Надо ли говорить банальности о несправедливости судьбы: ему, достигшему немалых высот в своём искусстве, находящемуся в самом расцвете сил и дарования, открывались великолепные перспективы — только твори. Увы. Его сердце — горячее и ранимое — остановилось во сне.

К моему великому сожалению, при жизни художника нам не довелось общаться тет-а-тет, но это не мешало следить за его творчеством, радоваться успехам, художническим прозрениям Игоря, удивляться прихотливости его философских воззрений. Да, именно эта сторона дарования Соловьёва — стремление отыскать глубинную суть явлений и фактов, характеров и судеб, передать своё особое видение с помощью красок — подогревала интерес к нему и братьев-художников, и просто ценителей живописи. Думается, лучше других об этом сказал сам художник ровно десять лет назад, на открытии его выставки в галерее «Восточный стиль». «Самое важное для художника — выработать индивидуальную концепцию творчества, отразить в своих полотнах собственное мировосприятие». «В Иркутск я приехал десять лет назад из Киева, где родился и закончил художественную академию. Сознаюсь, для меня Иркутск, Сибирь стали буквально магическим, волшебным местом, стыком двух цивилизаций, двух культур — европейской и бурятской, наполненной ритмами шаманского бубна. Слияние их и трёхвековое сосуществование, синтез захватили меня…»

Небезынтересно мнение, высказанное в книге отзывов одним из посетителей той памятной выставки: «Возникло ощущение, что художнику удалось объединить, казалось бы, несовместимые, но удивительно органично слившиеся на его полотнах темы: мистерии Байкала, древних бурятских богов и темы христианства, образы Богоматери и Христа, мотивы серебряного века, таинственные силуэты Незнакомки и Любимой женщины». Небольшой, но красноречивый штрих: рядом с картинами Игоря соседствовали несколько полотен его супруги Ирины. Не могла не удивить редкая органичность, взаимное проникновение и дополнение работ мужа и жены. В связи с этим вспоминается проходившая в Иркутске два с небольшим года назад региональная выставка «Сибирь-9» и тот живейший интерес, который вызвала опять же совместная работа Игоря и Ирины Соловьёвых «Легенда о Буха-Нойоне». Здесь тесно переплелись мистика, мотивы шаманизма и философский подтекст — образчик современного искусства — со всей его нетривиальностью и своеобразием.

Христианским философом назвал Игоря Соловьёва доктор искусствоведения, профессор Украинской академии искусств Платон Белецкий. С теплотой и уважительностью он отзывался о молодом художнике: «Конечно же, — писал он в год 33-летия Игоря, — подобно большинству современных живописцев Соловьёв близок сюрреализму. Вместе с тем образы его картин отмечены сибирским своеобразием. И это естественно: окончив Киевскую художественную академию, он переехал в Сибирь, на берега Байкала. Вот почему его картины способны обогатить эстетически и духовно. Образы иконописи, крылья ангелов, шаманские маски и ритмы шаманских плясок, холод воды, воздух, напоённый ароматами цветов и трав, — всё это видим на полотнах Соловьёва. Даже в его натюрмортах с вполне реальными вазами есть элемент мистики».

Из картин художника возникают циклы: христианский — «Рождество», «Спас на крови», «Страшный суд», шаманистский — «Тайны Байкала», натюрмортный, воплощающий в красках невыразимые словами настроения и «шорохи души». Древнеегипетская, греко-римская пластика, порой микеланджеловские формы, а наряду с ними шаманские маски — всё это встречается в композициях Соловьёва, прихотливо переплетаясь, но отнюдь не мешая друг другу. Особую выразительность приобретают живо написанный портрет жены художника «Рождество», вазы в натюрмортах, вторгающиеся из повседневности в мир подсознательных переживаний. И именно этот мир, замечает профессор Белецкий, а не жизненно конкретное лицо, реальный предмет выражают незатемнённую мыслью, сформулированную словами бесконечно скорбную и сладостно-манящую тайну бытия. Соседствуя с нереальным, реальное по контрасту усиливает его выразительность.

В жизни Игорь Соловьёв, по мнению хорошо знавших его, был весёлым, остроумным, никогда не затевающим заумных разговоров человеком. И чрезвычайно деятельным. Идеи буквально переполняли Игоря, что может показаться невместимым с его самоуглублённостью, склонностью к мистике и меланхолии в творчестве. С другой стороны, он любил быть в гуще событий, в центре внимания, знал свои силы и способности. В том числе организаторские. Достаточно вспомнить аукцион в Бодайбо, куда они со своим коллегой Львом Гимовым приехали с работами иркутских художников. Никто из них, кстати, не верил в успех предприятия, а вот поди же! Все до одной картины были проданы, к великому удивлению и радости всех участников этой фантастической, как многим казалось, акции.

Соловьёв охотно участвует в выставочных проектах — как местных, республиканских, так и международных. Уже в 1989-м, через каких-то три года после защиты диплома и приезда в Иркутск, он выставляется в Финляндии, а спустя год в той же стране (Турка) участвует в выставке «Античность и современность». Апофеозом его заграничных «гастролей» тех лет стали 6 выставок длиною в целый год в Германии. Дворец конгрессов в Лейпциге, Дом искусств в Хеймнице, Оснобрюк, Анкум, Ганновер… Работы молодого художника пользовались успехом, их охотно приобретали как общественные, так и частные коллекции. Именно тогда известный собиратель профессор фон Литт заметил: «Как, вы живёте на Байкале, а пишете какую-то античность?». Вот тогда-то, в 1995-м, и было положено начало великолепному циклу «Легенды и мифы Байкала». О целительном воздействии работ художника на душевное равновесие людей говорит уже тот факт, что его картины экспонировались в медицинских учреждениях Иркутска. Была даже мысль создать изотерапевтическую студию. Впрочем, вот мнение одного из авторов этой идеи академика РАМН Сергея Колесникова: «Многие врачи и больные под воздействием искусства Игоря Соловьёва становились добрее, научились разбираться в искусстве, а некоторые даже стали коллекционерами».

Всерьёз увлёкся живописью и сам Сергей Иванович — опять же под влиянием Соловьёва. Впрочем, послушаем его самого: «Картины Игоря уже в то время покоряли какой-то свежестью восприятия, казалось бы, совершенно банальных предметов и явлений. Я до сих пор не могу простить себе, что картины «Увядшие розы» и «Крыши зимнего Иркутска» я подарил молодым членам Британского парламента, которые до сих пор (в этом я убедился недавно) бережно хранят работы художника, они висят в их домах на самом видном месте».

Незабываемые и чистые пейзажи Тофаларии украшают дом основателя международного движения «Врачи мира за предотвращение ядерной войны», выдающегося американского кардиолога, лауреата Нобелевской премии мира Бернарда Лауна и российского академика Е. Гольдберга. Добавим к сказанному, что картины Игоря Соловьёва находятся в Японии и США, Китае и Германии, Израиле и Великобритании.

«Жанр портрета, — продолжает Сергей Колесников, — на мой взгляд, это не его амплуа. Они (портреты) даются ему колоссальными усилиями и огромными эмоциональными тратами. Но эффект потрясает! Когда я увидел многолетний труд Игоря — портрет инвалида, получившего своё увечье при спасении жизни другого человека, я долго не мог вымолвить ни слова, ощущая себя безмерно виноватым за судьбу таких людей, а пришедший со мной мой американский друг Ф. Берриен буквально плакал…».

И ещё: «Мне особенно по душе его цикл «И увяданья миг достоин восхищения», посвящённый умирающему букету. Как часто мы, не задумываясь, выбрасываем эту красоту, забывая, что когда-нибудь и мы вступим или уже вступили в пору увядания…»

А вот ещё одно мнение. Оно принадлежит другу семьи Соловьёвых, учёному-филологу, профессору Анатолию Собенникову, тонкому ценителю живописи: «Свет льётся от полотен, в которых буйство красок удивительным образом сочетается с умиротворением, покоем, тишиной. Игорь Соловьёв склонен к медитации, неторопливому размышлению о жизни и смерти. От мига к вечности ведёт нас художник, заставляя забыть о суматошной жизни там, за стенами, за окнами, вне полотен». (Заметим в скобках, что эти мысли высказаны несколько лет назад, когда ещё ничто не предвещало беды). «Засохшие цветы — один из образов того мира, который искусство пытается вспомнить». Цветы засохли, умерли, но смерть не безобразна. Согласно восточной философии, это переход в иное состояние, в новую жизнь, это то мгновение, которое прекрасно. «…Художник соединяет цветы, вещи, время, пространство, людей, явь, сон. От засохших земных цветов — к ледяным цветам снов, фантазий разума. Блёкло-жёлтые, голубоватые тона, прямые изломанные линии, холод космических далей таинственных планет открывается нашему взору» («Ледяные цветы»).

А вот ещё один приём, тоже на грани яви и сна. В декоративно-изысканном осеннем букете проступают крыши домов, деревянная резьба предместий, теплота августовских вечеров. Пространство города сжимается, уплотняется на наших глазах, но одновременно совершается таинственное превращение цветов в деревья, в улицы, в людей («Иркутские мотивы»). Это, по мысли Собенникова, образ-знак, ключ к постижению художественного мира Соловьёва, его художественной методологии. Сновидения становятся его осознанным принципом, способом взаимоотношения с миром. Их поэтика сказывается даже в этюдах с натуры. Засохший ковыль, снег, вода, луч света в зимних тучах. Каждая деталь этого пейзажа реальна, но в совокупности они дают ощущение фантастичности, призрачности («Зимнее утро»).

На чём же основано единство художественного мира Соловьёва? Принцип букета, сновидение, считает критик, — это инструментарий, способ видения, но ещё не сам мир. Представляется, что цветы художника растут в садах памяти. Именно там бродит он, подобно Свану, в поисках утраченного времени, пытаясь соединить то, что уже несоединимо, воскресить то, что уже ушло.

Наиболее отчётливо это видно в цикле «Осколки». Что мы знаем об эпохе фараонов, мире древнегреческих богов, религиозном экстазе средневековья? До нас дошли уцелевшие материальные реликты умерших культур, ставшие общепонятными символами. Позволяют ли они человечеству помнить собственное детство, чувствовать запах, осязать, слышать голоса? И не пытался ли художник выразить то, что невыразимо, разбрасывая эти «осколки» на полотнах, собирая их в букеты декоративно-причудливых композиций? Да, он нашёл предметно-образное и цветовое решение темы. Монументальная величавость доминирует в «Тайнах Египта», вбирая в себя сфинксов Абу Симбела и голову Нефертити, жёлтые пески пустыни и синеву египетских вечеров. В «Античных мотивах» — скульптурная пластика, динамика и мощь разума, голубизна эгейской волны. В «Вечерней молитве» перед нами то ли римские катакомбы, пещеры эпохи раннего христианства, то ли мрачная готика соборов в мерцанье лампад. В «Спасе на крови» Игорю Соловьёву удалось, по мнению Анатолия Собенникова, увидеть руки Христа натруженными и скорбными. Как доверчиво лежит ручка ребёнка на ладони матери! Невольно задаёмся вопросом: а сможет ли человечество так доверчиво-безоглядно отдаться в руки Спасителя и, в свою очередь, защитят ли они мир от страданий и крестных мучений?

Примечательно, что именно «Осколки» дали возможность академику Сергею Колесникову несколько лет назад высказать предположение, что работы этого потрясающего цикла «по-видимому, когда-нибудь в будущем будут анализироваться критиками, как, скажем, произведения С. Дали или П. Пикассо, а сам автор напишет иллюстрированную книгу о своём восприятии мира». Всё это, действительно, могло бы иметь место, но увы…

Нельзя не согласиться с мнением профессора П. Белецкого, знатока и ценителя творчества Игоря Соловьёва. Ровно десять лет назад он заметил, что многословные рассуждения о смысле творений Соловьёва способны лишь затемнить его. Об этом художнике нет нужды говорить словами, поскольку сам он умеет без слов выражаться вполне понятно не только для специалистов, но и для широкой публики. В его картинах воплощена бессмертная художественная правда, что удаётся немногим авторам. «Пристально вглядываясь в творения Соловьёва, вы станете богаче, даже если раньше успели посмотреть картины многих великих художников». С этим нельзя не согласиться.

На снимках: Игорь Соловьёв и его работы