Сёстры
Красивы, энергичны, успешны. Родные сёстры по крови и коллеги по профессии, чьи имена на слуху в Приангарье, в России, за рубежом. Старшая, Виктория, посвятила себя области медицины, обнажающей беспощадность и несправедливость судьбы. Младшая, Наталья, связана с той её сферой, в которой радость и надежда должны глушить отчаяние и страх. Их популярность лишена внешнего блеска: на врачебной стезе всегда шипов больше, чем роз. Их известность лишена сладости: отвечать за чужие судьбы - тяжкий крест. Каково это - принимать решения, действовать, одним словом, существовать под постоянным прицелом сотен отчаявшихся, вопрошающих, благодарных глаз, не дозволяя самим себе и крохи слабины? Как это - жить наперегонки со временем, ежечасно подтверждая высокую пробу достигнутой карьеры и не жертвуя ради неё ни человеческой, ни женской сутью? Об этом Виктория Дворниченко и Наталья Протопопова рассказывают в интервью ЭЛЛЕ КЛИМОВОЙ.
Уславливаясь о встрече с Викторией Владимировной (Викой, как зовет её младшая сестра, Наталья Владимировна, да и все в семье, включая четырёхлетнюю внучку), я услышала от неё: «Вот на денёк слетаю в Москву, и по возвращении мы поговорим».
«Слетать на денёк в Москву…»
— Эти слова до сих пор звучат у меня как синоним ритма жизни вас обеих. Но при такой сумасшедшей гонке обязательно что-то растрачивается. Это «что-то» — не ваша ли родственная близость?
Наталья: Как раз всё наоборот! Наверное, нас роднит больше то, что каждая так интенсивно работает и времени на встречи остаётся мало. Тем эти минуты нам дороже.
Виктория: У нас был очень дружный дом. И мы с Наташей с детства привязаны друг к другу. Теперь Наташино участие в жизни моей дочери и её семьи очень большое.
Наталья: Я всегда хотела иметь дочь. Бог дал мне сына, и Лена, Викина дочь, мне как дочка дорога. И я роды у неё принимала. У неё и у своей невестки.
— И с невесткой тоже такие же отношения?
Наталья: Я очень люблю сына (Владимир, сын Натальи Владимировны, юрист). И уважаю его выбор. Для меня никогда не стоял вопрос о том, «ту девочку он выбрал или не ту». Поэтому невестка — тоже дочь. По крайней мере, я балую и её и сына одинаково. Но так сложилось, что у меня один сын, а у Вики — одна дочь. И мы обе стараемся, чтобы наши дети и наши внуки, её маленькая Леночка и мой Глебушка, которому немногим больше года, ощущали себя одной большой семьёй. Я вообще уверена в том, что самое страшное испытание, ниспосланное людям, — одиночество. Потому что одинокий человек никогда не сможет сделать в своей жизни того, что ему предпослано; одиночество убивает силы. Сейчас, когда мамы уже нет (Валентина Петровна умерла осенью прошлого года), мне кажется, я понимаю её лучше. У меня на попечении остались два её кота, уже очень старые. Она беседовала с ними, когда я убегала на работу и никого в квартире, кроме них, не оставалось.
— Но если не родственным теплом, то всё равно ведь чем-то приходится жертвовать. Что приносится в жертву обеими вами?
Виктория: У Бальзака есть рассказ «Шагреневая кожа». Там по капле утекает отпущенное время. А я вам скажу, что настоящая «шагреневая кожа» — здоровье. И чем становишься старше, тем яснее это понимаешь. Как врач скажу: жить, как живём мы с сестрой, никому не рекомендую. Щадить себя нужно! Но, опять же (улыбается), ещё по-настоящему не известно, что сохраняет энергию. Может быть, вот такой темп жизни. Мне сеструха (это она о Наталье Владимировне. — Э.К.) давно твердит: сбавляй обороты. А я не могу: не на диване же сидеть и таблетки глотать.
— Но на день в Москву из Иркутска… Что можно успеть за несколько часов?
Виктория: Собрались главврачи российских онкодиспансеров. Обсуждали новые стандарты лечения рака щитовидной железы. Для нашей области — очень актуально. Конечно, можно было растянуть командировку на несколько дней — у меня в столице тоже дел поверх головы. Но в Иркутске всё равно больше. Вот я за сутки и обернулась.
— На конференциях или на сессиях Законодательного собрания вы всегда держитесь порознь. Не помогает: авторитет, общественное положение накладывают отпечаток, делая вас, я бы сказала, неким обобщённым символом достигнутого успеха. А представить вас обеих в белых халатах — вообще «близняшки».
Наталья: Нет, на самом деле мы с Викой очень разные. Я лицом в папу (отец, Владимир Викторович Протопопов, был на ответственной политработе в областном УВД; умер от инсульта, потому что, как говорят обе сестры, «его нагрузке и должности было не позавидовать». — Э.К.), а характер у меня мамин, сдержанный. А Вика взрывная и эмоциональная, каким был папа, зато внешностью в маму. Ну и специальности у нас, хотя мы обе хирурги, разные. Потому что женщина в родах — совсем не то, что больной в обычной операционной. У хирурга любого профиля, кроме акушера, всё-таки есть возможность в случае необходимости сделать хотя бы небольшую паузу, чтобы оценить картину. А какая у акушера пауза? Роды ведь не остановишь. Так что не знаю, чего больше в моей специальности: как вы, журналисты, любите писать, «радости от первого крика новорождённого» или напряжения. Напряжения всё-таки больше: решения нужно принимать мгновенно, и на руках, и на совести всегда две жизни. Кстати, вы знаете, что около 70% женщин акушеров-гинекологов, работающих в стационарах, — безмужние? Сказываются и ночи дежурств, и выработанная с годами неженская привычка за всё отвечать самой, принимать самостоятельные решения. Я всегда говорю, что акушер-гинеколог — мужская профессия…
Трудный счёт
Виктория: Я в этом с Наташей спорить не буду. То, что онкология и акушерство-гинекология — два противоположных «крыла» хирургии, чаще всего правда. Но ведь и у онкологов свои светлые минуты бывают. Когда продлеваешь жизнь, когда разрушаешь этот страшный миф о том, что опухоль — всегда приговор.
— А что, разве не так?
Виктория: Нет, не так. Всё зависит от нашего знания, от уровня диагностики. И от соучастия к больному. Я вам признаюсь: сама боюсь боли. Поэтому, когда оперирую, всегда помню о боли пациента. И ещё: какой бы больной ни пришёл ко мне, я знаю, как и чем смогу ему помочь. Говорю себе: вот этого вытяну на все сто; этот пришёл поздновато — нужно решить, как продлить его жизнь…
— А если безысходность, если всё ясно и вы, врачи, бессильны?
Виктория: Тогда не успокаивать себя тем, что больше ничего сделать нельзя, а пытаться помочь снять страдание. И ещё очень важно быть честным с пациентом и его родственниками. Тяжело это, но кто сказал, что медицина и, в частности, хирургия — сплошное ликование и праздник?
— У вас в кабинете стены картинами увешаны. Любите живопись, Виктория Владимировна?
Виктория: Я пациентов люблю. Иногда мне кажется (смеётся), что и они ко мне неравнодушны. Картины — только их творчество. Посмотрите вот на то панно: какая красота — лес из бересты. Часто фамилии пациентов стираются, зато их «болячки» память держит цепко. На днях пришла женщина, из Ангарска приехала. Одна из давних, чуть ли не первых моих пациенток. Имя долго не могла вспомнить. Но то, как мы с профессором Шантуровым мучились над её диагнозом, не в силах поверить, что у такой молодой может быть рак гортани, — это всплыло сразу.
— Вы обе практикуете тридцать лет. Столько людей прошло через ваши руки! Хотя бы приблизительно можете сказать — сколько?
Наталья: Ни один хирург не ведёт такой счёт. Вика точно сказала — вспоминаются только тяжёлые случаи. Я начинала в роддоме на улице Бограда. Приходилось по 25 родов в сутки принимать. До счёта ли здесь? Зато я очень хорошо запомнила, как на каждый тяжёлый случай прибегала в роддом Мария Васильевна Семендяева, доцент кафедры гинекологии мединститута. Она жила поблизости, так что чуть что — мы звоним ей. Не было случая, чтобы отказала. Или Евгений Степанович Бахтин. Для меня он навсегда образец врача-интеллигента. Что бы ни случалось, он никогда не пенял нам, молодым докторам, при пациентках. И любую, самую сложную, ситуацию мог повернуть в пользу женщины.
— А сейчас вас, Наталья Владимировна, «дёргают» в экстренных случаях?
Наталья: Нет, сейчас уже реже. Все коллеги, и те, кто моложе меня, умеют, как мы говорим, «вести» женщин, умеют профессионально мыслить и оперировать. Областной перинатальный центр существует двадцать лет. Только попервости было трудно — мы ведь сразу сориентировались на тяжёлую патологию. А коллектив был новый. Вот и приходилось многое делать самой. И дежурить, и вылетать. Помните эпидемию дифтерии в нашей области? Взрослые болели тяжелее детей. А тут вызов из-под Нижнеудинска: «У женщины дифтерия, роды идут трудно, можем потерять.» Я полетела.
— Но вы были привиты от дифтерии?
— Не была, но кто-то должен был лететь. До Нижнеудинска на самолёте, потом ещё на вертолёте с полчаса. Успела. Оперировала прямо в инфекционном отделении. Мать и ребёнок, уж не помню, мальчик или девочка, остались живы. И я, как видите, тоже. Но с того вылета я всегда ношу паспорт с собой. На всякий экстренный случай. А вообще я вам скажу: самостоятельность — всегда груз. И на сердце, и на нервы, и на совесть…
Право на выбор
Виктория: Именно груз. Существуешь будто между двумя полюсами, всегда между «да» и «нет». Разве что за внучку пока решаем — быть ей врачом или не быть. Дочка категорически против (Елена Владимировна — тоже онколог; в диспансере заведует отделением маммографии; готовит кандидатскую — никаких привилегий. Зарплата согласно штатному расписанию, ответственность не меньше, чем у других, а требований к ней больше. Иметь маму в начальниках — радости мало. — Э.К.). А малышка как слышит наши разговоры, натягивает белый халат и гордо так заявляет: всё равно врачом буду. Помолчит и добавит: главным, как Вика. У неё, скорее всего, мой характер, хотя командует она пока только родителями…
Наталья: В Ангарске, где мы жили в детстве, у нас был свой огород. Родители зарабатывали неплохо, но нас обеих нужно было поднимать. Так что по хозяйству мы, девчонки, много работали. Но было одно правило у нас дома: не коробчить! Меньше тряпок, меньше вещей в квартиру; есть деньги — хорошо, нет денег — не надо. Теперь я понимаю: так родители учили нас во всём поступать разумно. Делать свой выбор.
— Но разумность — понятие весьма растяжимое. А вы, медики, всегда на распутье. Ну хотя бы: говорить пациенту правду или беречь его душевный покой. Разве не так?
Виктория: Говорить только правду! Я всегда так поступаю. Меня раньше коллеги даже в грубости упрекали. А какая грубость? Разве человек не имеет права знать о себе всё? Вот он приходит ко мне, с виду такой благополучный, а я при внешнем его благополучии диагностирую опухоль. Дилемма: удалять или не удалять? Может, дать человеку ещё время пожить спокойно? Цена «покоя» — упущенное время! Я предоставляю этот выбор ему: оперироваться сейчас или ждать…
— Вы и на себя переносите это бремя выбора?
Виктория: Безусловно! Все вокруг боятся рака — я не его боюсь. Боюсь вдруг стать обузой для родных, не успеть подготовиться к неизбежному, отдать все долги… Мне очень нравится западный стиль, когда пациенту говорят правду, только правду. Уважая его чувства и его выбор.
Наталья: Но ситуации часто складываются очень драматичные. Вообще судьба бывает очень несправедливой. Вот кому не надо детей, у тех всегда всё в порядке: и беременность легко протекает, и ребёночек рождается благополучно. У нас в прошлом году 31 малыш, только появившись на свет, осиротел. От четырнадцати новорождённых мамы отказались, и ещё семнадцать крох женщины вообще в руки не взяли. Зашли в приёмный покой и, как только разрешились от бремени, тут же вышли. А кто очень хочет дитя, у того часто проблемы. Ко мне приходят семейные пары за советом. Мы ведь сейчас можем не только определять пол человечка, но и всю его патологию видеть, диагностика у нас такая. И вот просят совет, рожать или не рожать. А я могу только правду сказать. Если патология с будущей жизнью несовместима, тогда всё ясно — прервать беременность. А если ребёночек появится на свет жизнеспособным, но больным, требующим в дальнейшем больше терпения, любви? Как быть в таком случае? Только родителям, только матерям решать, рождаться ему или нет. И так во всём: жизнь ставит человека в жёсткие рамки, выбор — всегда испытание.
— Наталья Владимировна, вы принимали роды и у племянницы, и у невестки. Я знаю негласную заповедь врачей: своих не консультировать, не лечить, не оперировать. Вам не страшно было её дважды нарушать?
Наталья: Когда страшно, вообще к пациенту подходить противопоказано. Хоть к родственнику, хоть к чужому. Я за рулём два года…
— Вы сами водите машину?
Наталья: Да, у меня «Тойота Хариер». Ну просто так вышло. Вроде бы начинать учиться было поздновато, но машина — это свобода действий и независимость. Одним словом, два года назад я села за руль. И сразу же сказала себе: не убьёшь страх — толку не будет. И вот теперь каждое утро в семь утра сама езжу на работу. Мне комфортно. Пока доезжаю, мысленно весь предстоящий день по полочкам раскладываю. Это я на ваш вопрос: «страшно — не страшно». Выбор приходится делать совсем между другим: «нужно — не нужно». Так мы с детства приучены. И, знаете, так в конечном счёте легче жить.
Очень простая истина
— Но разве на душе никогда не скребут кошки, не забиваются тревогой мысли?
Виктория: Всё бывает. Нужно только научиться перестраиваться. Как бы напряжённо ни было в течение дня, вечером меня ждёт готовка, уборка, стирка, посуда. Ждёт дом. Все уверены, что у меня домработница, а её сроду не было. И так, не поверите, удобнее, так легче. Утомляет другое — несправедливость…
— Вы сталкиваетесь с ней?
Виктория: Конечно! Как вы думаете, целых десять лет строить новое здание областного онкологического диспансера — это справедливо? Разве для Дворниченко его строят? Я 30 лет проработала вот в этих условиях, спасла немало людей, чувствую их благодарность. Но я вижу, в каких условиях пациенты наши лежат, в какой тесноте мы работаем. И вынуждены вталкиваться в это старое здание, хотя имеем право сократить и число больных, и количество операций. Жизнь заставляет — заболеваемость растёт. Слава Богу, новая администрация поняла, как нужен области новый наш комплекс. Благодаря хлопотам Виталия Борисовича Шубы выделены из федерального бюджета значительные средства. Я надеюсь, в этом году сдадим хирургический корпус — станет полегче.
Наталья: Сестра строит новый онкологический комплекс, я — капитально ремонтирую областной перинатальный центр. Для области очень важные лечебные учреждения. Мы обе с детства усвоили простую истину: если хочешь совершить что-то важное, большое — сама лично принимай участие в деле.
Биографическая справка
Виктория Владимировна Дворниченко родилась 4 ноября 1947 года в Тайшете. Образование — высшее, в 1972 году окончила Иркутский государственный медицинский институт. Специальность — онколог-хирург. Доктор медицинских наук. С 1995 года главный врач Иркутского областного онкологического диспансера. С 1998 года — зав. кафедрой онкологии Иркутского института усовершенствования врачей, главный онколог Иркутской области. Автор более 20 печатных работ в отечественной и зарубежной литературе. С ноября 2005 года — депутат Законодательного собрания Иркутской области. Любит водить машину, слушать современную музыку, занимается плаванием.
ПРОТОПОПОВА Наталья Владимировна родилась 12 мая 1951 года в Ангарске. Образованиеa — высшее, в 1974 году окончила Иркутский государственный медицинский институт. Доктор медицинских наук, с 1986 года заведует областным перинатальным центром. Главный акушер-гинеколог области. Заведует кафедрой акушерства и гинекологии лечебного факультета ИГМУ, профессор. С октября 2004 года — депутат Законодательного собрания Иркутской области, входит в состав депутатской фракции «Единая Россия».