Эдита Пьеха, королева нашей эстрады, живая легенда Санкт-Петербурга, достояние страны, не скрывает кокетливо, по-женски, свой возраст, открыто говорит, что ей на следующий год исполнится, подумать только, 70 лет!

— Нынешний год стал для нашей семьи годом круглых, юбилейных дат, — говорит Эдита Станиславовна. — Александру Броневицкому, создателю и руководителю ленинградского ансамбля «Дружба» и моему мужу, исполнилось бы 75 лет, а нашей с ним совместной жизни — 50. Наша дочь Илона отметила 45-летие, её дети Стас и Эрика — 25 и 20-летие. Есть ещё одна круглая дата: 50 лет назад состоялось моё первое выступление в качестве солистки молодёжного ансамбля (тогда ещё он назывался не «Дружба», а «Липка»).

Колумб эстрады

— Эдита Станиславовна, вы стали народной артисткой Советского Союза, выступали в 35 странах мира, узнали славу, любовь…

— Мне повезло. Я вытянула в жизни дорогой лотерейный билет. Советский Союз стал для меня родиной, здесь я родилась как артистка (а собиралась стать учительницей). Я — детище Александра Александровича Броневицкого, он открыл меня, я всем обязана ему. Он, словно Пигмалион, вылепил меня, свою Галатею… Артист — непростая профессия, основанная на культуре, воспитании, уважении публики и бесконечной работе над собой, своими ошибками. Я всю жизнь была почитательницей Клавдии Ивановны Шульженко, равнялась на неё и как будто повторяю её путь. На следующий год буду защищать перед публикой уже «докторскую», это будет защита своего самого высокого статуса на эстраде. Всё-таки 50 лет на сцене! Мечтаю о пяти вечерах в петербургском Театре эстрады, не похожих один на другой, вплоть до того, что хочу попробовать себя в жанре романса. Я создала свой жанр песни переживаний. Есть у меня и песни-баллады, основанные на достоверных фактах: «Огромное небо» (пою её с 1964 года), «Баллада о хлебе», «Баллада о Тане Савичевой», «Следующие» — о расстрелах, которым я была свидетельницей.

— Откройте секрет: кто научил вас так изумительно свистеть на сцене?

— В 1946 году мы с мамой и отчимом приехали из Франции в Польшу. Мальчишки гоняли голубей, и я поднялась как-то раз с ними на чердак. Смотрю, голубочки взлетают, мальчишки свистят, и так мне захотелось научиться! Помню, мама говорила: «Не свисти, денег не будет!». Когда меня переполняют восторженные чувства на сцене, очень хочется свистнуть. Я взмахну рукой, свистну, и мне кажется, что в этот момент… взлечу над залом. И зрителям нравится.

— А как всё начиналось?

— В новогоднюю ночь с 1955 на 1956 год с песней «Червонный автобус» я вышла на сцену Ленинградской консерватории. В каком-то свитерочке, спортивных ботинках. Концертного платья у меня не было. Откуда? Я ведь приехала в Советский Союз из польской глубинки учиться на учительницу в Ленинградском университете… В зале сидели профессора консерватории. Четыре раза мы бисировали! Нам сказали, что это хорошая примета… После той ночи нас пригласили выступить в филармонии. Вскоре мы поехали в Москву на Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, там был огромный, ошеломляющий успех, нам стоя аплодировало жюри!.. И начались гастроли по всей стране. Александр Броневицкий создал новый жанр — театр песни, где каждый участник был солистом со своим амплуа. Я считаю, что официальное признание жанра произошло в 1957 году: первая афиша, первая победа. А вскоре Броневицкого ждал первый удар. В 1959 году худсовет Ленинградской эстрады, на 90 процентов состоящий из людей, никакого отношения к музыке не имеющих, категорически запретил нам выступать и приговорил наш ансамбль к расформированию. Голь на выдумку хитра, у меня, шахтёрской девочки, появилась мысль поехать в Москву — показаться худсовету Министерства культуры РСФСР. Александр Александрович Холодилин (кстати, выпускник Ленинградской консерватории) был удивлён: «Что творится в Ленинграде?! Там что, больше нет музыкантов?». И нам разрешили работать.

— Но и дальше всё шло не гладко?

— В 70-е годы Броневицкого настиг очередной удар. Весь коллектив, кроме меня, решил от него уйти. Почему? Мы два месяца находились на гастролях, все устали. А тут пришла телеграмма от Екатерины Алексеевны Фурцевой о продлении гастролей ещё на месяц — в программе «Эстрада без парада» в Московском Театре эстрады. Музыканты заявили: «Шура, мы не поедем. Выбирай: либо мы, либо Москва». Директор «Ленконцерта» Коркин, волевой человек, прислал Броневицкому телеграмму: мол, я не могу не подчиниться приказу Фурцевой, увольняйте, если не хотят ехать. Так руководитель ансамбля в один «прекрасный» день остался только с Пьехой. И мы месяц работали в Москве с другими музыкантами. Потом Сан Саныч по всей стране собирал певцов, музыкантов. И тогда родилась новая «Дружба» народов Советского Союза. На сцене были достойно представлены Грузия, Армения, Эстония, Латвия, Украина.

Никому в голову не приходило, что когда-то детище Броневицкого — «Дружбу» обвиняли в пропаганде буржуазной идеологии, а Пьеху называли кабацкой, джазовой певицей (хотя я никогда не пела в ресторанах). Новая «Дружба» имела ошеломляющий успех. И так мы работали до 1976 года. Летом я предложила Сан Санычу поменять афишу наших выступлений на новую: «Александр Броневицкий, Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба», на что он категорически не согласился. Мне надоело быть солисткой ансамбля, я захотела быть просто Эдитой Пьехой, как это было в Софии в 1968 году. Мы расстались. Я стартовала на сцене самостоятельно. Шура не мог пережить этого. Я вынесла ему приговор к медленному угасанию. Он перестал работать со мной, не хотел больше делить со мной судьбу музыканта…

То, что я стала Эдитой Пьехой, — заслуга Броневицкого. Я помню хорошее. Поэтому хочется сейчас что-то сделать в память о нём. Он заслужил, чтобы сегодня ему пели те дифирамбы, которые не услышал при жизни. Надо установить и мемориальную доску на доме, где жил Александр Броневицкий. Мы с дочерью Илоной и внуком Стасом устроили в Петербурге концерт с участием певцов и музыкантов, работавших в «Дружбе». Не случайно я открыла вечер песней «Великаны и гномы»: «Как жаль, что в любви не смогла отличить великана от гномов…». «Великаном» был Сан Саныч, остальные — «гномами», которых я придумывала, как песни. «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу»… Напрасно. Никто не стал таким, как мне хотелось, а тем более — таким, как Броневицкий, или лучше его. Женская логика ввела меня в заблуждение. Элизабет Тейлор восемь раз выходила замуж, каждый раз думая, что нашла счастье. Я трижды была замужем… Думала, что смогу любить другого. Нет, после Броневицкого нельзя было любить кого-то. Я придумывала себе влюблённости и тем самым сократила жизнь дорогого человека.

— Броневицкого называют «Колумбом эстрады»…

— Хотите верьте, хотите — нет, но то, что делал Броневицкий, в то время было для публики взрывом. Тогда не было клипов, концерты не снимали на видео. Всё кануло в Лету. Я дважды выступала в Парижской «Олимпии», и мне даже в голову не приходило записать это, привезти в Советский Союз и показывать всем, какой был успех. И у Сан Саныча не было таких мыслей. А между тем зарубежные газеты писали, что его музыка, его детище — «Дружба» — это новая страница советской эстрады, окно в эстраду Европы…

Талант Броневицкого не оценили. Эстрада была на задворках, а он боролся за её достойное место в искусстве. Были на нашей эстраде великие таланты — Бернес, Шульженко, Утёсов, Вертинский, но и им туго приходилось, их не понимали, мешали им работать.

Существование Броневицкого на эстраде сравнивают с существованием Товстоногова в театре: оба создавали театр личностей, индивидуальностей. Сан Саныч открыл не только Пьеху, благодаря ему на сцене появились многие таланты, я могу их долго перечислять… После «Дружбы» в разных республиках стали появляться ансамбли, подобные детищу Броневицкого: «Червона рута» на Украине, «Ялла» в Узбекистане, «Орэра» в Грузии, «Песняры» в Белоруссии. Он был пионером, Колумбом этого жанра. Евгений Броневицкий говорит, что если бы не слушал старшего брата Шуру, никогда в жизни не смог бы сделать с Анатолием Васильевым то, что они сделали позже — создали вокально-инструментальный ансамбль «Поющие гитары», — потому что знали, куда идти.

«Поверженная Франция»

— Слышала, Броневицкий был красив…

— Да. Правда, меньше меня ростом. Но это неважно. Наполеон тоже был невысоким. У нас есть «историческая» фотография, сделанная в Харькове. Мы были там на гастролях, и Муслим Магомаев — тоже. Сан Саныч попросил в театре костюмы: себе — Наполеона, меня одел как «поверженную Францию», а Магомаева — Гитлером. Идея родилась у него в голове моментально, он всегда всё придумывал на ходу, был очень мобильным человеком! Кстати, он был наделён множеством талантов, делал великолепные шаржи, видел в каждом человеке типаж. Интересно, что я была у него «ахиллесовой пятой», он говорил: «Всех могу нарисовать, а тебя — нет! Рука не хочет».

(Друзья семьи рассказывают, что не однажды видели, как уже после развода Броневицкий рисовал на нотных листках профиль Эдиты. — Прим.авт.).

— Когда и где вас с Броневицким настигла любовь?

— На первой репетиции. В 1955 году я жила в общежитии на Мытнинской набережной, 5. В красном уголке репетировал хор моих земляков, а дирижёром был Броневицкий. (Впоследствии этот уголок кто-то выкупил, создал там кафе «Эдита», узнав, что именно здесь Броневицкий впервые увидел Пьеху). Однажды я спустилась на репетицию. Заспанная девчонка (до утра занималась в читалке) в войлочных тапочках, какой-то юбчонке, свитере. Такой меня и увидел Сан Саныч. «Садитесь, — сказал он мне. — Вы опоздали». Мы стали петь. После репетиции он говорит: «Девушка, которая опоздала, останьтесь. Какие ещё польские песни вы знаете?». Я знала все популярные песни. Начала петь. Потом говорю: «А я ещё французские песни знаю». — «Напойте». Он тут же стал записывать. Были и другие репетиции. А как-то он прибежал ко мне в комнату. Как сейчас помню шаги по коридору, стук в дверь: «Можно войти?» — «Входите». — «Можно преподнести вам конфетку?» — «Спасибо». Я так была рада! Это были первые шаги его ухаживания за мной. А потом познакомил с родителями. Жили они тогда в коммунальной квартире на Греческом проспекте, где было много комнат, одну из них занимал подполковник морского флота Александр Семёнович Броневицкий с женой и двумя сыновьями. На лестнице Шура и сделал мне предложение. В общем, почти два года он за мной ухаживал. И так неуклюже, но романтично — с конфетками, цветов не было… Зато он водил меня в филармонию, в консерваторию. Всему я училась у него. Как было не влюбиться? Да ещё и балагур, озорник, весельчак, всегда острил…

— А разве не был резок и даже груб с вами, как рассказывают?

— Когда женщина рожает, она кричит. А Броневицкий «рожал» каждую песню. Он был строгим, знал, чего хочет от меня, буквально вылепил меня. Замечания делал всегда коротко: «Плохо» или «Хорошо». Ничего не проходило мимо него, всё видел, слышал. Я открыла для себя, что артистка должна быть красивой, всё делать красиво, училась даже ходить по сцене.

— А потом вы стали самой элегантной певицей на эстраде…

— Первые мои платья были обыкновенными, скромными, правда, эстетика в них присутствовала. Я получала пять рублей за концерт. Разве могла позволить себе шикарный наряд? Да и где их берут — не знала. Случайно на моём пути появился Слава Зайцев, это его заслуга, что я стала выходить на сцену нарядной, красивой.

— У вас было столько костюмов! Интересно, где они хранятся?

— Многие костюмы «списали». В советские времена нельзя было иметь много платьев. Поэтому их или уничтожали, как во времена инквизиции, или разворовывали себе по домам. Таким образом часть платьев погибла. Жаль, что я не сумела их сберечь, они ведь работали со мной и когда-нибудь могли бы «заговорить» своими голосами… Каждому платью выпадала своя доля, своя роль. В определённом платье я пела, например, «Огромное небо», поэтому и говорю, что Зайцев, а после него и другие художники-модельеры одевали не меня, а мои песни.

— Какой была ваша свадьба?

— Скромной. Мы поженились 8 декабря 1956 года (в этом году отмечали бы золотую свадьбу…). Зарегистрировались в Смольненском ЗАГСе. На мне было маленькое чёрное платьишко. Пришли композитор Андрей Петров с супругой, ещё друзья, были Шурины родители. Помню, я убежала на кухню и горько плакала: так мечтала выходить замуж в белом платье! Но на стипендию купить его было невозможно.

Как я была счастлива, что выхожу замуж! Подобного человека в жизни не встречала: композитор, дирижёр, пианист, закончил два факультета консерватории. Думаю: какой великий, какой талантливый! И какой добрый… Я была высокой — метр семьдесят четыре, тогда таких девушек на улицах Ленинграда можно было очень редко встретить. И худая — 59 кило. Думала, что мне никто больше предложение не сделает. Моя мама была расстроена, узнав, что я поторопилась выйти замуж. К сожалению, Шуру в то время не выпускали за границу, и она познакомилась с ним только года через три после нашей свадьбы. Он ей понравился: «Какой у тебя муж! Какой талантливый!». Для меня это было мамино благословение. Помню, когда мы впервые приехали в нашу шахтёрскую семью, произошла смешная история. У нас дома стояло старое разбитое пианино, никто на нём не играл, я тоже не умела, а Шура сел и начал играть красивые мелодии. Тут мама моя так и села: «Он ещё и на пианино умеет играть!». У простых людей такой человек считается великим!

— А вам не приходило в голову, что вы вышли замуж по расчёту?

— Что вы! Я была влюблена в него без памяти, просто не знала, что это называется любовью. Душой и сердцем мы были вместе 20 лет. Но только сейчас я понимаю, какое это было огромное счастье. Броневицкий — моя судьба. Других мужей не было, это были просто ошибки.

— Илона была желанным ребёнком?

— Конечно. Но появилась на свет она только в 1961 году. В то время я понятия не имела о том, как регулируют рождение ребёнка. Из-за концертов малыша не заводила, но хотела! И вот однажды пришла к Эрике Карловне, маме Сан Саныча, встала на колени: «Мама, если я рожу ребёнка, вы поможете воспитать его? Я же должна ездить на гастроли. Или отдать его моей маме в Польшу?» — «Что же ты раньше не сказала мне, что можешь родить?» — «Боялась, стеснялась». — «Но я же больная». — «Вы вылечитесь, когда появится внук!»

Родилась девочка. Эрика Карловна назвала её Илоной и воспитывала до 15 лет. До восьми месяцев мамой была я. Но тут пришла телеграмма от Сан Саныча, он был на гастролях: «Без тебя погибаем!». Публика сдавала билеты: как так? «Дружба» поёт, а где же Пьеха? Пришлось оставить Илонку. Так она и выросла на руках бабушки — хозяйственной, хорошей кулинаркой, а на примере деда — грамотной, эрудитом, закончила французскую школу, не растерялась в жизни. Иногда она ездила с нами на гастроли — до школы. Обожала отца, называла его «мой чуча». Она вообще у нас мастер выдумывать имена: бабушка у неё была «газус», сын Стас — «шмуча», я — «мамон» (теперь, на её примере, для Стаса я — «бабон»). Илона — тоже личность. Но, как и её папа, не стремится к «величию». Он всё время жил тем, что создавал, был «модельером» «Дружбы», её «Диором», если хотите. Его «модели» работали великолепно, каждый вечер получали аплодисменты, но его фамилия всегда произносилась последней.

Илона подарила мне двух замечательных внуков — Стаса и Эрику (в честь любимой бабушки так назвала свою дочь, по моей, кстати, просьбе). Все при деле. Внучка великолепно рисует, учится в Московском архитектурном институте, сказала: «Музыкантов в семье предостаточно!» Стас стартует, у него будут и взлёты, и падения, потому что всё гладко никогда не бывает. Слава богу, он не обделён талантом, я вижу, что искорка в нём всё время горит. Почему Стас носит мою фамилию? Это была моя просьба, хотелось в честь папы, Станислава Пьехи, которого я потеряла в четыре года, продлить род. Чтобы получить право дать свою фамилию внуку, нужно было стать его опекуном. С согласия Илоны мы оформили моё опекунство.

— Кто был рядом с Броневицким в последнее время?

— К сожалению, его кончина была очень печальной. Он женился на молодой певице, намного младше себя. Это была его ошибка. (Как и моя — в том, что я ушла от него). Ещё одну Пьеху «вылепить» ему не удалось. Наверное, звёзды сходятся только один раз… Они были на гастролях в Нальчике. Она закрыла его в гостиничном номере и ушла в гости. А у Шуры бывали проблемы с сосудами. Он лёг спать. Видимо, ему стало плохо. Утром его нашли мёртвым у дверей с телефоном в руках. Это случилось 13 апреля 1988 года.

Панихида была в Ленинградском Театре эстрады. Пришли мы с Илоной, его мама, было много знакомых, друзей.

Дочка воздвигла ему красивый памятник из чёрного гранита. Руки пианиста из бронзы держали голубя. Бронзу тут же украли…

… Сегодня друзья Броневицкого и Пьехи говорят, что Шура и Эдита, расставшись, спустя несколько лет искали случайных встреч друг с другом. Он безумно любил её и жить без неё не мог, медленно угасая в разлуке. Она, хотя и поздно, поняла, что он — её единственная любовь. Если бы не его внезапная смерть, возможно, они бы вновь встретились и вместе пошли по жизни. Эдита Станиславовна этого не отрицает.

Фото из семейного архива Эдиты Пьехи