Год с небольшим назад, например, по возвращении из таёжной глухомани на севере области, где он провёл два с лишним месяца, живописец организовал выставку своих работ в Доме литераторов им. Марка Сергеева. Мы, знающие его отнюдь не как трудоголика, выстреливающего холст за холстом, картину за картиной, а скорее, наоборот, как этакого домоседа, вальяжного и неторопливого, — так вот, мы были буквально ошеломлены: итогом его таёжной «одиссеи» стало более 50 работ. Да каких! Дышащие свежестью и экзотической красотой таёжные пейзажи, портреты северян, жанровые зарисовки, натюрморты… Помнится, как развеселилась аудитория, когда кто-то из почитателей Чевелёва сравнил его с Ильёй Муромцем, который наконец-то слез с печки и показал миру свою силушку. В ответ на поздравления и похвалы Валерий Чевелёв, явно смущённый и польщённый — не каждый день такое услышишь в свой адрес, — заметил, что это всего лишь попытка творческого отчёта, прелюдия большой юбилейной выставки, которую художник готовит к своему 60-летию.

Признаться, многие из нас были заинтригованы: чтобы подготовить такую выставку, надо действительно «слезть с печи» и, засучив рукава, погрузиться в нелёгкие хлопоты, отнюдь не связанные с высоким творчеством — священнодействием у мольберта. Необходимо «перелопатить» — другого слова не подберёшь — завалы из несметного количества набросков, этюдов, картин — как уже отстоявшихся, так и незавершённых, довести до ума работы, предназначенные для экспонирования, обновить рамы, заказать новые… Способен ли Чевелёв на подобный подвиг?

Ответом на этот вопрос стала юбилейная выставка Валерия Васильевича, развёрнутая в выставочных залах областного художественного музея. Что касается меня, то одного посещения мне показалось мало. После процедуры открытия с непременными речами, цветами, объяснениями в любви захотелось не спеша, не отвлекаясь ни на что, вглядеться, вжиться в мир художника, проникнуться философией его творчества, ощутить энергетику отдельных его полотен. Оговорюсь сразу: художник неравнодушен к глубинному, «космическому» осмыслению нашего земного бытия. Чего стоит «Лунная морозная ночь» — кожей чувствуешь дыхание Вселенной, или «В сумерках на Таюре» — одинокая лодка едва различается на воде, а на тёмном небе — послезакатная перекличка облаков… А вот ещё одна ночь: две лошади на берегу пруда, отражение луны на водной ряби, кажется, время остановилось; слышно лишь, как позвякивает колокольчик — непременный атрибут, знакомый тем, кто гонял в ночное коней. К слову, к лошадям Чевелёв явно неравнодушен — свою симпатию к этим красавцам-труженикам он выразил на нескольких холстах. «Грешен, — с улыбкой заметил художник. — Люблю лошадей. Как, впрочем, и женщин. Это ведь поэзия!»

Думаю, самое время предо-ставить слово искусствоведу Тамаре Дранице, которая много лет знает Валерия Чевелёва, его творческие пристрастия:

— Валерий Васильевич — художник неторопливый, основательный и… непредсказуемый. По сути, нынешняя персональная выставка — у него первая такая по своей масштабности и звучанию. Чевелёв ряд лет очень серьёзно занимался монументальным искусством — это, к примеру, рельеф и мозаика Института земной коры, панно из бересты для Дома быта, витражи и рельефы в Иркутске, Саянске. Но живопись в конце концов взяла верх. Но и в своей новой, «постмонументальной» ипостаси Валерий Чевелёв стремится, казалось бы, к невозможному — синтезу камерной конкретики и монументальной условности, станковой формы и элементов «большого» стиля. Не отсюда ли «золото» и «голубец» новых колористических решений, вызывающих невольные ассоциации с палитрой древнерусской фрески («Сирень», «Осень»), и особенности внутренней драматургии полотен художника? Валерий Чевелёв воспринимает натуру не созерцательно, а, скорее, романтически и даже мистически. Как, например, в пейзажах лунного цикла, загадочных и тревожных в своей неземной пустынности («Тишина», «Звёзды над Байкалом», «Пейзаж с бездомной собакой») или выстроенных на колористических контрастах холода и зноя, «утомлённых солнцем» мотивах («Троицын день», «После грозы», «Ностальгия»).

— Сходным образом, — продолжает Т. Драница, — эволюционируют портреты, а в большей степени автопортреты художника: от живой достоверности, через поиски типического — к новой, «интимной» исповедальности со всеми вытекающими последствиями художественной формы: подчёркнуто камерной, материально полновесной и колористически утончённой…

Минувший год стал для Валерия Чевелёва юбилейным вдвойне: ровно сорок лет назад он окончил Иркутское художественное училище и сразу же с головой ушёл в поиски своих красок и созвучий, своего живописного языка, — добрую основу заложили в нём учителя Анатолий Алексеев, Михаил Воронько, Галина Курочкина. Любопытно, что вместе с Чевелёвым путёвку в большое искусство получили его однокурсники, известные ныне художники, друзья по жизни Александр Муравьёв, два Николая — Домашенко и Башарин. Нередко они вместе выбирались на пленэр, а когда начался БАМ — исходили, исколесили всю магистраль. До сих пор в мастерской Чевелёва можно отыскать многочисленные этюды, папки с зарисовками — впору задуматься о специальной экспозиции, посвящённой бамовской эпопее.

Что верно, то верно, мельтешения и суеты Валерий Васильевич не любит — характер не тот. «Большие реки текут медленно», — полушутя-полусерьёзно заметил он. — Хотя, — добавляет, — случаются и стремнины.

Взять, к примеру, недавнюю экспедицию на Таюру, куда он попал благодаря настойчивости закадычного друга — художника и егеря Анатолия Перегудова. Кстати, замечает Чевелёв, нынче мы думаем повторить тот бросок, а летом «примерить» на себя «Золотое кольцо», съездить на лето в старинный русский город Углич, где у Перегудова дом, сад, и опять же — пленэр, неповторимые волжские пейзажи. Сказка живописи.

— Выходит, нам надо готовиться к очередному сюрпризу? — интересуюсь у Чевелёва.

— Это уж как получится, — отвечает художник. — Но одно знаю точно: скучать да прохлаждаться не придётся.

На снимках автора: В. Чевелёв и его работыФото автора