Именно к такой журналистике следует отнести и книги В. Суворова (Резуна), беглого советского разведчика, изданные миллионными тиражами. Как справедливо отмечает современный историк, «публицистика Суворова лишь претендует на то, чтобы называться научно-популярной, на самом деле это выполнение конкретного социального заказа». Впрочем, для тех, кто всерьёз считает Суворова авторитетом в истории, советуем прочесть книгу Алексея Исаева «Антисуворов: десять мифов Второй мировой войны», где российский исследователь «ловит» Резуна на многочисленных натяжках и откровенном передёргивании фактов.

Гофман не Резун, «…они — как отмечает автор предисловия — действуют в разных весовых категориях…». Гофман вводит в оборот целый ряд важнейших документов из немецких военных архивов, в частности, ранее абсолютно закрытые для наших историков протоколы допросов советских военнопленных, причём не в единичных выдержках, а в большом массиве, что даёт возможность качественных социологических исследований этого материала.

Работы Гофмана по истории антисоветских формирований стали своего рода «исторической классикой», однако, как отмечали российские историки, они отличаются «крайней политической тенденциозностью». Но тем более ценно, что мы можем судить о работах ныне покойного исследователя не по критическим высказываниям о них, а по цельному тексту.

Нам не привыкать, что исторические исследования становятся объектом пропагандистской атаки. Достаточно вспомнить судьбы академиков С.Ф. Платонова и Е. В. Тарле в сталинское время или разгром книги А. Некрича «22 июня» в брежневскую эпоху. Да что там далеко ходить! Достаточно вспомнить громкое увольнение редактора «Парламентской газеты» П. Котова в нынешнем июне за появление исторического текста журналиста С. Верёвкина об одном неоднозначном эпизоде Отечественной войны. Это ли не свидетельство неразрывной связи истории и политики? Конечно, можно вновь сетовать на «российскую тоталитарную власть», на «отсутствие свободы слова» и т. д. Но вот эпизод политической жизни Германии 1995 г., связанный с рецензируемой книгой. После её появления в свободной демократической Германии депутатами фракции «Зелёные» (среди них был и будущий министр иностранных дел ФРГ И. Фишер) были организованы парламентские запросы, через которые их авторы требовали «служебно-правовых мер против автора и издателей». А левые СМИ Германии («Konkret», «Zeit» и др.) развернули целую компанию против «политически опасной» книги.

Однако (и в этом отличие «открытого общества») с тех пор скандальная книга была четыре раза переиздана в Германии и переведена на большинство европейских языков. Но мнения профессионалов в её оценке резко разошлись, можно сказать, она расколола научное сообщество Германии. Часть лево-либеральных историков, конечно, не могла принять её резко непримиримые оценки Сталина и сталинского режима, например: «…пусть они, русские, продолжают спокойно жить со сталинской пропагандистской ложью, лишь бы у…немцев было алиби в лице Гитлера. А алиби негативного явления — Гитлера им было нужно, чтобы…демонстрировать, как велика всё же стала сегодня дистанция между ними и Гитлером». Как ни странно, на первый взгляд, но именно в России в журнале «Отечественная история» в 1993 г. появилась большая статья Гофмана, во многом предвосхитившая выводы будущей книги, а в 1995 г. на конференции общества «Мемориал» в Новосибирске автор выступил с обстоятельным докладом.

Основные тезисы работы Гофмана опираются всё на тот же документ, ставший известным в начале 90-х, а именно на «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками», написанный рукой А.Василевского (в то время служившего в оперативном управлении Генштаба) и правленный Н. Ватутиным, заместителем начальника Генштаба. Исследуя подлинник документа, военный историк А. Печёнкин в сборнике научных работ РГГУ «Другая война» справедливо замечает, что он сильно отличается от известных оперативных планов Ген-штаба. На нём нет личных подписей наркома обороны С.Тимошенко и начальника Генштаба Г. Жукова. Нет и визы высших руководителей страны — членов Политбюро ЦК ВКП(б) и лично И. Сталина. Отсюда российские исследователи определяют этот документ как один из вариантов оперативной стратегии Красной Армии. Гофман же, «онаучивая» «Суворова», считает этот документ действующим оперативным планом РККА. Он опирается и на записи допросов советских военнопленных, ранее недоступные нашим историкам. Однако, следует отметить, что здесь присутствует лукавая подмена понятий, цитируя одновременно показания взятых в плен в боях офицеров и «перебежчиков», некоторые из них (Меандров, Малышкин) впоследствии стали крупными чинами власовской армии, автор опускает в своих выводах вероятность того, что многие пленные говорили не то, что они знали, а то, что от них хотели услышать. И приходится согласиться с мнением профессионалов, высказанных не в 70-х или 80-х гг. прошлого века, а накануне 60-летия Победы, что, «отстаивая свою точку зрения, Гофман использует любую, даже самую сомнительную информацию…и такой подход приводит к грубым искажениям действительности…».

Хотя, с точки зрения простой логики, абсолютно непонятны ряд мероприятий руководства СССР в июне 1941 г. Зачем, например, нужно было выносить склады боеприпасов и горючего к самой линии границы (только в Белостокском укрепрайоне в руки немцев попали 10 млн. литров бензина). Зачем нужно было размещать авиацию Западного округа на временных аэродромах — «крыло к крылу», безо всякой маскировки и средств ПВО, что привело к гибели 90% самолётов в первые дни войны? Зачем завезли в Прибалтийский округ 2 тыс. экземпляров новеньких штабных карт Восточной Пруссии? Что собирались делать лидеры СССР: «отражать нападение противника малой кровью и на чужой территории», как трубила советская пропаганда, или готовить масштабный захват Европы с целью «продвижения мировой революции», как утверждают историки «школы Гофмана»?

Точка в этой дискуссии ещё не поставлена. Вот мнение одного из наиболее авторитетных современных историков войны, полковника, кандидата военных наук, профессора В. Данилова: «…Даже в сложнейшей международной обстановке Советский Союз проводил активную наступательную политику…Другое дело, что эта политика не всегда соответствовала реалиям в стране и армии…ведь они в силу социально-экономических условий не были готовы ни к большой войне, ни, в частности, к нанесению упреждающего удара по Германии. Случилось так, что, не успев подготовиться к наступательным действиям, мы ослабили внимание к проблемам укрепления обороны страны. Это привело к трагическим последствиям в начальном периоде войны».

Говоря же о вине сталинской пропаганды в зверствах советских войск против пленных немцев, а также гражданского населения Восточной Пруссии (отрицать ряд таких фактов не приходится, вспомним хотя бы солженицинский «Пир победителей»), автор, однако, всю ответственность за массовый геноцид населения оккупированных территорий СССР возлагает лишь на «SS» и Гиммлера, доходя до того, что даже организованную правительством ФРГ в 1995 г. передвижную выставку «Истребительная война. Преступления вермахта в 1941-44 гг.» называет «демагогической», «подстрекательской» и «низкой». Он связывает эти факты с советской публицистикой и, прежде всего, с лозунгом И. Эренбурга «Убей немца!». Однако, сам Эренбург в знаменитых мемуарах «Люди, годы, жизнь» приводит эпизод весны 1945 г., когда в «Правде» в ответ на его утверждение, что «в Германии некому капитулировать», появилась статья начальника отдела Агитпропа ЦК Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», где это утверждение дезавуировалось. А жёстокие приказы по обузданию мародёров неукоснительно приводились на фронте в исполнение. И это отнюдь не свидетельство гуманизма товарища Сталина. Убивать и реквезировать имела право только власть!

В целом же можно сделать вывод, что книга ныне покойного немецкого историка, с которой теперь может ознакомиться и российский читатель, отнюдь не завершение дискуссии, а лишь приглашение к ней.