Литературный вечер, посвящённый памяти Анатолия Ивановича, стал поводом для того, чтобы поэты Иркутска — и те, кто принадлежит к Союзу писателей России, и те, кто принадлежит другому Союзу — российских писателей, — объединились в литературное братство. Противоречия были забыты, идеологические разногласия ушли на второй план, уступив место высокому слогу, которым поэты умеют разговаривать не только с людьми, но и с Богом.

О возвышенной душе поэта, о его умении, преодолевая земное притяжение, переходить в другие миры, ведущий вечера Андрей Богданов говорил, будто извиняясь, будто ему было неловко от того, какими необыкновенными способностями наделены его собратья по перу. Один за другим выходили иркутские поэты к сцене, чтобы прочитать лучшее из того, что ими написано. Сама сцена оставалась пустой, она словно ждала Анатолия Кобенкова, которого уже нет среди живых, который похоронен на кладбище литературного посёлка Переделкино, расположенного неподалёку от Москвы.

Несмотря на то, что родился он на Дальнем Востоке, учился в Москве и долгие годы жил в Ангарске, Кобенков остался иркутянином. В Иркутске были написаны его лучшие стихи, здесь он понял парадоксальное соединение двух национальностей в своей крови. В одном из последних сочинений, заимствованном из евангельского древа жизни, он писал: «Иван родил Ивана…. Сара родила Дору…» Прошли века, а может быть, и тысячелетия, пока не родился он — Анатолий Иванович Кобенков, сын русского Ивана и еврейской женщины Доры.

Своей национальности он никогда не скрывал, наоборот, часто писал о притяжении земли обетованной, где никогда не был, но верил, что после смерти души евреев собираются именно там. Стремительной кончины он не предполагал, наоборот, переехав в Москву, собирался много и плодотворно работать. Но, как большинство поэтов, живущих предчувствием смерти, свой «Реквием» написал в тридцать лет, потом были ещё стихи о неизбежном обрыве жизни.

Кобенкова вспоминали как человека не только талантливого, но и очень красивого. При жизни он часто казался вальяжным, картинно вписывающимся в кресло, с трубкой, которая запахом благородного табака заполняла всё пространство вокруг него. Анатолий Иванович удивлялся, когда женщины просили его не курить. «Как! — восклицал он, — неужели этот аромат вам не нравится?» Ему прощали многое, прощали и запах английского табака, и стремление к внешней манерности, понимая, что на самом деле он большой ребёнок, не разучившийся играть.

В стихах, которые читали иркутские поэты на вечере, посвящённом памяти Кобенкова, часто витали миражи, уводящие в неведомые миры, была ностальгия по Древней Греции, которая казалась самой прекрасной эпохой на земле. Казалось, к конкретному человеку эти образы никакого отношения не имеют. Но можно ли составить поэтический вечер только из посвящений? Не все выступающие были знакомы с Кобенковым, молодые относились к нему, как к учителю, проводившему по вторникам в Доме литераторов имени Марка Сергеева поэтические семинары.

Главным посвящением памяти поэта стало объединение авторов в союз, критерием вступления в который стал талант. Татьяна Суровцева с гордостью вспоминала, что Анатолий Иванович признавал её творчество, говорил о политических разногласиях и поэтическом единении с Кобенковым Андрей Румянцев, читали стихи Евгений Варламов и Анатолий Змеевский — представители «другого» литературного круга Иркутска. Поэты Любовь Сухаревская, Татьяна Андрейко, Олег Кузьминский представляли Союз российских писателей, который до отъезда в Москву возглавлял Кобенков.

В словах близких друзей Анатолия Ивановича чувствовалась растерянность, невозможность смириться с тем, что его нет в живых. Даже Сергей Захарян, которому волею судеб довелось присутствовать на отпевании поэта, не мог до конца понять постигнувшей его утраты. Пересказывая последнюю встречу в Москве, он вспоминал о жалобах Анатолия Ивановича на стремительную жизнь в столице, на её нечеловечески бешеные ритмы. Но за словами сетований чувствовалось, что его подобный образ бытия устраивает, ему нравится быть в центре поэтических событий, происходящих в Москве. Его душа стремилась к вечному движению, а сердце не соглашалось и не выдержало…

А может быть, оно не выдержало счастья, пришедшего вместе со свободой общения с теми, с кем он был «одной крови», одних литературных устремлений, исповедального отношения к поэзии. В Москве убеждал лучших поэтов в том, что они обязательно должны принять участие в фестивалях поэзии в Иркутске, которые он начал проводить, когда ещё жил в нашем городе. Уехав в Москву, он не забыл об этих литературных встречах, приезжал сам и привозил с собой поэтов, которые составляют гордость современной литературной России. Кобенков был убеждён в том, что иркутяне любят поэзию, могут по достоинству оценить творчество её создателей.

Неужели поэтических фестивалей больше не будет в Иркутске и мы не услышим знакомые голоса Евгения Рейна, Тимура Кибирова, Кирилла Ковальджи? Но нет, они обязательно продолжатся и начнутся с вечеров, которые иркутские поэты обещают проводить постоянно. Высокое поэтическое слово обязательно должно звучать в нашем городе, радуя постоянных слушателей и обретая новых. Иркутяне будут помнить Анатолия Кобенкова, как будут помнить и немногим ранее покинувшего мир земной — Ростислава Филиппова.

Иркутск потерял в один год двух талантливых поэтов. И всё же наш город укрепился в вере, что без поэзии он не сможет быть городом духовного притяжения.