Речь, произнесённая президентом России Владимиром Путиным на прошлой неделе в Мюнхене, наделала шума. Я не знаю, чего именно хотел добиться Владимир Владимирович своим ярким выступлением — набрать внешнеполитических очков накануне поездки в страны Персидского залива, действительно облить холодным душем вашингтонскую администрацию или просто высказать, наконец, то, что он долгие семь лет хотел, но никак не мог сказать другу Джорджу. Желание сильных мира сего есть тайна для нас, тварей дрожащих. Хотел сказать — и сказал.

А сказано было много. Путин обвинил Соединённые Штаты в милитаризации их внешней политики, в гонке вооружений, ставящей под угрозу мир на планете, в попрании норм международного права, в навязывании суверенным государствам своей политики и своих интересов. При этом нельзя сказать, что он покривил душой против истины: и первое, и другое, и третье имеет, так сказать, место быть, по крайней мере, с нашей точки зрения (подозреваю, что с точки зрения европейцев ситуация выглядит несколько иначе…)

Выступление Владимира Владимировича бальзамом пролилось на душу тех сограждан, кто подсознательно лелеет воспоминания о Советском Союзе. Надо думать, его благосклонно восприняли и в Иране, который сейчас находится в двух шагах от вооружённой конфронтации с США. Уверен, в мире много людей — политиков, религиозных лидеров, офицеров и чиновников, руководителей военно-промышленного комплекса — слушали речь Владимира Владимировича с нескрываемым удовольствием.

Правда, я, слушая президента, думал совсем, совсем о другом. Я вспоминал о байке, которая не так давно попалась мне на глаза. История эта приключилась с пожилым человеком, который много лет назад эмигрировал из России в Германию. Он был из поволжских немцев, трудолюбивый и бережливый. В годы войны он сначала попал в трудармию, отец сгинул в лагерях, ему — навечно клеймо сына немецкого шпиона и опять-таки лагеря, потом — Казахстан. Семья, преподавание немецкого языка, долгожданный вызов в Германию. Новая, немецкая жизнь, в которой он освоился как дома и стал патриотом новой родины. Уже в преклонных годах он начал хлопотать о прибавке к пенсии, как пострадавший от репрессий в годы второй мировой войны. Немецкие чиновники, методичные как автомат, взялись за российские архивы и вытрясли из них все документы, включая те, которые раньше лежали в сейфах НКВД. Старик открыл конверт и прочитал, что он, оказывается, еврей. История, достойная телесериала: настоящие родители сгинули в первую волну сталинских репрессий, соседи приняли сироту как родного, а чтобы малец не болтал лишнего, записали своим сыном. Это был удар, который человек не смог пережить. Не потому, что он был ярый антисемит или отчаянный немецкий патриот, нет. Просто на склоне лет человек узнал, что на самом деле он прожил чужую жизнь. Всё было зря: немецкий язык, трудармия, голодуха, ссылка — он принял как крест, как судьбу, увы — это была чужая судьба. Старик бросил письмо на стол, вышел во двор и повесился на бельевой верёвке.

Я слушал речь президента и думал: ну кто, когда сказал, что мы призваны решать судьбы чужих стран, неужели у нас мало проблем дома? Один раз мы уже пытались решать всемирные проблемы от имени человечества и теперь снова примеряем на свои плечи чужую судьбу. Нам мало первого раза?