Дар божий

Он удивительный, простой и доступный. Идёт себе один-одинёшенек по фойе петербургского кинотеатра, навстречу незнакомая женщина. Он с улыбкой (мне, признаюсь): «Здравствуйте!». Когда журналисты беседовали с ним в его гостиничном номере, Сухоруков запросто предложил: «Давайте я вас молочком с печеньем угощу?». После интервью пошёл провожать нас на улицу, к машине, долго махал вслед. На съёмках о нём говорят: «Всех «подгребает» к себе, нет человека, которого бы он не заметил, каждому уделит внимание, успокоит, всем помогает, с ним и легко, и забавно, и весело, в нём нет никакой «звёздности»…»

— Ненавижу разговоры о «звёздности», звёздах. Даже неловко это слышать. Скажем, как можно космонавту, который пять раз летал в космос, думать о том, что он звезда по сравнению с тем космонавтом, который летит в первый раз? Это дар божий. Как можно на талант надеть погоны, обрядить его в какую-то «звёздную» одежду? Только дураки эту одежду носят. А уж если человек слепнет, глохнет, дуреет от того, что он звезда, — ну пусть он споткнётся, выходя из лифта! «Звездить» не надо! Это большая ошибка. Если я начну этим заниматься, потеряю так много, что и локтя не достану. Меня спросили: «Как вы относитесь к тусовкам?» — «Хорошо». — «А что же вас там не видно?» — «Я туда не хожу». — «Почему же?» — «Потому что меня не приглашают». (Хохочет). Правда!

Но когда меня превращают в обезьянку на пляже у Чёрного моря, в верблюда, с которыми можно сфотографироваться за сто рублей… я могу поставить хама на место. Я денег не беру, но, пожалуйста, поделикатнее со мной! Надо соответствовать тональности отношений: если хамят — поставить хама на место его же языком. Немножко культурным быть нельзя, а немножко хамом — можно. Бывают неловкие ситуации. Я покупаю в магазине печенье, рассчитываюсь, в руках сумка. Наплевать! «Можно вас? Подпишите!» Или местные ребята недавно стали приглашать на какой-то пикник, да так настойчиво, агрессивно! А когда я выпить отказался, так они даже не поняли. Мы, артисты, не имеем права отказывать им, быть усталыми — они так считают, и с этим не поспоришь. Я знаю, что это такое. Я сам имел кумиров, влюблялся в них, собирал их фотографии и автографы.

На днях был случай. Вышел из гостиницы в магазин за молоком. Пацаны налетели: «Можно с вами сфотографироваться?». Все с мобильными телефонами, босоногие, загорелые, с разбитыми коленками. «Где же ваши фотоаппараты?» — «В мобильниках». — «Зачем вам мобильники?» — удивляюсь. — «Мамке звонить». — «Ну, давайте, — говорю, — пока я добрый». Сюда встали, туда, вдвоём, втроём, вчетвером. Поснимали Сухорукова и тут же меня бросили! Я стою одиноко, а они уткнулись в свои телефоны, кричат: «О, класс!» или «А чо ты так снял? Меня не видно! Резкости нет»…

Мне досталось достаточно популярности от «Брата-2». Она меня радует, я её люблю, но не понимаю природу этой популярности. Потому что там мне было легко. Я отдаю себе отчёт в том, что Алексей Балабанов писал эту роль для меня и поэтому, может, она мне далась легко. Эта популярность — народная. Она есть… ну и есть. Но, оказывается, это не пик, не цель, не завершение чего-то глобального. Это просто случилось. Случай. А вот когда после обоймы ролей определённого толка, жанра, стиля появляются «Бедный, бедный Павел» (где я — Павел I), «Не хлебом единым» (генерал, директор завода), «Звезда эпохи» (Хрущёв), то есть масштабные, солидные роли, словно режиссура киноимперии приказала мне накорениться, отрастить животик, второй подбородок, — вдруг получаю от Мельникова такую роль…

Словно молодой Щукарь

Каждый день — съёмки. На столе в номере сценарий. Сегодня Виктор Сухоруков живёт этим фильмом, поэтому и говорит только о нём.

— Мы встретились с Мельниковым три года назад на кинофестивале в Выборге, куда он привозил «Бедного, бедного Павла». «Виктор, у меня есть для вас роль», — сказал он мне. Прошло время. Ну, думаю, посулил и забыл. И вдруг пришёл сценарий. Я его прочитал. Обрыдался, ухохотался. История почти автобиографическая (я прочёл книгу Мельникова «Жизнь, кино», уникальную, детализированную). Время, эпоха, характеры — всё ему знакомо. Каждая сцена — ярчайший жизненный эпизод. Тут же позвонил Виталию Вячеславовичу, сказал, что ошеломлён, что давно не получал в руки такой истории. Правда, я думал, что он предложит мне роль «особиста», начальника НКВД. Мне понравилась в ней двуликость человека, его величайшее природное притворство. Ладно, думаю, хотя роль для меня знакомая — не откажу Мельникову. «Нет, Виктор, — говорит он, — ваша роль — Никанор». Я чуть со стула не упал. Потому что видел там кого угодно, только не себя. У меня даже сложился определённый образ эдакого молодого Щукаря. И я подумал: не жёсток ли я, не слишком ли экспрессивен, не зол ли для такой работы? А потом вдруг выяснилось, что режиссёр писал эту роль для меня. Энкавэдэшника же играет Лёша Девотченко.

Казалось бы, ну что здесь особенного? Плывёт по сибирской реке агитбригада, выступает с концертами, показывает кино и пропагандирует победу Советской Армии… А по актёрскому существованию я сюда закладываю всю свою биографию артиста, так же, как Виталий Вячеславович — свою. Всё в моей роли есть: задумчивость, напряжение, юмор, наивность, жестокость… Когда я прочитал сценарий, то сразу вспомнил его фильм «Начальник Чукотки» — похож по ощущению, по духу, диалогам, наивности, характерам… Сказал об этом Мельникову по телефону. А он вдруг звонко, по-юношески прокричал в трубку: «Ну что ж, с чего начинали, тем и будем завершать». Я не стал кокетливо и суетливо говорить ему: мол, о каком финале вы заявляете? Нет, у него хороший корневой столб. Он и дальше, мне кажется, будет работать.

Я подумал, что если сейчас, спустя 40 лет, Мельников сделает картину в жанре, стиле «Начальника Чукотки», то это будет сенсация, шедевр сегодняшнего дня. Но нет, у него другие ходы, другие технологии, подход через прожитую жизнь. Он опытен, талантлив, современен.

Я каждый день ощущаю себя каким-то персонажем советского кинопериода: то Бумбарашем, то героем Николая Крючкова или Петра Алейникова, Георгия Юматова, Ивана Бортника. Мне показалось, что этим фильмом Мельников словно кланяется в каждом кадре своим киноучителям, словно передаёт пламенный привет своим коллегам, соратникам, друзьям, своему поколению, всему советскому кинематографу. У меня всё время всплывают в памяти советские фильмы: то «Белое солнце пустыни», то «Васёк Трубачёв и его товарищи», то «Семеро смелых»… Это словно широкое, красивое прощание с Советским Союзом (а казалось бы, совсем простая история!). Запомните мои слова: это будет великолепное кино!

Когда я только начинал свою жизнь в кино, очень привязывался, влюблялся в тот период съёмок, и мне было тяжело расставаться с картиной. А потом понял, как это «наркотично», как тяжело от этого отходить. Сегодня я снимаюсь, встречаюсь и расстаюсь легко. Это моя работа, мой путь, дай бог, чтобы он долго не заканчивался, потому что я здоров, силён, энергичен. И эта картина говорит мне: «Сухоруков, в тебе ещё столько всего, ты ещё можешь удивить людей». Я был в кино бандитом, убийцей, партийным деятелем, царём… А такого, как сейчас, не играл! Боюсь, что к завершению съёмок буду болеть, скучать, переживать. Наверное, буду звонить Мельникову. Не смогу отнестись к завершению цинично, трезво, ясно, что «всё проходит, всему наступает конец».

После «Брата-2» я купил фотоаппарат «Олимпус» и теперь на каждой картине фотографирую съёмочный процесс. Сейчас уже наснимал две плёнки. Что интересно, у меня здесь нет крупных планов, а всё время одни «общаки»: панорама нашей базы, нашего «табора». Мы — одно целое. Вы не поверите, иду после съёмок и думаю: какое счастье! Всё организовано так слаженно, точно, красиво, энергично, по плану, чёрт возьми, что это пугает. А как работает бригада оператора-постановщика Сергея Астахова, дважды лауреата Государственной премии! Везите людей наблюдать, учиться у него! А как он любит нас, актёров, как дышит вместе с Мельниковым…

«Я состоялся…»

Как сказал Виктор Сухоруков, режиссёр Юрий Мороз приступает к съёмкам фильма «Братья Карамазовы». Его герой — Фёдор Карамазов. Но сниматься он будет только тогда, когда закончит съёмки у Виталия Мельникова. А ещё предстоит работа у Светланы Проскуриной, она задумала картину по пьесе Ивана Вырыпаева «Валентинов день».

— Это иллюзия, что Сухоруков всё время снимается! Я полгода не снимался, не было работы. Мне 54 года, у меня уже 54 роли в кино. «Любимые есть?» — часто спрашивают журналисты. Наверное, есть — этапные, основные, «вешковские». Появилась этакая «тройка почтовая». Это «Комедия строгого режима» (несмотря на то, что первой картиной была не она), «Про уродов и людей» (очень спорный — не для меня, для людей — фильм Балабанова) и «Бедный, бедный Павел». По ним можно судить о Сухорукове. Хотя у меня были призы за другие фильмы… Мне казалось, что я проснусь знаменитым после «Комедии строгого режима» (но этого не случилось!), я считал, что сыграл гениально в картине «Про уродов и людей», где не вижу артиста, а вижу тип, который раздавить мало, но призов за роль не было. В фильме «Бедный, бедный Павел» я попрощался с плебеем и провинциалом Сухоруковым. Павел — революционная для меня роль. Я обрёл какое-то достоинство в своей биографии. Могу теперь сказать: я состоялся, есть, имею знак качества и знаю себе цену. Кто «виноват» в этом? Мельников! Убеждён, что моей визитной карточкой могут быть роли в его фильмах «Бедный, бедный Павел» и «Агитбригада «Бей врага!».

На снимке: Виктор Сухоруков на съёмках нового фильма Виталия Мельникова.

Фото Сергея ЛЫСОВА