Это маленькое отступление я позволил себе, потому что уверен: дети тех солдат, что встречали первый день войны на своих позициях, а теперь уже и внуки и правнуки тех солдат должны знать о том, что Великая Отечественная явилась испытанием нашей воли, духа, силы; что через отчаяние, через горечь отступления, через безмерные потери первых месяцев мы, солдаты той войны, шли к нашей общей Победе.

Я встретил войну буквально на границе. Сейчас, когда вспоминают о солдатском мужестве, проявленном в первые месяцы войны, прежде всего рассказывают о Брестской крепости. Она, действительно, может олицетворять собой символ солдатской стойкости. Но ведь западная граница нашего государства составляла сотни и сотни километров. Так вот, наш инженерно-сапёрный батальон встретил войну в Западной Украине, которая стала жертвой агрессии Германии тоже в первые дни войны. Я и мои товарищи по оружию познали её жестокость буквально с первых часов. Мы сразу потеряли треть своего состава. Но мы не бежали! Отступая, мы оборонялись, возводя всевозможные заграждения на пути продвижения противника. Приказ Сталина «Ни шагу назад!» настиг нас у Курско-Орловской дуги. И битва на ней явилась переломной, поломавшей планы захватчика на молниеносную победу. Сражение на Курско-Орловской дуге доказало: мы научились воевать, и отныне инициатива будет принадлежать нам.

Теперь о не менее важном лично для меня. Я ведь неспроста из Белоруссии пишу письмо в иркутскую газету. Дело в том, что наш батальон был укомплектован в самый канун войны из офицеров, прошедших подготовку по инженерно-сапёрному делу именно в Иркутске. И свои знания, опыт, храбрость даже в горькие дни и месяцы отступления сибиряки демонстрировали как никто другой. Я храню в сердце имена своих однополчан-иркутян Ивана Пахомова, Моисея Брамбурга, Николая Шарипова, братьев Литвинцевых, Леонида Кочетова, Антона Доценко. Они были по-настоящему красивыми людьми — сноровистыми, не теряющими присутствия духа в самых тяжёлых обстоятельствах. Я, фельдшер батальона, учился именно у них умению воевать. Во время боя по своему солдатскому и медицинскому долгу находился в самых опасных точках. Это и понятно: чем больше раненых, тем и нагрузка на полевого медработника выше. И у меня сложилось своё видение каждого сражения и своё понимание разумности отдаваемых моими сослуживцами приказов. А именно: чем меньше было на поле боя пострадавших, тем, значит, продуманнее и грамотнее были распоряжения командиров; а ведь хорошо известно, что цена их команд — солдатская судьба.

Сейчас, спустя 65 лет после начала Великой Отечественной, я свидетельствую: сибиряки-офицеры берегли, насколько это представлялось возможным, жизнь каждого своего подчинённого. Моя память хранит множество эпизодов, подтверждающих именно эту благородную их черту. Однажды лишь благодаря бдительности и постоянной настороженности Ивана Пахомова были спасены сотни солдат. Наступая, мы заняли, на первый взгляд, неприметную высотку; солдаты радовались: отступая, противник оставил несколько вполне приличных блиндажей. Но только мы расположились на привал, как Иван Пахомов поднял всех по тревоге: его, командира, насторожило именно то, что так обрадовало рядовых. А именно: какая-то едва уловимая предусмотрительность, с какой были обустроены эти времянки. А чуть позже он заметил провод, змеящийся между блиндажами. Оказалось, что под каждой дверью был заложен заряд тола и взрывное устройство с часовым механизмом уже готово было сработать. Оно и сработало, но взрыв раздался уже за нашими спинами — никто не пострадал.

На войне каждая жизнь висит на ниточке. При форсировании реки Березины, когда мы шли на запад, разрывным снарядом был тяжело ранен капитан Моисей Брамбург. Он, уже из санитарной машины, подозвал меня, дал иркутский адрес своей семьи и очень просил, если так сложится судьба, что я уцелею, а он нет, разыскать его близких. Я выполнил его просьбу, написал семье. И получил ответное письмо. Оказывается, капитан Брамбург скончался от боевых ран в одной из иркутских больниц. Но всё же чувствую за собой до конца не исполненный долг: Моисей Брамбург говорил тогда, отбывая в полевой госпиталь, о своём сыне — Саше. Я пишу в редакцию ещё и с надеждой: если моё письмо будет опубликовано и газета с ним попадётся на глаза сыну капитана Брамбурга, пусть он откликнется. Я готов написать о его отце всё, что помню и что знаю.

65 лет, отделившие июнь 2006 года от июня 1941-го, — это большой срок. Вступили в жизнь несколько поколений. Да и сама жизнь изменилась. Но одно должно, как мне кажется, остаться неизменным: наша общая благодарная память о каждом, кто вынес на плечах первые удары, кто сражался, кто победил…

Специально для сына капитана Брамбурга сообщаю свой адрес: 230012, Белоруссия, город Гродно, улица Пушкина, дом 38а, квартира 32. Остаюсь с надеждой на отклик, бывший военный фельдшер инженерно-сапёрного батальона Пётр ХИЛЬ.