— Ну-у-у, — это вы напрасно, — надули щёки мои собеседники, — во-первых, мы — вот они, существуем в объективной реальности, говоря учёным языком, а во-вторых, мы не согласны и с другим постулатом — мы собираемся жить долго. Впрочем, за приведённую вполне к месту, хотя и не совсем точно цитату (хозяин стола погрозил мне пальцем) ставим корреспонденту «пятёрку». Ты согласна, моя дражайшая половина? — нежно прикрыл он своей рукой руку жены.

— Ну когда же это я была с тобой не согласна, милый, — улыбнулась она в ответ, — всю жизнь я была с тобой согласна и никогда об этом не жалела…

— Ну, это прямо домострой какой-то! — в шутку возмутился я.

— Самый настоящий, — расхохоталась Валентина Николаевна, — домострой, который продолжается… Сколько мы с тобой женаты — 65, дорогой мой доктор «околовсяческих» наук Сергей Борисович? Та-ак, в 15-м году мы родились, через 23 года поженились — это будет 38-й год. Сейчас 2006-й кончается. Да, больше 65 лет мы с тобой вместе, Серёженька! Всего-то на белом свете 91-й годок отметили. На двоих, значит, приходится 182 года. Совсем ерунда.

— А на заслуженный отдых до сих пор не пускают, — подхватывает он шутливый тон жены. — В мае текущего года в нашем институте сокращение штатов было. Ну, вы знаете, как это делается? Правительство объявило о некоем повышении зарплаты учёным. И повысило… известным всем способом: 20 процентов штатных единиц велено сократить, вот вам и экономия. Короче, в мае приходим в институт, в вестибюле ищем себя в списках сокращённых. И… не находим! Ну, мы с Валентиной долго смеялись.

— Что, компьютер подшутил?

— Да в порядке у нас компьютеры! Просто назавтра вышли на работу — и всё. То бишь в родной Институт земной коры, который прямо через дорогу виден. Вот он, в окружении золотых берёз стоит. С ним столько связано, переплетено, что кажется, и свой дом, и институт — это одно целое. Может, потому и в институте так считают, не предлагая до сих пор уйти на пенсию.

Я, как корреспондент, от себя добавлю: не из жалости, не из альтруизма это делается — они бы не позволили этого. Есть такое не очень благозвучное, но точное слово: отдача. Так вот, институт имеет от них эту отдачу в полной мере. Без всяких скидок на возраст.

…А ведь жизнь их не баловала. Родились оба в Ленинграде. Там же учились, познакомились, успели поработать, создать семью. Сергей Борисович знает несколько иностранных языков, немецкий — в совершенстве: сказалась совместная жизнь с дедушкой и бабушкой, они были дипломатами. Инженер-радиофизик Сергей Борисович Брандт, уж оканчивая последний курс Ленинградского электротехнического института, «вдруг» понял, что его призвание — наука. Поступил в ЛГУ, на физмат, но тут финская, потом Великая Отечественная… И всё оборвалось — его с женой направили в Уфу, на оборонный завод связи. Вскочили уже в последний вагон последнего блокадного поезда… Не многим из тех, кто остался, довелось встретить день освобождения родного города. У Сергея Брандта и Валентины Табулевич в Ленинградской блокаде погибли все. В 43-м, в Уфе, у них родился первый мальчишка.

Работа на военном заводе, куда их обоих направили, была круглосуточной. Заворачивая малыша в пелёночные свёртки, Валя проносила его в цех, аккуратно прятала между грохочущих станков. А Сергей, работая на круглосуточном казарменном положении, не забывал свою науку — уже в 1946 году он защитил кандидатскую диссертацию. На кандидата смотрели тогда как на диво дивное. Узнал, что Дагестанскому филиалу Академии наук нужен человек, разбирающийся в электронике. Конкурс был серьёзный, но он его прошёл. Так Брандты оказались среди Кавказских гор, неграмотного народа, не понимающего, зачем это люди с рюкзаками за плечами бродят среди ущелий и скал. Но именно здесь электронщик Сергей Брандт и нахватался «геологии», потом, в 1966 году, уже в Иркутске, он стал доктором геолого-минералогических наук, профессором. А супруге Валентине Николаевне предложили «заведовать землетрясениями» в Институте физики земли в городе Махачкале. Здания этих учреждений были рядом, и молодые супруги увлечённо бродили по горным тропам, не боясь ни змей, ни камнепадов, ни диких животных. Нередко таскали с собой и сыновей (младший родился в 1948 году). А когда институтский «Виллис» — то бишь ГАЗ-67 — однажды перевернулся в горах, Сергею предложили забрать «эту макулатуру» себе: «Институт дарит тебе её за беспримерную твою самоотверженность и храбрость». Сергей слепил из того «подарка» некое подобие «Антилопы-гну» и ещё долго гонял на ней по горным склонам суровых гор, добывая нужные материалы.

А вечерами тайно писал письма в Новосибирск: дескать, заберите меня отсюда! Хочу в настоящую науку (о Новосибирске, Иркутске — городах учёных в начале 60-х заговорил весь мир). Узнал об этих письмах, о трудах Сергея и знаменитый уже тогда учёный Лев Владимирович Таусон и перетащил супругов в Иркутск. Сергей сначала проработал 10 лет в Институте геохимии, потом Михаил Михайлович Одинцов пригласил его в Институт земной коры. Здесь они теперь и работают вместе с сыном Иваном, а Валентина Николаевна ещё десять лет вела курс теоретической механики в Иркутском политехническом. К этому времени она уже защитила диссертацию, стала кандидатом физико-математических наук, доцентом. Но… устала от ежегодного повторения лекционных курсов. С 1975 года и по сей день работает старшим научным сотрудником Института земной коры СО РАН. Опубликовала 100 научных работ (среди них есть и оборонного значения), две монографии по сейсмологии и океанологии. Была избрана вице-президентом секции земного шума (оказывается, есть и такая!) и микросейм Европейской сейсмической комиссии; много раз выступала с докладами на генеральных ассамблеях Международного союза геодезии и геофизики. («Статью о землетрясениях у меня даже американцы передрали. Слово в слово»). В 2004 году она получает премию за лучшую статью по геофизике, в 2005-м — за статью в журнале Академии наук. «Так что я та курочка, — смеётся она, — которая может до сих пор нести «золотые яйца». (Об этом же, кстати, говорят и рейтинги, которые проводятся в институте. Это ещё раз к тому, почему их фамилий в списках «выбывших» из института не оказалось).

Монолог Брандта о науке и реформах

— Российская Академия наук — старейшее учреждение, пережившее бури и натиски веков. Но она сохранилась, наряду с Эрмитажем, Третьяковской галереей, Пушкинским домом, театрами и филармониями. Можно по-разному оценивать эпизоды исторического пути, пройденные нашей страной, но к культурному наследию руководство относилось бережно. В прошлом академия подчинялась непосредственно Совнаркому и являлась его мозговым придатком. Наряду с научными разработками, она выполняла важные экспертные функции, позволяла руководству «на дальних подступах» распознавать лженауку.

Развитие материальной культуры общества оказало влияние и на Академию наук. Сейчас в её состав входит мощная сеть исследовательских институтов по всем отраслям знаний. Есть, конечно, недостатки в организации академии, требующие устранения. Но почему мы путаем причины и следствия?

К сожалению, приходится констатировать, что у нашей страны есть некая роковая склонность к стагнации. К застыванию уровня материального развития, в то время как некоторые наши соседи быстро развиваются. Стагнация свойственна и академии. Но это не её вина. Она лишь разделила недостатки всего общества, развиваясь не изолированно, а вместе с обществом.

В позапрошлом веке математики и философы ломали голову над вопросом: можно ли извлечь квадратный корень из минус единицы? Существует ли такое число, которое, помноженное на себя, даст минус единицу? Казалось бы, вот кого надо было «разогнать», потому как глупее вопроса не придумать: нет такого числа! Но, к счастью, не разогнали. И родилась теория функций комплексного переменного (ТФКП), являющаяся ныне основой теории электрических цепей, радиотехники, квантовой механики. Таких примеров можно привести много. Закон развития говорит, что абстрактная наука, сама не зная того, прокладывает дорогу самым актуальным, самым важным наукам. Практически важным — я это подчёркиваю.

Большим соблазном для наших реформаторов является ориентация на успешно работающие «у них» структуры. Ну, например, в США научные институты в основном слиты с университетами. В Германии существует так называемое общество Макса Планка, объединяющее фундаментальные научные институты. Ну и следует вывод: раз в Америке объединение с университетами работает хорошо, то стоит нам тоже слить академию с вузами, и у нас всё будет хорошо. Такое умозаключение в корне неверно: в Америке университеты — это форпосты науки. В Германии совершенно другая структура — и тоже хорошо работает. Значит, можно сделать так, чтобы и третья структура, скажем, наша, тоже хорошо работала. Если же скакать от одной структуры к другой, то получится потеря времени. А это для нас опаснее всего!

Безусловно, наша наука несколько отстаёт. Почему? Секрет Полишинеля! Всё дело в нашей бедности. Если государство сочтёт возможным щедрее «поливать сей вертоград», дело постепенно будет выправляться. У государства возможности для этого, слава Богу, появились. Опыт учит, что «и Платонов, и сильных разумом Невтонов» российская земля может рождать. В своё время, когда возникли вопросы создания атомной энергии, немедленно нашлись кадры, способные заняться этой темой. Некогда отечественная генетика оказалась разгромленной. Стоило её «разрешить», как наши учёные начали развивать её на современном уровне.

Теперь о себе. Долгие годы я что-то возглавлял, был замдиректора института в Дагестане. И только сейчас ощутил, как мне хорошо именно в Иркутске.

Лаборатория, в которой я сейчас работаю, молодёжная. Мы с сыном попали в особенную среду — с современными подходами к исследованиям, хорошим владением информационными технологиями. Нам удалось быстро ассимилироваться, овладеть техникой и удачно применить её для развития наших теорий.

Я бы не сказал, что наше направление всегда развивалось очень успешно, хотя что-то полезное было сделано и для науки, и для практики. Но девять лет назад мы обрели второе дыхание. Была создана лаборатория изотопии и геохронологии, и мы сразу попали в обстановку творческого подъёма, о которой можно было только мечтать. Приходится перелопачивать тонны пустой породы для того, чтобы найти «жемчужное зерно» какой-то новой истины, нового явления, сделать шаг вперёд. Такая особенность есть не только в нашей изотопной геологии, но и во всех других областях. Наука приносит обществу огромный успех, иногда самый неожиданный. Она не планируется и не детерминируется.

Но мне кажется, что в последнее время отношение к науке в нашей стране сложилось довольно странное. Она стала объектом экономии средств, необдуманных реформ. В своё время в ходу был термин «реорганизационный зуд». На мой взгляд, именно такой зуд сегодня и имеет место.

Нечто лирическое, но не совсем

Хотел бы я жить в другой стране? Нет, не хотел бы. За свои 90 лет я это хорошо понял. Я отнюдь не ксенофоб, большой поклонник западных достижений, западной культуры, литературы, поэзии, науки, но никогда не ощущал себя таким русским, как попав на чужбину, где мне не раз приходилось бывать.

Вот недавно внучка пригласила нас в гости в Америку, где она работает в университете. Университет богатый, ничего не скажешь. Американцы умеют работать. Они богаче нас и в науке, и во многом другом. Но тем не менее… Они — это они. А мы — это мы. Может, меня не каждый поймёт, особенно сегодня, при сегодняшних взглядах многих соотечественников на существо жизни. Но тут нет никакого противопоставления, противоречия. Всё очень просто — для меня, по крайней мере. Я люблю свою землю, свой Байкал. Он наполняет меня такой энергетикой, какой нигде не встретишь. Я все деньги вбухивал в яхты, в лодки, чтобы ходить по Байкалу. Избороздил его за десятки лет вдоль и поперёк, ходил даже на вёслах на сотни километров. Короче, родная земля — как родная кровь. Она греет.

Далее — семья. Семья — это всё. Родилось двое сыновей, есть внуки, правнучка. Мы никогда не ссорились с Валюшей, не было повода. Помните, мы шутили вначале беседы: домострой. Да, она с первых дней совместной жизни доверяла мне, видела во мне опору. Я старался быть ею всю жизнь. Как получилось — это уж ей судить.

Далее — коллектив, где я работаю. Это замечательные люди, с ними хорошо работается, радостно. Работать я люблю, хотя не считаю себя трудоголиком. Короче, жизнь не прошла мимо — и это главное.

У философа Сенеки есть про сказанное мной неплохая мысль: «Желающего судьба ведёт, а не желающего — тащит». Неглупо мудрец сказал, очень даже неглупо. Вы согласны?

НА СНИМКЕ: семья Брандтов.

Фото Владимира КОРОТКОРУЧКО