Жанр, в котором выдержана книга иркутского историка Олега Воронина, не вполне обычен для рутинных исторических публикаций. Воронин, блестящий лектор и яростный спорщик, кажется, переступает через самое себя и сознательно сводит к минимуму своё личное присутствие в материале. С уважением, опытной рукой исследователя он раскладывает перед читателем истории жизней человеческих, объединённых общим уделом — вынужденной необходимостью существовать и мыслить вне Родины. Предоставляет нам возможность судить и оценивать, примеривать на себя нелёгкий выбор героев своих очерков.

Герои очерков Воронина — среди тех, кого крушение старой России, гражданская война и советская власть поставили перед трагическим выбором. Профессор, философ Николай Устрялов, убеждённый противник большевиков, глава Восточного отдела Партии народной свободы, золотое перо омского колчаковского правительства, пройдя через Иркутск и Харбин, становится идеологом «сменовеховцев» и воз-вращается на Родину, где сгинет в мясорубке 1937 года. Социалистка Екатерина Кускова, наоборот, пытается помочь голодающим в Советской России, оказывается в центре так называемого «дела Помгола», приговаривается к расстрелу и принудительно высылается за границу.

Впервые завеса тайны над судьбами российской эмиграции приоткрылась полтора десятилетия назад. Тогда разразился бум разоблачений и сенсаций: много и неглубоко тогда писали о КВЖД и Харбине, о русском фашисте Радзаевском и парижских таксистах. Бум схлынул, о старой эмиграции забыли… Но именно тогда краешком показалось потрясающее открытие. Оказалось, что в то время, когда в СССР под натиском «красной профессуры» умирала немарксистская философия, была практически разгромлена социология, а в литературе расцвёл чугунный язык совписов — советских писателей, русская философия, русская социология и русская литература ещё долго, целое поколение, существовала в уникальной среде. В среде, в которой академики, профессора, инженеры и изобретатели на самом деле встречались гораздо чаще, чем офицеры или казачьи урядники. Они издавали журналы, встречались на дружеских вечерах и думали отнюдь не о реванше, а о судьбе Родины. До боли в глазах вглядывались они в лик Советской России и с трепетом узнавали в новой жизни черты былого.

Век эмиграции был недолог. Сменилось поколение, и для детей эмигрантов Россия стала чужой навсегда — открыткой в альбоме, страничкой маминого и папиного прошлого в бурном французском-австралийском-канадском сегодня. Но те, кто за годы войны прикипел к винтовке и револьверу, ушли ещё раньше. Они снова шагнули в строй, пусть чужой армии, и сложили голову наёмниками в чужих битвах. Только в составе Русской Шаньдунской группы бились четыре тысячи штыков пехоты, шесть бронепоездов, два кавалерийских полка и даже авиационная эскадрилья. А Русский Шанхайский волонтёрский корпус? Более двух тысяч могил офицеров и нижних чинов приняли лёссовые равнины Центрального Китая в 30-х годах. Бесславно, безвестно… Судьбе русских бригад и отрядов, сражавшихся в китайских междоусобных войнах, посвящён ещё один очерк. Прошлое — размытый силуэт, к которому стоит присмотреться внимательней, хотя бы для того, чтобы не пройти пройденной дорогой в настоящем.