы. Дикий случай смерти от побоев в американской семье, которая
усыновила девочку из России, почти что поставил крест на усыновлении российских
детей иностранцами. А это значит, и крест на возможности хотя бы для кого-то из
слюдянских сирот обрести семью. Сегодня действует мораторий на усыновление
иностранными гражданами наших детей.

Трехлетний Денис уже нашел папу и маму из США. Он увлеченно показывает
фотоальбом с фотографиями своих приемных родителей. Американцы уже приезжали в
дом ребенка, общались с Денисом, обещали, что совсем скоро заберут его к себе. Теперь
они в Америке, ждут, пока документы на усыновление обходят все необходимые
инстанции. А ребенок с упоением рассматривает фотоальбом с родными
лицами. И ему все равно, на каком языке говорят эти люди…

Процедура усыновления и до того тянулась несколько долгих месяцев, а сейчас
положительное решение вопроса и вовсе зависло. Все будет зависеть от Государственной
Думы: разрешат депутаты и дальше усыновлять сирот гражданам других стран или у
Дениса только и останется рваный клочок памяти о возможности иметь своих
собственных родителей?

Безусловно, смерть приемной девочки, усыновленной американской семьей, поражает
воображение. Но все сотрудники Слюдянского дома ребенка против
запрета на усыновление иностранцами. Они справедливо считают, что нельзя лишать
ребенка последней надежды обрести семью. Да разве дело в том, иностранцы эти люди
или нет? А в наших семьях не издеваются и не убивают детей? Причем родных, а не
приемных.

Запретами никогда никакого позитивного результата не добиться — это ясно
любому, кто хоть немного знаком с историей человечества.

Но будем говорить языком фактов. Есть в западных странах, страдающих от бесплодия,
спрос на детей из России. Есть семейные пары, которым, кроме денег и успеха, необходим
ребенок как продолжатель рода. А если есть спрос, то будет и предложение. Дельцы,
специализирующиеся на поисках ребенка для богатых бесплодных заграничных пар,
уйдут в подполье. Цена на ребенка возрастет на порядки, а государство потеряет всякую
возможность контролировать процесс усыновления.

— Запрещать усыновление ни в коем случае нельзя, — считает Лидия Тютрина, —
необходимо ужесточить контроль за этой процедурой и контроль за жизнью
усыновленных детей. Механизмы и возможности для этого есть…

А Денис продолжает листать фотоальбом с улыбчивыми американцами. Его глаза горят.
Он ждет, когда откроются двери и в его жизнь навсегда ворвутся счастливые
улыбающиеся мама и папа с кучей радостей, столь обычных для наших с вами детей. Ведь
они так похожи, Денис и его папа!

— Нет, — говорит Лидия Степановна, — они не выбирают внешне похожих на себя детей.
Дети становятся похожи на своих приемных родителей потом. Когда познакомятся и
проведут какое-то время вместе…

* * *

Конечно, сотрудники дома ребенка делают все, чтобы и без того обездоленные дети не
страдали еще больше. Случайных людей тут нет, от них избавляются жестко и без
всяких компромиссов, вплоть до записи в трудовой книжке: «за несоответствие». Не
можешь быть ровным, спокойным в общении, не способен к состраданию
— что же, поищи
другое место работы, попроще. Работники «фабрики ангелов» знают, ощущают и понимают,
что их питомцам нужны семьи. Каждую нянечку, каждую воспитательницу, несколько
детишек, как правило, называют мамой.

— Когда меня сюда по молодости приглашали, я не смогла здесь работать, — рассказывает
Эльвира Георгиевна Тюмина, — психологически было тяжело. Но теперь, когда стала
постарше, почувствовала, что могу подойти к ребенку. Ребятишки очень славные.
И знаете, тут ведь каждый выбирает себе маму.

Вот Даша, она меня сразу же выбрала. Подходит всегда молча. Возьмешь ее на руки, она
прижмется вся ко мне, на плечо голову положит и ничего не
говорит. Просто сидит на коленях. Но ведь надо же дальше идти. Скажешь ей: «Дашенька,
мне надо идти». И ведь свой ребенок никогда не уйдет вот так быстро. А эта безропотно
сходит с рук. И в глазах прочитываются такое отчаяние и обреченность… Все воспитатели
постоянно с зарплаты скидываются, покупают то фрукты-овощи, то игрушки,
то мебель какую-то. Бывает, и домой берем ребятишек. Все равно им лучше в семье…

* * *

Да, дети в доме ребенка государственные. И сотрудники
этого дома мыслят
государственными категориями. Как-то посчитали, сколько тратится денег на содержание
одного ребенка. Получилось где-то около 30 тысяч рублей в месяц. Это включая все затраты: на
питание, медикаменты, отопление, водоснабжение, зарплату персоналу дома ребенка. И
вновь задаешь вопрос: а насколько оправданно тратить такие деньги? Насколько
эффективно?

— А может быть, мамке дать пять тысяч или десять, а не 70 рублей детских, как сейчас
платят, — рассуждает Михаил Шупрута, — она, может, и не бросит его. Пусть она бичиха,
алкашка. Но вот если вы ей даете деньги на ребенка, приличные деньги, тогда и спросить
с нее можно. Есть же у нас органы опеки, есть комиссии по делам несовершеннолетних,
есть механизмы контроля над семьей, над тем, как живут дети в семье. Сюда же нужно
подключить и медицинскую службу.

Наверное, прав невролог Шупрута, врач с более чем тридцатилетним
стажем. Но я продолжаю провоцировать Михаила Яковлевича.

— Все-таки зачем тратить огромные деньги на такого
ребенка?

— Но ведь он живой! Не выбросишь же его из роддома на помойку! Права судить и
казнить нам не дано. Мы врачи и должны помогать до последнего.
Раз родили такое существо, оно не
виновато, что оно такое.

* * *

Тут как-то явно ощущаешь, как высокие слова о сострадании и гуманности обретают
плоть и кровь. Я ответил для себя на вопрос: «Зачем нужны эти дети?» Ведь человечество
выжило и добралось, докарабкалось до XXI века только потому, что есть эти слова —
гуманность, сострадание, любовь, наконец. Просто любовь… И человечество будет жить,
пока помнит эти понятия.

Да, должно и нужно быть человечными к этим детям. Но с какой стати нужно быть
милостивыми к тем, кто произвел их на свет?